Всем краеведам, наверное, известна история о том, как в 1952 году, после смерти Хаима Вайцмана, Альберт Эйнштейн отказался от предложения сионистского руководства стать вторым Президентом еврейского государства. Эйнштейн не владел ивритом, не собирался жить в Израиле, не намеревался бросать науку и от заманчивого предложения тактично отказался. Оказывается, была в жизни Эйнштейна обратная ситуация, когда он претендовал на должность, но был отвергнут. Эту удивительную историю я впервые услышал от Mikhail Volodin - замечательного журналиста, историка, писателя (всем, особенно минчанам, горячо рекомендую "Минские историйки" Михаила Володина). Я немного развил историю, дополнил её занимательными подробностями, нашёл архивные документы. Итак, история о том, как Альберт Эйнштейн едва не стал белорусским академиком.
Когда Эйнштейн работал в Берлинском университете, у него был ассистент - математик Яков Громмер, который помогал Эйнштейну во всех вычислениях, связанных с теорией относительности. Они проработали вместе 13 лет. На обложке книги "Общая теория относительности и законы движения", изданной в 1927 году, указаны два автора: Эйнштейн и Громмер. Яков Пинхусович Громмер был личностью незаурядной. Родился он в Брест-Литовске в ортодоксальной еврейской семье и до 26 лет изучал Тору и Талмуд. Как лучший ученик брестского раввина, он должен был занять его место и, по традиции, жениться на его дочери. Но свадьба не состоялась - девушка сбежала из-под хупы, испугавшись внешнего вида суженого.
Дело в том, что Громмер страдал акромегалией (гигантизмом) - эндокринной болезнью, при которой у человека непропорционально увеличиваются кисти рук, стопы, череп (говорили, что подбородок Громмера свисал чуть ли не до живота).
Обидевшись на невесту (а вместе с ней и на всех женщин), на раввина, на Брест и на еврейскую религию, Громмер уехал в Германию. Там быстро выучил немецкий язык, открыл для себя, что за последнюю тысячу лет, кроме Талмуда, человечество написало ещё несколько книг, начал совершенно неистово читать, увлёкся физикой и математикой, и в 1905 году не имевшего даже аттестата зрелости Якова Громмера принимают на работу сначала в Бернский, а затем в Марбургский университет. В 1913 он закончил математический факультет Геттингенского университета, в 1914 защитил докторскую диссертацию по теме «Теории целых и трансцендентных функций», а с 1915 начал работать с Эйнштейном в Берлинском университете.
В 1928 году Яков Громмер решил вернуться в Советский Союз и получил ставку профессора математики в Белорусском Государственном университете. В архиве Университета хранится рекомендательное письмо Эйнштейна на своего ученика (обратите внимание на лексику Эйнштейна. Я не знаю, чей это перевод (предполагаю, что в оригинале письмо было написано по-немецки) - скорее всего, переводчиков БДУ в 1928 году. Звучит, как Google translate, зато очень точно, без литературной обработки, передаёт интонации автора):
"Университет города Минска. Проф. Альберта Эйнштейна. Доктор Громмер является одним из самых опытных учёных по предмету аналитической математики... Он работает со мной более 10 лет на последнем поприще. Лично д-р Громмер очень предан идеалу, к которому стремится русский народ и русское правительство... Он, наверняка, отдаст все силы, чтобы служить доверенной ему научной службе".
Эйнштейн продолжал работать в Берлине, хотя чувствовал (интуиция его никогда не подводила), что в Германии грядут плохие времена. После того, как на выборах 1930 года гитлеровская национал-социалистическая партия вместо прежних 12 мест в Рейхстаге получила 102 мандата, Эйнштейн записал в дневнике: "Сегодня я решил покинуть Берлин". Он решил не испытывать судьбу, не ждать, пока Гитлер придёт к власти и начал проверяет различные варианты продолжения научной деятельности за границей.
Узнав, что бывший шеф ищет работу, Громмер пригласил его в Белорусский Университет. "Чаму не?", - ответил Эйнштейн. Руководство Университета было счастливо заполучить себе в штат Нобелевского лауреата. Академия Наук Белорусской ССР предложила избрать Эйнштейна почётным академиком и направила ходатайство в ЦК Компартии Беларуси:
"Фракцыя Презiдыуму Бел. АН. просиць даць згоду на выбар проф. Альберта Эйнштэйна до лiк ганаровых академiкiв. Проф. А. Эйнштэйн зьявляецца самым выдатным мiравым вочоным... Проф. Эйнштэйн дав таксама сваю прынцыповы згоду... Выбар проф. А. Эйнштэйна будзе мець буйное палiтычнае i навуковае значэння для БССР...". (Перевод, думаю, не нужен)
Но для того, чтобы принять на работу иностранца, еврея, не коммуниста, да ещё учёного такой величины, компетенции местного партийного руководства было недостаточно. Решения такого уровня принимали в Кремле, и недавно вступивший в должность Первый Секретарь ЦК Компартии Беларуси Николай Фёдорович Гикало обратился за разрешением к товарищу Сталину. По легенде (а может, и правда) "друг всех физиков и математиков" позвонил Гикало и отчитал его:
"Не с того начинаете свою работу в республике, Николай Фёдорович... Подумайте, товарищ Гикало... Пусть сионист Эйнштейн играет на скрипке в своей синагоге и не лезет в чужие".
Товарищ Гикало подумал секунды полторы, и идея пригласить Эйнштейна в Минск была похоронена. Эйнштейн вынужден был довольствоваться должностью профессора физики в Принстоне и американским гражданством, которое он получил в 1940 году. Но дело Эйнштейна жило в Минске.
В годы "большого террора", когда была уничтожена практически вся белорусская интеллигенция, кампания по выявлению немецких, польских и латышских шпионов, просочившихся в белорусскую науку, называлась "Дело Эйнштейна". С января 1937 по декабрь 1938 более 100 сотрудников Академии Наук БССР были расстреляны, посажены в тюрьму или сосланы - к 1939 году в Академии осталось 6 аспирантов из 139! Среди репрессированных был друг Громмера директор Физико-технического института, выдающийся австрийский математик Целестин Бурстин. В 1929 году он по идеологическим соображениям переехал из Вены в Минск (Бурстин был членом Компартии, поэтому в Австрии у него было постоянные проблемы с работой). В 1937 года Бурстина арестовали по "делу Эйнштейна", под пытками он признал себя австрийским и польским шпионом, оговорил университетских коллег, сошёл с ума и умер в тюремной больнице. А Громмеру повезло! Он умер своей смертью в 1933 году. Правда, в 1937 году его посмертно признали немецким шпионом, убрали его имя из учебников и запретили его цитировать.
И всё-таки зря Эйнштейн не переехал в Минск! Он получал бы тут профессорскую зарплату, ему наверняка выделили бы ведомственную квартиру с раздельным санузлом, машину с персональным водителем (в Америке Эйнштейн так и не получил водительских прав, и, насколько мне известно, в Принстоне у него не было персонального водителя), два раза в год ему выделяли бы путёвку в дом отдыха в Пуховичах (такого дома отдыха точно нет в Принстоне).
А какой можно было бы построить краеведческий маршрут по центру Минска! Вот Университет, где учились Нобелевский лауреат Светлана Александровна Алексиевич и один из создателей советской атомной бомбы Лев Андреевич Арцимович; вот дом, в котором в 1898 году состоялся первый съезд РСДРП; а где-то тут в 17-м веке стоял дом, в котором садовником работал Самуил Скваранчук. Затем Самуил вместе с семьей переехал жить в Лифляндию, там у него родилась дочь Марта, которая позже сменила фамилию на "Скавронская". Марта Скавронская стала женой Петра 1, после его смерти - российской императрицей Екатериной Первой; вот школа номер 42, где учились (не в одном классе) моя мама и Нобелевский лауреат Жорес Иванович Алфёров; вот дом, где жил Ли Харли Освальд, который застрелил президента Кеннеди; а вон там стоял дом, в котором родился трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и четырёх Сталинских премий, один из создателей советской атомной и водородной бомб, академик Яков Борисович Зельдович (не номинировавшийся на Нобелевскую премию из-за сверх секретности его исследований); а на этом месте был дом моего прадеда. В 1922 году прадед уехал в Америку, а в 1925 вернулся. Если бы Нобелевская премия вручалась в номинации "Самый оригинальный поступок", мой прадед, несомненно, был бы одним из главных претендентов.
И чуть дальше, на Ленинском проспекте, могла бы быть мемориальная табличка:
"В этом доме с 1932 по 1955 годы жил лауреат Нобелевской, Ленинской и Сталинской премий, Герой Социалистического Труда, академик Альберт Германович Эйнштейн".
Это, если бы Эйнштейна в 1937 не расстреляли. Если бы расстреляли, надпись была бы, разумеется, короче.
