Свидетельство

Владимир Энтин

Родился 6 января 1925 года. Моя семья: отец Борис Энтин, мать Сура, брат Абраша и я, Иосиф. До 1933 года мы жили благополучно, т.е. было, что покушать – это был самый важный критерий жизни в те времена, т.к. на Украине был голод. Не успели мы прийти в себя, началась война. Детство мое пролетело, промчалось в желании утолить голод. Сколько я себя помню, в детстве я всегда был голоден. В 1941 году грянула война.

Спустя 2 месяца после начала войны г. Прилуки был оккупирован немцами. Мы пытались эвакуироваться на лошадях, т.к. железнодорожный транспорт уже не работал. Брат был мобилизован в Красную Армию. Мы, отец, мать и я отъехали, от Прилуки всего 40 км и попали в так называемое Локвицкое окружение фашистской армией. По размытым дорогам под проливными дождями ехали военные телеги вперемешку с эвакуированными, толпы солдат, машины, застревавшие в грязи, подталкиваемые солдатами, преодолевая ухабы, в панике метались с одного конца в другой, образуя на дорогах заторы. В эти моменты налетели немецкие самолеты, и бомбили, создавая месиво с человеческих тел, живых и мертвых, и растерзанных лошадей. Все это снова повторялось на следующий день. Люди перестали радоваться наступлению утра, предчувствуя новые налеты. Командование армиями исчезло, и солдаты побросали оружие. Наступило жуткое затишье. Село Шевченко, где нас застали фашисты, было последним прибежищем нашей эвакуации. Местные жители сразу, как только вошли немцы, разграбили наши телеги, наше имущество  составляло то, в чем мы были одеты. Немцы забрали всех мужчин из нескольких еврейских семей, которые ехали с нами, в том числе моего отца. Мы с мамой вернулись в свой город Прилуки. Евреи города лишенные права на жизнь и подлежащие уничтожению, как евреи по законам фашистской Германии, были переселены на одну улицу в так называемое еврейское гетто. Тяжелейший труд, евреи, понукаемые и подгоняемые битьем немцев и полицаев, жестоко эксплуатировались с целью унижения и истребления. Восемь месяцев я пробыл в неслыханном рабстве без питания и без тепла в зимнее время. Еврейское гетто в г Прилуках просуществовало с сентября 1941 г по 20 мая 1942 года.

Прилукский Бабий Яр. Не случайно местом сбора евреев для так называемого "переселения в Палестину" был назначен Плискунивский мост. Небольшой мостик, перекинутый через речушку Плискунивка, и обозначила это название. Буквально в нескольких сотнях метров от моста фашисты обнаружили не большой, но глубокий овраг (яр), окаймленный со всех сторон возвышенностями. Крутизна склонов такова, что не каждый спортсмен взберется по ним. В верхней части яра склоны расступались, образуя широкий пологий вход, по которому можно хоть машиной въезжать. В нижней части меж крутых склонов узкий вход, где был заранее выкопан котлован. От места сбора евреев шла дорога к яру… Перед входом в яр с нижней стороны небольшая зеленая лужайка, расположенная за холмом, так что ее не видно ни с моста, ни из яра, где уже была уготована могила. Немцы собрали полицаев со всех прилегающих районов, для совершения неслыханного преступления. В ночь на 20 мая 1942 г в гетто не спал никто, кроме маленьких детей, тревожно вздрагивающих в своем последнем сновидении. Рано утром от четвертой школы – центра еврейского гетто, с прилегающих улочек и переулков ринулись люди, в сторону улицы Ленина, главной и самой протяжной улицы города, которая вела прямо к Плискунивскому мосту. Старики шли по двое, шли семьями и группами с малышами на руках, таща скарб в узлах. На улице стало многолюдно: идущие по мостовой, шаркающие, изможденные и обессиленные люди. За восемь месяцев пребывания в гетто люди превратились в призраков, неведомо откуда они черпали силы передвигаться. Мужчин почти не осталось. Опасаясь сопротивления и бунтов, немцы истребили всех взрослых и здоровых мужчин. Женщины с детьми шли, еле передвигая ноги, без защиты и опоры, сопровождаемые плачем голодных детей и мольбами стариков. Шли по проезжей части улицы, а по обеим сторонам тротуаров траурную процессию идущих на смерть наблюдали местные жители. Некоторые верили или убедили себя в переселение и шли покорно. Большинство знали, на что идут и что ждет их в конце пути, но шли обреченно, не способные на сопротивление ни физически, ни морально. Приютившие нас старики шли рядом, поддерживая друг друга. Старик был крупный мужчина некогда физически сильный, а сейчас он еле-еле передвигал больные ноги в шитых валенках и резиновых чунях. Его жена рядом с ним казалась очень маленькой. Ее голова едва достигала уровня его груди. За ними шел Лазарь держал девочку на руках. А жена несла грудного младенца. Их старшая тринадцатилетняя дочь шла между родителей, держа обоих за руки. За ними шла моя мама, несколько впереди от остальных соседей. Тонкое одеяло, которое она носила вместо платка, опустилось вниз и еле держалось на краях ее опущенных плеч, обнажив ее убеленную ранней сединой голову. Она шла и молилась. Лицо ее было сосредоточено. В своем страстном обращении к Всевышнему, она шептала: "Господи, я у тебя для себя ничего не прошу, пусть будет все, так как тебе угодно, только об одном умоляю, спаси моего сыночка. Выведи его из этого ада, дай жизнь моему сыночку Йосеньке. Ты всемогущ, я тебя в своей последней просьбе умоляю, сделай, так как я прошу! Во имя его жизни, я тебе отдаю свою жизнь. Только спаси и защити его".

Под накидкой одеяла с распущенными, лучащимися белизной волосами, в своей материнской любви, вымаливающая жизнь своему сыну и ничего не просящая для себя, она, во истину была святая. Переживающая за своего сына, она позабыла о своей спасительной накидке и шла, уже ничего не боясь. За зловещим Плискунивским мостом, немцы вместе с полицаями перекрыли улицу, передние ряды остановились, а задние, подходя, образовали беспорядочную толпу. Вот тут началось самое страшное. Полицаи отделили группу людей и погнали их за поворот на зеленую лужайку. Тут скрытые за поворот возвышенности, на беззащитных неожиданно накинулись казаки с дубинками. Они беспощадно избивали всех подряд, приказав всем раздеваться до гола. Обнаженных людей гнали в яр, к заранее выкопанному котловану. Немцы из зондеркоманды начали свою привычную для них "работу". А вот полицаи вздрогнули. Но, услышав угрозы фашистов, начали тоже стрелять в беззащитных. Яр заполнился беспорядочной стрельбой, душераздирающими криками женщин и детей, стонами раненых и умирающих. Среди расстрельщиков оказались полицаи совсем еще мальчишки. Увидев такой ад, который они себе не представляли, опустили свои ружья и отказались стрелять. Немцы набросились на них с криками: "Шисен, шисен, шнель!" "Стрелять, стрелять. Быстро!" Но они не стали этого делать. Один из них, смотря прямо в глаза немецкому офицеру, сказал: "Нет, я не могу и не буду". По команде офицер их обезоружил. Им дали лопаты и велели копать себе могилу. Покончив с первой партией обреченных, полицаи загнали на злополучную площадку следующую группу. Это массовое истребление продолжалось целый день. Как и обещали фашисты, помощь  всем инвалидам была оказана: их грузили в машины, специально оборудованные так, чтобы выхлопные газы от двигателя отводились в кузов. Эти душегубки заезжали с верхней части яра для выгрузки трупов. Молодых ребят полицаев немцы расстреляли, оказав им честь быть похороненными в отдельной могиле, и не принудив их раздеваться. Они могли бы спаси свою жизнь, перешагнув границу, разделяющую человека и нелюди, но не смогли и не захотели. Они предпочли умереть людьми, чем продолжить жить с руками в крови невинных. Ценою собственных жизней они остались людьми, сохранив честь и человеческое достоинство. В пятидесятые годы эту могилу сравняли с землей, якобы потому, что в ней покоятся полицаи. Возможно кому-то было не по душе, что они отказались убивать евреев, а может пытались позабыть сам факт уничтожения евреев в городе. Во времена Советской власти, когда устраивались митинги в память погибшим, чья-то невидимая рука всегда втыкала на месте бывшей могилы крестик из тоненьких веточек очищенных от листьев, несмотря на пристальный надзор властей.

20 мая 1942 года, фашисты уничтожили все еврейское население города. Насколько я знаю, здесь было расстреляно более пяти тысяч человек. Моя родная мама, вместе со всеми евреями прилучанами ушла в вечность. Но ее жизнь продлит внучка, моя дочь Соня, которую я назвал ее именем, сын Борис носит имя отца, есть их правнуки, жизнь продолжается.

До 1967 года братская могила была безымянной, двадцать пять лет был негласный запрет на установление памятных знаков. Не добившись разрешения от горисполкома, я без разрешения вместе с моим другом по гетто Брискиным Леонидом установил на могиле памятную чугунную плиту. Надпись была сделана угодная властям по тем временам, ни одним словом не было упомянуто, что здесь покоятся евреи. Спустя некоторое время, после того как был установлен мемориал на могилах людей, расстрелянных фашистами рядом с тюрьмой, вспомнили и о могиле евреев. Небольшую мраморную плиту, с надписью идентичной надписи на плите установленной нами, положили прямо на землю, просто так без фундамента. Исторические сведения я получил из рассказов очевидцев тех событий, которые жили в районе Плискунивки на окраине города Прилуки.