Дорогу осилит идущий
Воспоминания накануне 90–летия
Семен Аденберг
У каждого человека своя жизненная история, которую забыть невозможно. Я же постоянно вспоминаю пережитое в годы войны.
Прежде всего, хочу сказать нашим детям и внукам, что пережитое нами не должно повториться. С каждым годом уходят из жизни люди, чудом уцелевшие в концлагерях и гетто, люди, детство которых прошло за колючей проволокой. За последние годы из 106 человек в Афульском отделении Всеизральской Ассоциации «Уцелевшие в концлагерях и гетто» осталось 54 бывших узников гетто. Поэтому считаю своим долгом, пока не поздно, рассказать в этой статье о сохранившихся в памяти событиях в течении трех лет моего голодного детства в гетто за колючей проволокой, с постоянным чувством угрозы погибнуть.
Накануне войны наша семья (родители со мной, 7-ми летней сестричкой и приемной сиротой - украинской девушкой Дусей) жила в Могилев–Подольске. Город начали бомбить с первых дней войны. Так под бомбами закончилась наша мирная жизнь.
Когда мы узнали, что фашисты убивают евреев, мы стали собираться в срочную эвакуацию. Поезда были перегружены и нам пришлось объединиться с соседями, чтобы купить лошадь с повозкой. Уже через неделю под очередной сильной бомбежкой мы покинули город. Накануне отъезда мама перенесла очень тяжелую операцию по удалению почки и поэтому ее с детьми усадили на повозку, а мы пошли пешком. Смогли взять с собой только небольшой чемодан с самыми необходимыми вещами.
Передвигались мы медленно, потому что все дороги были забиты беженцами. Через несколько дней добрались до местечка Шаргород и узнали, что в соседнем местечке уже находятся немцы. Ночью началась перестрелка, а утром, в самом Шаргороде появились немцы. Ночь провели в погребе у знакомых людей. Мы увидели, что немцы выгоняют многих жителей из своих домов и занимают их под свое жилье. Нас вместе с хозяевами дома тоже выгнали и когда выгоняли сильно избили меня и отца. Что нам оставалось делать? Мы решили вернуться домой в свой дом. Другого выхода не было.
Ехали в основном ночью по лесным дорогам. Мы уже убедились, что немцы убивают евреев и поэтому старались их избегать. Но при подъезде к ближайшему селу, нас обогнала легковая машина, из которой выглянул офицер. Мы поняли, что нас заметили. Скрыться было невозможно и мы решили продолжить путь к этому селу. В центре села нас остановили полицаи и произвели тщательный обыск. Полицаи пытались схватить маму и увести в ближайший дом, занятый немецким офицером. Дуся стала защищать маму и объяснила им, что мама болеет после тяжелой операции и предложила пойти с ними вместо мамы. Через некоторое время к нам вышел немецкий офицер в трусах и в майке. Вместе с ним вышла Дуся. По ее просьбе офицер дал команду полицаям сопровождать нас через село, чтобы нас никто не трогал. Так благодаря Дусе мы остались живы.
Когда мы доехали до леса оказалось, что мы попали в зону обстрела. Началась паника. Все кинулись в лес врассыпную. Кони с повозкой умчались дальше по дороге. Всю ночь мы искали друг друга. Наконец собравшись, решили продолжить путь в Могилев-Подольский пешком. Путь в 30 километров прошли за две ночи. Особенно тяжело было пройти это расстояние маме и сестричке.
Остановились в овраге перед городом, а отец с двумя друзьями (Гойхманом и Драгомерецким) пробрались в город. Через 4 часа они вернулись и сообщили, что наши дома разграблены, окна выбиты, и в городе орудуют местные полицаи. Посоветовавшись, решили рискнуть и ночью вышли из леса, перешли речку Дырло и незаметно добрались до нашего дома.
Рядом с нашим домом жила семья Збегиных. Мы знали, что они были добрыми людьми и поэтому мама решила зайти к ним, рассказать о наших «мытарствах» и попросить помощи. Через некоторое время соседка принесла нам еду и некоторую одежду. Таким образом нам удалось прожить в своем доме несколько дней, не выходя на улицу.
Когда отец выбрался в город, он выяснил, что немцы передали управление города румынам и что румыны не убивают евреев. Мы стали выходить из дома и занялись поиском пропитания. Но вскоре в городе начались облавы. В течении нескольких дней были пойманы десятки еврейских семейств. Все они были отправлены в концлагерь в поселке Ананьев. О предстоящих облавах нас предупреждал Станислав Збегин, служивший в полиции. Ему обязаны жизнью многие евреи. Другие наши соседи - Веселовские и Лоскуев нашли мне и отцу надежное место от облав – весовую будку в Заготзерно. В ней обитали сотни крыс и нам приходилось отгонять их палкой от стола, на котором мы по очереди спали.
Вскоре в городе было организовано гетто на территории нескольких улиц. Гетто было обнесено колючей проволокой. Каждый еврей старше 14 лет должен был носить на руке желтую повязку с шестиконечной звездой, такая же звезда должна была быть пришита к одежде на груди. Выход из гетто был запрещен и карался расстрелом. Наш дом оказался на территории гетто.
В городе было организовано два базара – украинский за пределами гетто, и еврейский на территории гетто. На еврейский не привозили продукты, а на украинский базар крестьяне вывозили свои товары, но вход евреям был запрещен. Есть было нечего и мы доставали макуху и терпели голод.
Однажды я с нашими мальчишками пролез через колючую проволоку, мы пробрались на украинский базар и начали собирать со столов остатки сыра, хлеба и фруктов. Нас там увидел полицейский и подозвал к себе. Мы стали убегать, побросав все, что успели собрать. Моего товарища Абрашу Каплана он догнал, избил, привязал за руку к своему велосипеду, доехал до ворот в гетто и пинком вытолкнул в гетто.
Самым страшным в гетто были периодические облавы. Во время одной из облав нас, нескольких мальчишек поймали. Но к счастью нас не угнали в лагерь, а отправили на две недели работать на складе, сортировать детали и укладывать их в ящики. Кормили нас похлебкой из лынты (корм для лошадей) и пайком хлеба. Мы его намазывали солидолом, который снимали с деталей.
Вскоре в концлагерь, который был расположен в районе автовокзала нашего города, пригнали евреев из Буковины, Молдавии и Румынии. Часть из них разместили в гетто по две, три семьи в одной квартире. Антисанитария и голод привели к вспышкам заразных болезней и эпидемии сыпного тифа. Лекарств не было, и только доктор Бланк, доктор Глейзер и фельдшер Вательман составляли всю медицину в гетто. Эти замечательные самоотверженные люди ходили по домам к заболевшим и спасали их как могли. А в концлагере без медицинской помощи умирали от болезней и голода. Их хоронили в районе автовокзала в братских могилах. А рядом, в Ставском переулке под нынешними жилыми домами находятся братские могилы Буковинских евреев.
Я обращаюсь к тем, кто бывает в этих районах: помяните сотни детей и взрослых, похороненных в этих братских могилах!
Я считаю, что мне повезло – меня 14-летнего подростка приняли на работу в литейный цех чугуно–литейного завода. Я на себе узнал, что означает каторжный труд для подростка в условиях оккупации. В мои обязанности входила загрузка вагранки вручную шихтой с напарником - по 50 – 60 кг, а затем необходимо было разливать расплавленный чугун вручную по формам из тигля весом 50 кг. Но это была надежда на выживание. Никогда не забуду своих друзей: Леву и Моню Доктор, Мишу Вайсман, братьев Абрашу, Леву и Владимира Каплан. Моню и Мишу Голушлаг, Соню Гойхман. Мы сдружились в своей общей беде и часто помогали друг другу.
Для отопления зимой мы вместе доставали старые шпалы, доски у строящегося моста и остатки пиломатериалов. Однажды нас обстреляла охрана, но к счастью, никто не погиб.
За каждую провинность нас жестоко наказывали. Так за то, что один из нас – Владимир уронил тяжелый ящик с болтами, его связали веревками и с моста стали топить в холодной воде. Его спас украинский парень Виктор. Он его тащил на себе до самого дома, рискуя быть замеченным немцами. Владимир заболел воспалением легких, но полицай Сирабук потребовал от него выйти на работу. Только тогда он согласился оставить больного дома, когда мать Владимира вместе с соседкой уговорили его заменить собой на работе. Вот такой «гуманизм» был возможен в условиях оккупации. Уже нет в живых обоих ребят, но память о них не исчезнет, пока живы их товарищи.
Однако осенью 1942 года закончилась «спокойная» жизнь евреев в гетто. Опять возобновились облавы с целью отправки в концлагерь «Печора». Были развешаны объявления с требованием явиться на регистрацию с угрозой расстрела в случае неявки. Но евреи уже знали, что означает «регистрация» и прятались, рискуя быть расстрелянными. Тогда опять начались облавы на всех улицах, переулках и на базаре. Пойманных отправляли в концлагерь.
Нашей семье соседи сообщили об облаве и мы успели спрятаться в глубокой канаве в саду за нашим домом. Соседи охраняли нас, помогали с едой. Когда нас все же обнаружили, мы побежали в сад к соседям – к Збегиным. Там нас увидел их сын Марьян и увел в свой сарай, закрыл его снаружи на замок и сторожил нас несколько дней. Когда мы вышли из сарая, другая соседка Вера увидела нас и тут же сообщила о нас полицаям. Но нашу семью успела перепрятать семья Веселовских. А семью Капланов поймали и отправили в концлагерь «Печора».
В зверствах оккупантов принимали участие и местные жители. Однако среди них были и такие как Звегины и Веселовские, которые помогали евреям выжить: дать кусок хлеба, пустить переночевать, помочь скрыться, спрятать в своём доме, рискуя жизнью и судьбой своих близких. Таких людей мы называем «Праведники Народов Мира», их имена на «Доске Почёта» в Мемориале Яд Вашем, а спасённые пока живы, чтут их память.
Памятной осталась ночь с 18 на !9 марта. Мы наглухо закрылись дома в надежде, что нас не обнаружат. Мы думали, что это последняя ночь в нашей жизни. Но неожиданно среди ночи прогремели два сильных взрыва. Это партизаны взорвали железнодорожный и пешеходные мосты. Так была разрушена переправа через реку, и оккупанты оказались в окружении. Партизаны стали вылавливать немцев и румын. Стало ясно – пришло освобождение.
Быстрое наступление Красной Армии в марте 1944 года оказалось спасением для всех оставшихся живых евреев в румынской зоне оккупации от тотального уничтожения, которое планировалось нацистами.
