На конкурс "Вспомним о наших дорогих мамах!"

Моя мама

Вишнивецкая (Фишер) Лиза Шулимовна
Нацрат-Илит

Двора Фишер, моя приемная мать, была замечательной женщиной - хорошей, доброй, милой, красивой. Она заменила нам, детям, оставшимся полусиротами, родную мать.

Расскажу сначала о своей биологической маме – Мане Коган. Но я не успела её узнать, так как её, можно сказать, погубили немецкие врачи, которые работали в нашей чечельницкой больнице в 1936 г. Мне тогда было два года. Мама заболела малярией, и ей ввели внутривенно биохиноль, что вызвало мгновенную смерть. Это я поняла, когда стала врачом и узнала, что биохиноль вводят внутримышечно, а не внутривенно, что приводит к эмболии (закупорке) сердечных сосудов.

Наш отец остался один с тремя детьми - моими старшими братьями Суней (1926 г.р.), Борей (1929 г.р.) и со мной - Лизой (1934 г.р.)

Мама Двора и я с Борисом

Папа, Шулим Фишер, работал в колхозе с 5 часов утра до позднего вечера. Дети оставались на попечении бабушки. И только в 1938 году папа встретил хорошую женщину - Двору, которая согласилась войти в такую большую и бедную семью. Мачехой ее назвать не могу. Она не только вырастила меня и хорошо воспитала. Благодаря ей я и мои братья получили высшее образование. Я стала врачом, Суня и Боря тоже получили хорошие профессии. Если бы не моя мама Двора, мы не выжили бы в тяжёлых условиях гетто 1941-1944 гг.

Вот и сейчас, когда я пишу о своей маме Дворе, слёзы катятся из моих глаз. Она заслужила слово МАМА. В детстве злые языки сказали мне, что она моя мачеха. Услышав это, я не могла поверить. Я рыдала и утверждала, что это неправда. Когда я поделилась своим горем с братом, он повёл меня на кладбище и подвел к могиле нашей родной матери Мани. Но это не повлияло на наше отношение к маме Дворе, мы с ней очень любили друг друга.

Хоть я уже прабабушка, но мне и сейчас не хватает моей мамы Дворы, я помню её тепло, ее ласковое отношение к нам. Нашу первую внучку мы назвали Диной в честь моей мамы Дворы.

Жили мы в Чечельнике, Винницкой области. Мой папа Шулим Фишер после работы в колхозе портняжничал - шил одежду людям, так как на колхозные трудодни невозможно было прожить. Мама ему помогала, а также вела домашнее хозяйство: мы держали корову, кур, выращивали свиней для продажи. А когда началась война, папу и старшего брата забрали в армию.

Брат Боря, я и мама Двора не успели эвакуироваться, находились в гетто с 1941-го по 1944 год. Благодаря ей мы выжили. Мама доставала как могла еду, сама не ела, а нас кормила. Едой это назвать было трудно. Если была картошка, то из кожуры варили суп, а в очищенную картошку добавляли древесные опилки.

Мой брат Суня Фишер

Позже в Чечельник прибыли румынские евреи из Буковины и Бессарабии, изгнанные в Транснистрию. Тогда в нашем городке были размещены румынские войска. Зная румынский язык, все жители в гетто начали выживать кто как мог. Моя мама варила мыло, которое меняла на продукты и применяла для борьбы со вшивостью. Неприятно и больно вспоминать, как мама ежедневно вычёсывала мне волосы от вшей, спасая от тифа. Но мы все-таки переболели тифом.

Много вещей мама меняла на муку, соль, хлеб, чтобы легче переносить голод.

Когда войска СС ночью врывались к нам в дом, мама не спала, охраняя детей, прятала нас на чердаке в шелухе - довоенные запасы, топливо для печки, а летом в зарослях. Эсэсовцы насиловали и убивали жителей гетто. Помню страшный случай, когда фашисты ночью начали выгонять нас на площадь на расстрел. Мама и Боря выбежали, а я осталась спать… Они могли меня расстрелять, так как если кто оставался и не выходил – расстрел. Мама упала на колени, умоляя о пощаде. Один немец смилостивился, держа под прицелом маму, а Боря быстро заскочил домой и забрал меня. Нас погнали на площадь на расстрел. Вот это первое чудо, что я осталась жива.

И второе чудо случилось с нами. Когда всех евреев собрали на площади для расстрела, приехала колонна мотоциклистов - партизан, переодетых в немецкие мундиры, во главе с «генералом». В ответ на его вопрос, что за сборище, сказали: расстрел евреев. «Генерал» дал команду всех отпустить, мол, прибудут вагоны для отправки евреев в Германию.

Мама мне и брату сказала, что папа очень просил её сберечь детей. Вот она и старалась изо всех сил, за что папа был ей благодарен. Мама постоянно благодарила бога и была счастлива, что мы вместе и остались живы.

Мой папа Шулем	Мы с братом Борисом

После освобождения Чечельника советскими войсками я и брат Боря жили с мамой, с нетерпением ждали возвращения папы и брата Сени с фронта, но вестей от них долго не было. Жили материально и морально тяжело. Ежедневно прибывали похоронки, все жители оплакивали погибших. Маме оставалось только молиться. Папа вернулся с фронта 5 июля 1945 года инвалидом первой группы после тяжёлого ранения лёгких.

Чтобы нас прокормить, мама работала в колхозе за копеечные трудодни, немного шила, мы ходили в чистой, хотя и заштопанной одежде. Мне было 10 лет, когда нас освободили (в марте 1944 года). Я пошла в 3-й класс, мой брат Боря тоже начал учиться. После окончания 10 классов мама настояла на том, чтобы я поехала учиться в институт, хотя папа хотел, чтобы мы с братом работали в колхозе. Жили мы очень тяжело, папа был очень больной. Все тяготы взяла на себя мама, и благодаря ей я стала врачом.

У моих родителей была мечта уехать в Эрец-Исраэль, но по состоянию здоровья они не могли, кроме того, в те времена трудно было получить визу. Поэтому через много лет я осуществила их мечту, и в марте 1991 года все мы - я, мой муж, два сына со своими семьями, две внучки репатриировались на нашу историческую родину и поселились в Нацрат-Илите. Но не забываем о том, что могилы моих родителей остались в Чечельнике, и позаботились о достойном уходе за могилами, всегда помним о них.

Закончу свои воспоминания трогательными строчками стихотворения поэтессы Инны Костяковской из Нацрат-Илита:

РОДИТЕЛЯМ
Простите мне, что могилы
Ваши не рядом.
Простите, что я не подходила
К вашим оградам.
Не класть цветов на ваш погост,
Не помолиться.
Нас разделили сотни вёрст,
Моря, границы.

Оставить комментарий