Семья Леонида Брука до войны жила в Минске и состояла из четырёх человек: отец Борис, мать Дора, сын Лёня 1935 г.р. и сын Миша 1938 г.р. Отец работал в типографии, мать в соответствии со своим педагогическим образованием работала заместителем заведующей детского сада, в котором были устроены оба сына. Из этого периода Лёня помнит только то, что их навещали два дяди (папины братья, оба военнослужащие) и дарили им фрагменты воинской символики, что вызывало зависть детишек. Дети бегали за Лёней и кричали: «Лёня Брук – советский политрук!».
В мае 1941 года отца призвали на военную службу в пограничные войска. Он пропал без вести. Его имя увековечено в музее Яд Вашем.
Лёня рос болезненным ребёнком, и за несколько дней до войны мать определила его в санаторный (оздоровительный) детский сад, расположенный в Уручье, в одном из живописнейших мест под Минском. В этом детсаду находилось 120 ослабленных детей.
Таким образом, на начало войны отец находился на военной службе, старший сын был в санаторном садике в Уручье, а мать с младшим сыном оставалась в Минске. К сожалению, ей не удалось бежать из Минска. Они с Мишей погибли в Минском гетто. Их имена также увековечены в музее Яд Вашем.
Леонид рассказывает, что в детсаду в Уручье дети чувствовали себя очень хорошо, дышали замечательным свежим воздухом и часто играли в войну. 22 июня из большого чёрного репродуктора, висящего на высокой сосне, раздалось сообщение о начале войны. Дети, конечно, не поняли всей серьёзности и смеялись, они ведь и так играли в войну. Заведующая детсадом Гита Лазаревна Михлес, услышав это сообщение , потеряла сознание и упала в обморок. А воспитательница Анна Мироновна не растерялась, обратилась к людям с просьбой привести заведующую в сознание, а сама побежала в воинскую часть, расположенную вблизи, и став на колени перед командиром части, умоляла его спасти 120 больных детей, вывезти их из опасной зоны. Над Минском уже летали немецкие самолёты. Командир части нашёл в себе мужество выделить три машины.
По три- четыре ребёнка завернули в пододеяльники, матрасники, мешки, как смогли, погрузили на машины и ночью повезли в сторону Могилёва. Всю дорогу их преследовали немецкие самолёты. Лёня уснул и не слышал бомбёжек, а многие дети от испуга после этого стали заикаться. В Могилёве детей посадили в товарный поезд и повезли в Казань.
Путь был очень трудный, дети голодали, страдали от холода и от болезней. В Казани татары очень тепло, как родных, встретили детей. Детей разместили в Займище в здании правительственной дачи, расположенной в лесу. Их хорошо кормили, лечили, содержали в отличных условиях. Леонид считает, что это было лучшее время его детства. Здесь дети отошли от лишений и страха, пришли в себя, начали бегать и смеяться, как все нормальные дети. Они ходили в лес собирать ягоды и грибы, участвовали в художественной самодеятельности. Недалеко от Займища находился посёлок Юдино, где был размещён военный госпиталь. Дети приходили к раненым, выступали перед ними, а потом дарили им ягоды и грибы, собранные в лесу. Многие хотели усыновить детей, но заведующая категорически заявила, что никого не отпустит, что после войны она всех привезёт в Минск. Разве могла она предположить, что случится с Минском?
Леонид не знает, сколько еврейских детей было в этом садике, но, во-видимому, много, т.к. у него все друзья были евреями. У многих детей документы были утеряны, и им придумывали фамилии. Одному мальчику дали фамилию Найдёнов, девочке - Неизвестная и другие.
По достижении семилетнего возраста, когда дети должны идти в школу, их переводили в детские дома. Этот период Леонид вспоминает с ужасом. В детдомах в войну было очень плохо. Свирепствовали болезни, многие дети подбирали и курили окурки и заражались при этом. Лёня попал в детдом в татарском селе Матаки. Школы в селе не было. Занятия проводились в какой-то избе. Дети размещались, кто где мог – на печке, под печкой и др. местах. Одна учительница по очереди занималась с детьми разных возрастов. Дети были голодные и часто убегали с занятий в поле, чтобы выкопать там одну-две картофелины. Спичек не было, для разжигания огня камнями высекали искру. До конца войны Лёня жил в этом детдоме, а после окончания пяти классов его перевели в другой детдом в Чувашию.
В 1950 году Лёне исполнилось 15 лет, возраст, когда пребывание в детдоме заканчивается. Незадолго до этого его разыскал дядя. Лёня начал получать посылки со сладостями, которыми он угощал друзей и воспитателей. Особенно всем нравился штрудель, пирог с яблоками. По окончанию седьмого класса Лёне выдали выходное пособие, комплект летней и зимней одежды и с двумя сопровождающими отвезли к дяде в город Балашов Саратовской области, где передали его на попечение дяди.
Потекли годы мирной жизни. Леонид Брук стал кадровым военным и демобилизовался в 1980 году в звании старшего лейтенанта.
Однажды, спустя сорок лет после войны, Леонид услышал по телевизору объявление: «Сейчас выступит женщина, спасшая 120 детей». Он сразу догадался, что речь идёт об их спасительнице - воспитательнице санаторного детского сада Анне Мироновне. Была встреча, были воспоминания.
В 1996 году Леонид с семьёй репатриировался в Израиль в город Ашдод, где проживает в настоящее время.
К сожалению, у Леонида ничего не сохранилось от родителей. Имеется только одна фотография, подаренная двоюродной сестрой, где запечатлена его молодая мама и её родители.
Судьба Леонида Брука - это один из миллионов случаев, когда из маленькой искорки страшного пламени, охватившего человечество, возродилась жизнь.