Купершток Аркадий

Моя семья: отец Купершток Мойсей (1896-1944 гг.), мать Купершток Голда (1896-1968 гг.), сестра Купершток Евгения (1927-1978 гг). Вся наша семья с 24 августа 1941 года по 30 марта 1944 года находилась в Рыбницком гетто.

24 августа 1941 года немцы захватили наш город Рыбница (Молдавия) и всех евреев согнали в одно место, огородив высоким забором из колючей проволоки, отделив нас от общего мира, и образовали Рыбницкое гетто. Очень тяжело вспомнить о тех тяжелых днях, о тех преступлениях немецких солдат и офицеров, о тех издевательствах, которые мы претерпели. Я родился в 1936-ом году, когда попал в гетто мне было всего пять лет, но я отчетливо помню почти все, дрожь проходит по телу, когда вспоминаю события тех тяжелых и жестоких дней. Мы, дети войны, были лишены всего. Мы не имели, что поесть, мы все без исключения, болели, на нас осталась только кожа до кости, мы были до того худыми, что можно было все кости пересчитать, мы были настоящими скелетами. Мы болели брюшным тифом и другими болезнями. Нам ставили насильственно различные уколы, которые вызывали тошноту, рвоту, высокие температуры, и как следствие болезнь на долгий период времени. Многие умирали. Наших родителей угоняли на различные физические работы, не просто угоняли, а прикладами винтовок били по дороге на работу, куда попало - по голове, по затылку, по лопаткам. Кто не выдерживал, падал и не мог дальше идти - расстреливали на наших глазах. Мы, дети, оставались на целый день одни без присмотра старших, без еды, без родительской ласки, мы были лишены всего, нас загрызали вши. Поздно, когда возвращались родители, они нам ничем не могли помочь.

Немцы периодически расстреливали узников гетто: один раз в месяц, ставя детей, стариков, женщин лицом к стенке абсолютно нагими, руки сплетенные сзади. Немцы очень любили счет. Большие чины немцев появлялись, когда все гетто было выстроено, тут же сзади нас били автоматами и по команде старшего офицера, если ему сегодня вздумается расстрелять каждого пятого, то каждого пятого вырывали из общего строя и на наших глазах расстреливали. Следующий раз, когда ставили в очередной раз для расстрела, старшему по званию офицеру захотелось расстрелять каждого седьмого, то по такому расчету несчастные были расстреляны. Не было предела издевательствам нацистов. Мы уже знали немецкую технологию расстрела, поэтому узники гетто становились вразброс с родными и молили Бога, чтобы злополучный счет не попал на наших близких нам людей, хотя душа болела за каждого еврея, который попадал на жуткий номер счета. Эти воспоминания оставляют в душе боль.

Однажды поступила команда от немецкого руководства выкопать котлован для большого объекта. Заключённые копали долго - это все вручную. Когда котлован был готов, выстроили немцы все гетто и 40 семейств сбросили в этот котлован и засыпали землю бульдозерами. Невозможно передать крики заживо погребенных людей, а также тех, которых Бог на этот раз миловал. Земля дышала несколько дней.

Один запомнившийся эпизод из той нашей жизни. В гетто был убит немецкий офицер. Построили все гетто. Собралось все большое начальство. Кто убил офицера? Молчание. Кто убил офицера 5 шагов вперед. Молчание. И вдруг выходит наш Рыбницкий Хаим Замвыл и говорит: "Я убил офицера". В компании высшего офицерского состава стоял дьякон, который сказал, что с этого рава не должен упасть даже волосок, побойтесь Бога, этот рав связан со Всевышним. Один из генералов вытаскивает пистолет, хотел нажать на курок, но на глазах у всех его парализовало. Таким образом рав спас всё оставшееся Рыбницкое гетто. Все Рыбничане знают и помнят, как он предсказывал очень серьезные вещи, был всевидящим, исцелял людей. Он Человек с большой буквы. Он приехал в Израиль и прожил два года. Его знали далеко за пределами бывшего Советского Союза. Затем он переехал в Америку, где был заместителем Любавичского ребе. Он умер на 99-м году жизни. В любой синагоге Израиля имеется очерк о его жизни и деятельности. У каждого рыбничанина есть его портрет, и когда плохо, мы всегда обращаемся к нему за помощью. Его нет, но он до сих пор помогает людям, попавшим в неблагоприятные обстоятельства.

Каждый из нас мечтал вырваться из этого ада. Но, удалось не многим. Моя сестра Евгения, (на идиш Шэйндл) была старше меня на 9 лет. Всё время твердила маме, что все равно любыми средствами вырвется из застенка. В один из дней она исчезла. Я не могу передать состояние моей матери - истерика, рыдания. Мы все считали, что ее уже нет в живых. Наступило освобождение гетто, радость невозможно передать, только бывшие узники гетто, оставшиеся в живых, смогут это понять. Буквально на второй день после освобождения приходит к нам знакомая женщина по фамилии Марченко. К сожалению, не помню ее имени, но фамилия врезалась в память на всю жизнь. Она поговорила с мамой, все подробно расспросила, она знала всю нашу семью, осторожно подготовила маму, и тогда, когда мама рассказала самое страшное, самое больное о пропавшей дочери, та женщина сказала маме: "Голда! Твоя дочь жива! Все это время она была у меня, она была вместе с моими детьми, все знали, что это моя дочь и никто из соседей (русских, украинцев) не донёс немцам". Мама упала в обморок, ее привели в чувство, у нее был нервный шок. Горе и радость переполняли ее одновременно. Когда эта женщина привела нашу сестру, она рассказала, что умудрилась залезть в мусорную машину и мусор вместе с нею выбросили на свалку. Ночью берегом Днестра, она добралась до нашей знакомой Марченко, которая спасла ей жизнь.

Моему отцу также удалось вырваться из нацистского ада, на свой страх и риск. Однажды ночью, когда все немцы спали после большого какого-то торжества, он сделал подкоп, прополз под проволокой и немецкой охраной, добрался до партизан, затем воевал на фронте в действующей армии на передовой и погиб за несколько дней до Великой Победы. После окончания войны мы не получили известий о том, что отец погиб или пропал без вести. Мы долго занимались поисками и через какое-то время получили "похоронку" - письмо из воинской части, где он служил - что отец погиб, проявив мужество и героизм. Получив такое письмо, все близкие и соседи узнали эту печальную весть. Тогда-то сосед из нашего дома по фамилии Мучник Мойше рассказал нам, что это все происходило на его глазах. Они были в окопе вместе, и вдруг мой отец выбежал из окопа со словами:"За Родину! За Сталина!" рванулся вперед, был пронзён 16-ю осколками. Пролежал три дня в госпитале, врачи боролись за его жизнь, но не спасли. Так по большой глупости он отдал свою жизнь, хотя мог ее сохранить. Мне очень тяжело вспоминать то, из-за чего всю жизнь ноет сердце за тех, кто не дожил до наших дней.

После войны я учился в школе, в институте, работал, женился. У нас есть дочь, внуки. В 1991 году мы репатриировались в Израиль. Мы живем в городе Хадера. В настоящее время мы с женой пенсионеры. Я принимаю активное участие в делах Ассоциации "Уцелевшие в концлагерях и гетто".