На конкурс "Вспомним о наших дорогих мамах!"
Воспоминание о маме
Вы когда-нибудь видели, как еврей относится к своей маме? «Видели» — тут плохое слово. Чувствовали? Это любовь, которая не поддается описанию. Поэтому она не афишируется, ее не выносят на флаг. Это любовь до самой смерти….
Андрей Макаревич.
Я не могу отделить воспоминания о маме от воспоминаний об отце, потому что они были единым целым, как до войны, так и в ситуации выживания нашей семьи в условиях гетто.
Можно сказать, что биография моей мамы до замужества является типичной для женщины из местечковой бедной семьи в период становления Советской власти на Украине (если не учитывать, что её отец был шойхетом в небольшом местечке недалеко от Проскурова – и эта профессия не одобрялась советской властью). И в этой семье росли три сестры и два брата. Большая беда к ним пришла, когда их мама Фрэйда по доброте своей решила позаботиться о соседях, заболевших тифом, заразилась и умерла. (Какая это трагедия для детей, я особенно почувствовал, когда мои внучки остались без мамы).
Осиротевшие дети выбивались в люди каждый как мог. Во время голодомора мама подрядилась работать на шахте в Донбассе, но к этому времени её познакомили с моим будущим отцом – Жмеринским шойхетом, у которого умерла жена во время родов и остались на его руках новорождённая девочка Рива и тринадцатилетняя дочь Клара. Таким образом в 1935 году, когда я родился, у меня уже были две сестры, а у двадцатипятилетней мамы трое детей. В 1938 году родилась сестричка Фрида, а в мае 1941года родился брат Марик.
В связи с тем, что отец считался советской властью «священнослужителем», он был т.н. «лишенцем» и до принятия сталинской конституции в 1937 году его дети не имели права учиться в ВУЗАХ. Поэтому старшая сестра, чтобы иметь возможность учиться в медицинском институте, вынуждена была официально отказаться от своей семьи и пойти работать.
В начале войны мои родители с пятью детьми собиралась эвакуироваться в Саратов, в котором жила сестра моего отца. Уже в июне немцы стали бомбить Жмеринский ж.д. вокзал и бомбы попали в склад канцтоваров рядом с нашим домом. Успела уехать по настоянию отца только старшая сестра Клара, которая к этому времени была студенткой Винницкого мединститута, а мама категорически отказалась уезжать, утверждая, что грудной ребёнок не выдержит условий эвакуации. Она говорила: «Ведь немцы не звери. Я помню, что мой папа чинил им велосипеды в 1918 году и они к детям хорошо относились». В июле немцы и румыны захватили наш город. Мама настолько была уверена в человечности немцев, что когда в нашу квартиру в первые дни оккупации города зашли двое фашистов с автоматами, она показала одному из них ребёнка и сказала на идиш: «Посмотрите какой красивый ребёнок». Если бы она догадывалась о жестокости к евреям и массовом беспощадном уничтожении детей, никогда бы этого не сделала.
В памяти сохранились картины, как ограждали выделенный район гетто колючей проволокой и как в августе 1942 года мимо нашего дома гнали на расстрел колонну из 280 евреев: стариков, женщин и детей - бывших жителей местечка Браилов, находящегося в 7 км от Жмеринки. Мама отправила меня домой и не позволила видеть происходящее.
Самым большим страданием, испытанным в период нахождения в гетто, было постоянное чувство смертельной опасности. Но рядом всегда была мама и у нас - её детей было чувство, что нас не расстреляют. В период нахождения в гетто наш отец выполнял обязанности равина в гетто и фактически был духовным лидером еврейской общины. Особенно страх уничтожения появился летом 1943 года, когда жителей нашего гетто дважды выгоняли на улицу перед зданием правления гетто для проверки «легитимации». Мы, дети прижимались к маме, и не было так страшно, как взрослым. К счастью, все обошлось без эксцессов.
Условия жизни в гетто и чувство постоянной опасности привели к тому, что зимой 1942 года я заболел тифом, а затем гнойным плевритом, который в гетто не могли лечить. Но рядом со мной всегда была мама и я думаю, что материнская любовь спасла меня. В начали марта 1944 года стало известно, что к городу приближается советская Армия и что немцы перед уходом из города наметили уничтожение евреев. Об этом мы узнали от дочери священника, знакомого нашего отца. Она, рискуя жизнью, пролезла под проволочным ограждением и сказала нам, что её прислал отец, чтобы немедленно вывести нас в безопасный район города за железной дорогой. Я отлично помню, как мы по очереди пролезали под колючей проволокой, а затем по её требованию очень быстро прошли две ярко освещённые центральные улицы, по которым на мотоциклах проезжали немцы и проходили войска. Впереди быстро шла наша спасительница с двумя сёстрами, которых она держала за руки. Мы вышли на привокзальную аллею, чтобы затем перейти на другую часть города через туннель. Я и мама шли за ними, а отец с младшим братом на руках шёл за нами. Когда мама оглянулась и не увидела позади отца с ребёнком, она стала громко звать «Эзра, Эзра». Меня до сих пор удивляет, почему нас не задержали и почему мама не стала догонять дочек, а вернулась искать отца. Оказалось, что отца пытался задержать немецкий патруль, но ему удалось спрятаться в переулке, а затем вернуться с ребёнком домой, где мы их и нашли.
Оставшиеся дни до освобождения мы прятались в полузатопленном подвале у друга моего отца Арона, а сестры прятались в украинской семье. После нашего освобождения немцы пытались перейти в контрнаступление и с 1 мая 1944 года стали бомбить Жмеринский железнодорожный узел и город. Было уничтожено много домов в бывшем гетто. Известно, что было убито 159 человек и ранено 265. К счастью, наш дом уцелел, но нашей семье во время налётов авиации пришлось спасаться от бомбёжек в селе Браилов. Там нас нашла старшая сестра Клара, которая после окончания Саратовского мединститута в 1942 году служила во фронтовых госпиталях. Она считала, что мы все погибли и можно представить себе радость, когда мы встретились. Сохранилась семейная фотография в день нашей встречи. Я смотрю на родные лица родителей и понимаю, что мы, их дети, благополучно выжили только благодаря их самоотверженности.
После окончания с отличием Саратовского автомобильного института в 1957году, я получил назначение на работу на Уральский завод в Челябинской области и взял с собой младшего брата, который перешёл в 10-й класс. Я обещал родителям, что помогу ему закончить школу с отличием и он её закончил с медалью. Сейчас же я считаю, что совместная жизнь на Урале пошла на пользу нам обеим. Наши родители гордились нами.
В последующие годы я жил далеко от родителей и почти 40 лет работал в Сумгаите в НИПИ «Нефтехимавтомат». После смерти папы в 1971 году мама жила в Виннице в семье Фриды. Много внимания и заботу о маме проявляли Фрида, её муж Гриша и сын Славик. Я же старался при любой возможности приезжать к ним. Никогда не забуду, как она радовалась встречам, гладила мою голову и говорила «Майн клейнекер ингале гикимен цим мир». Она отлично владела русским языком и любила вспоминать стихотворения Лермонтова, но нежные чувства выражала на идиш. Сейчас я думаю, что ей было нелегко соблюдать шабат и все еврейские традиции в условиях, когда её детей в школе учили, что «религия это опиум для народа». Последние годы мама провела в семье Фриды в США. Похоронена в Филадельфии на участке кладбища рядом с родными, которых она уважала при жизни.
Слова из песни «Майн идише Мамэ» в русском переводе также относятся и к моей маме:
« Мамэ - другой такой на свете нет!
Майн идише Мамэ, ты с нами рядом столько лет!
Из-за нас ты забыла покой, поседела голова
Но словно в детстве нас гладишь рукой,
И шепчешь нежные слова».
На прилагаемой фотографии наша мама крайняя слева. Все её дети получили высшее образование. Её доброта, гостеприимство, доброжелательность, уважение к людям стали примером для её детей. Она гордилась успехами своих детей. Особенно успехам в работе Марика, когда его, беспартийного еврея, назначили генеральным директором Треста «Спецмонтажстрой» в Ленинграде. Также она радовалась, когда узнала, что в Израиле меня приняли на работу по специальности и что я приношу пользу нашей исторической Родине.
P.S. Дорогая Гита! Ваша доброта, забота о Ваших товарищах из Ассоциации, уважение к людям напоминают мне качества моей мамы.
