На конкурс "Вспомним о наших дорогих мамах!"

Моя «Аидишэ мамэ»

Михаил Аптекарев

Песня под таким названием написана в 1932, стихи А.Ратнер, музыка Я.Пеллин и А.Поллак.
Это песня евреев Украины, говоривших на идиш, грустная она потому, что судьба еврейского народа трагична.

В песне поется о том, что еврейская мама «в огне и в воде» старается помочь своему ребенку, спасти ему жизнь: «Ой, как счастлив и богат тот человек, у которого есть такой дорогой подарок Бога, как еврейская мама». Еврейской мамой было очень трудно быть.
Для меня «Аидишэ мамэ» ассоциируется с моей мамой.

Моя семья жила в Кировоградской области, в украинском селе. Отец был мобилизован в царскую армию и участвовал в Русско-япо

1940. Моя семья. Сидят: мама, я (1928), папа. Стоят (слева): моя сестра Даша (1910), ее муж Фадель, сестра Мария (1917).

нской войне 1904-1905 гг, затем в Русско-германской 1914-1918 гг., попал в немецкий плен, вернулся домой после войны. В 1940 году, читая газетные новости, отец говорил: «Германец непременно нападет на Россию, я их знаю. Я бы не хотел дожить до того времени». В январе 1941 отец умер, через полгода Германия напала на Советский Союз. Еще через месяц немцы вошли в наше село.

Пошли слухи, что 22 сентября в Умани немцы расстреляли много евреев. А мы жили в 30 км от Умани. Моя мама с двумя малыми детьми (моими сестрами) еще в 1918 году скрывалась от различных банд, поэтому она решила, что ночевать мы дома не будем, а попросимся в дома украинцев. Мы с мамой ночевали в одном доме, а сестра Даша – в соседнем.

И вот однажды ночью в феврале 42-го полицаи стали собирать евреев. Вошли в дом, где мы с мамой скрывались. Два полицая с керосиновыми лампами в руках обыскали весь дом, сарай и погреб, но нас не нашли. Дашу полицаи нашли и забрали.

Мы с мамой поменяли место пребывания и мама захотела сама пойти в полицию. Она сказала: «Я пойду и буду вместе с моим ребенком. Пусть нас разом убьют». Я обхватил руками ее колени и стал просить не уходить: «А я тебе что, не ребенок?». Мне было 13 лет. Трудно передать словами, что творилось в сердце моей бедной мамы, у которой дочь увели на расстрел. Она понимала, что спасти Дашу она не сможет, а я без мамы, малый и глупый, долго скрываться не смогу. Ее сердце разрывалось. В подобных ситуациях бывали именно аидише маме.

Мама со слезами осталась со мной. Днем мы прятались в земляном бомбоубежище, вырытом в крутом берегу сельской речки, ночью заходили в дома украинцев, просили еды и обогрева. Украинцы давали еду и пускали в дом. Перед утром мы уходили в свою яму – за укрывательство евреев расстрел.

Полицаи собрали всех евреев села в школе. Там были моя сестра Даша, двоюродный брат Авраам 13 лет, пять стариков, годовалый ребенок и 8 девочек школьниц. Двое суток полицаи издевались над ними, а потом отвезли в районный центр Ульяновку.
19 февраля 42-го украинские полицаи расстреляли евреев со всего Ульяновского района.
Братская могила находится в Ульяновке, Кировоградской области, ул.Гагарина 41.

Братская могила. Ульяновка. Здесь моя сестра Даша и много родственников.

Мы с мамой продолжали скрываться у сельчан. Наступила середина марта, снег перестал идти и наши следы стали заметны на мокром снегу. Мама сказала: «Пойдем в Терновку. Что будет со всеми евреями, то будет с нами».

Терновка – еврейское местечко в 25 км от нашего села, уже в Винницкой области. Там жили две мамины сестры – тетя Хана и тетя Тема с семьями. Мы с мамой пошли по глубокому мокрому снегу. Два раза переночевали в селах, на третий день пришли в Терновку.
Встреча с родственниками, плач...

В Терновке было гетто. На домах и деревьях висели плакаты «Betreten verboten!», «Erschieβen!» (выход запрещен, расстрел). Слово «расстрел» встречалось на каждом шагу.

Комендантом гетто был молодой эсесовский офицер 28 лет по имени Эмиль, спортивного вида немец. У него были два подручника-еврея, отъявленные подлецы Дудык и Кысиль.

Дудык – угрюмый тип по виду горилла, штым с деревянной мордой. Выше среднего роста. Носил немецкий мундир, всегда с резиновой нагайкой в руке. Подражал коменданту. Это был бесчувственный зверюга и мародер. Он хватал старых евреек и требовал «Gib golt!» (Дай золота!). У старых местечковых евреев иногда сохранялись золотые царские монеты 5 и 10 рублей. Если Дудыку золота не давали, он начинал избивать нагайкой, и чем дольше бил, тем больше впадал в звериную ярость. И человека спасало только то, что женщины скопом накидывались на него и вырывали у него жертву.

Среди жителей гетто Дудык стал символом зверя. Его именем пугали малых детей, если ребенок плакал, ему говорили: «Молчи! Дудык идет!». Ребенок замолкал и прятался под кровать.

Кысиль был калекой, но очень быстро передвигался на костылях. Избивал женщин нагайкой и костылями.
Эти типы были психопатами. Именно такие и подошли коменданту Эмилю. Дудыка он ласково называл Dodik.

Однажды в апреле разнесся слух – Дудык идет! Мама очень остро чувствовала опасность. Она спрятала меня и велела молчать. Пришел Дудык и спросил маму:
- Где твой сын?
- Не знаю, - ответила мама.
- Тогда ты иди!
- Куда ты тащишь старую женщину! – вмешалась тетя Тема.
- Тогда и ты иди! – ответил Дудык.

Потом Дудык забрал еще дочь тети Темы, Цину, 16 лет и всех их отправил в концлагерь Краснополка в Гайсинском районе Винницкой области. Заключенные этого концлагеря строили дорогу Умань – Гайсин.

В концлагере Цина сошла с ума и эсесовцы ее застрелили.

После окончания строительства автодороги концлагерь немцы ликвидирован: все заключенные Краснополки были расстреляны.

В 1975 году советские власти поставили у братской могилы обелиск с надписью: «Тут захоронено понад 2000 мирних жителiв, якi загинули вiд рук нiмецько-фашистських загарбникiв. Вiчна пам'ять жертвам фашизму».
Вот так, не евреи, а «мирнi жителi»…

И здесь в этой братской могиле лежат расстрелянные две аидише маме - моя мама и тетя Тема.

Вот так моя мама спрятала меня, а сама пошла на смерть. Она второй раз спасла меня от смерти. Я же остался в гетто Терновка, без мамы.

В доме тети Ханы был устроен скрытый вход подвал, это называлось «секрет».
27 мая 42-го немецкая эйнзацгруппа вместе с украинскими полицаями устроили массовый растрел евреев Терновки.
В 4 чача утра немцы стали стучать в еврейские дома и с криком «Ofnen!» (открыть!) выгонять евреев из домов. В нашем доме все спустились в секрет. Я закрыл крышку входа в подвал, сверху на крышку натянул листы фанеры, посыпал золой из печки, а сам поднялся на чердак. Там залез под бревна и целый день слушал, как немцы выгоняли евреев из домов. Крыша была из тонкой жести, поэтому все было хорошо слышно. Всех погнали в лес.

Очевидцы потом рассказывали… Старые евреи надели талесы и кричали «Шма Исраэль!». Одна учительница кричала: «Евреи, нас гонят на расстрел!». Немецкий конвоир ее застрелил. Еврей-кузнец своим крепким кулаком ударил немецкого солдата по голове, вырвал у него автомат, но не зная, как стрелять, использовал его, как дубину, и с криком «Идн, их гоб убеелейбт!» (евреи, я отжтил!) убил немца. Другой конвоир подбежал и застрелил кузнеца. В лесу была приготовлена яма. Там немцы всех расстреляли из пулемета.

Вечером, когда стемнело, я спустился в секрет. На второй день в подвале люди стали задыхаться из-за недостатка воздуха. Малые дети плакали. А в доме слышны были шаги – то заходили немцы и местные мародеры. Чтобы не быть обнаруженными, матери закрывали рты детям. Это тоже были аидише маме.

Но на третий день полицаи нас все же обнаружили и всех выгнали на улицу. Однако поступил приказ – расстрелы прекратить: немцам нужна была рабочая сила. Всем обнаруженным евреям разрешили селиться в двух домах рядом.

Что я увидел, когда вышел... Еврейские дома в Терновке были пусты, двери настежь… На всех домах нарисованы шестиугольные звезды, на дверях – мезузы. Валялись разорванные коробки тфилин, растасканные свитки Торы, много сидурим.

Уцелевшие вылезали из своих секретов. Их ежедневно гнали на работы, заставляли разбирать еврейские деревянные дома, убирать урожай в колхозах, грузить пшеницу на немецкие автомобили и т.д.

Следующее и окончательное решение еврейского вопроса состоялось в Терновке 2 апреля 1943, но в сентябре 1942 мне удалось бежать.

-«»-

Еврейский вопрос был решен в Белоруссии, в Украине, Прибалтике, Бессарабии. В живых остались единицы... Сейчас очень мало кто знает идиш, еще меньше тех, кто на нем говорит.
Однажды на Радио Река позвонил еврей и сказал, что песня «Аидишэ мамэ» всем надоела и не надо ее больше транслировать.

Это очень грустная песня. Спазмы в горле и хочется плакать. Но слушать ее некому.