«Надвинулись чёрные тучи»
Мне врезался в память день начала войны.
Это было в небольшом молдавском городе Згурица 22 июня 1941 года. Мне шёл одиннадцатый год.
Обычное летнее утро - ясное, тихое. Вдруг надвинулись чёрные грозовые тучи, но ливня не было. Вместо него двинулось с горы бесчисленное множество немецких и румынских солдат и артиллерии, поднявших огромные облака пыли. Вся эта темень, топот, стрельба вызвали панику и страх у нас, не успевших эвакуироваться и захваченных врасплох у нагруженных подвод с багажом.
Молдавской Советской республике не было ещё и года. Сразу же после вступления немецких войск молодые молдавские парни с радостью становились полицаями на стороне оккупантов и тут же с большим усердием начинали помогать им расправляться с евреями.
Они совместно с немецкими и румынскими солдатами грубо выгнали нас, всех евреев, из домов, ничего не разрешив взять с собой. Мы все стояли посреди улицы, которая называлась «Новый план», и смотрели как из близлежащих сёл прибывали на подводах мужчины и женщины из местного молдавского населения. Каждая из подвод останавливалась возле еврейского дома. Эти «старатели» выносили всё, что было в домах и подвалах. У нас во дворе стояла наша подвода, в которую была запряжена лошадь Стеллуца. Мы её очень любили. Подвода была нагружена для эвакуации. Подошёл немецкий офицер, ударил плетью моего отца, заставил его освободить лошадь, сел верхом и ускакал. Тут же два полицая впряглись и укатили нашу телегу.
Грабили до позднего вечера. А мы все стояли и смотрели. Когда грабёж закончился, и всё из домов и подвалов было вынесено, появилась небольшая грузовая машина, на которой стоял немецкий солдат. Он бросал в каждый дом зажигательную бомбу. Густой чёрный дым поднялся над городом. Дома пылали. Никто их не тушил.
Затем нас погнали вниз с горы. Там в долине была городская баня. Нас окружила охрана из румынских солдат и полицаев, а на горе стояли немецкие солдаты с овчарками. Переночевали на голой земле.
Наутро нас обвинили в поджоге. Велели выйти поджигателям. Таких, естественно, не оказалось. Тогда приказали выйти десяти религиозным старейшинам еврейской общины – раввину, старосте синагоги и другим. Их стали допрашивать, кто устроил пожар. Били, издевались над этими людьми нещадно... И так как некому было в этом признаться, немецкий офицер, а рядом был и румынский, приказал полицаям всех десятерых расстрелять. Увы, их имён я не помню. Где их похоронили, не знаю.
Эти воспоминания никогда не сотрутся из моей памяти. Всё это мы видели..
Марш смерти
Позже, через день-два нас подняли с земли, построили в колонну и погнали по направлению к селу Макарешты, которое находится в 5-6 км от Згуриц. Но до села мы не дошли. По дороге полицаи отобрали из колонны девушек и молодых женщин и погнали их в одну сторону от дороги, всех остальных – в другую сторону. По обе стороны от дороги росла высокая кукуруза и пшеница. Оттуда были слышны стрельба, крики, стоны...
В колонну вернулись далеко не все.
Нас погнали обратно в город и опять «поселили» в долине возле бани.
Мы там находились больше месяца под открытым небом в дождь и в зной, без еды, без воды. Немецкие солдаты и полицаи охраняли нас как злостных преступников. И безнаказанно творили всё, что им хотелось: избивали, насиловали, расстреливали и просто забивали дубинками, прикладами.
Все евреи Молдавии и Украины подлежали физическому уничтожению.
Нас погнали по дорогам Молдавии и Украины, через города и сёла, через леса и горы. К нашей колонне присоединялась масса евреев, выгнанных из своих насиженных мест. В дороге нас били, отстающих добивали прикладами, расстреливали больных и детей.
Гнали, гнали, гнали...долго.
Где нас настигала ночь, там мы, уставшие, измождённые, падали на землю и засыпали ненадолго. Разбуженные побоями и насильно поднятые, шли дальше. Я не могу перечислить все просёлочные дороги, пройденные нами, все сёла, где были оставлены тысячи трупов евреев, погибших от голода и издевательств – дороги были усеяны мёртвыми.
Я помню и никогда этого не забуду, как вдоль дороги на обочине аккуратно в ряд были выложены трупы евреев. Их было много. Это была показательная картина для нас, проходящих. Смотрите, мол, что вас ждёт.
В Касауцком лесу
Остановились в Касауцком лесу, это в Молдавии. Когда нас туда пригнали, там уже были евреи из других окрестных местечек и сёл. В этом лесу был устроен массовый расстрел пожилых и больных. По рассказам очевидцев, здесь расстреляно не менее 10 тысяч евреев. Земля долго колыхалась от заживо погребённых людей. Мы оставались там 3-4 недели. На голой земле без еды, без воды. Началась дизентерия. Люди умирали, как мухи.
В этом лесу умерла у меня на руках моя бабушка – мама моей матери – Райхман Мася. Умерла от голода и невыносимых страданий.
Из Касауцкого леса нас погнали дальше. Днём и ночью. В дождь и жару. Месили болото в темноте, не зная, куда ступить. Колонну из нескольких тысяч сопровождало много полицаев и солдат с овчарками. Колонна таяла, как снег на солнце.
Всё еврейское население, выгнанное из молдавского города Фалешты в село Лимбены, было уничтожено. В том числе: моя бабушка – мать моего отца – Сарнер Сима и три сестры моего отца: Сарнер Ривка, Сарнер Рахиль и Сарнер Хайя с мужем Зисей (его фамилии не помню) и двумя детьми – сыном Авраамом и дочкой Эллой.
Выртюжаны
Больше месяца огромное количество людей, согнанных из родных мест, находилось за колючей проволокой в небольшом молдавском городе – Выртюжаны, недалеко от города Сороки. Тут нас густо заселили в опустевшие еврейские дома. Мужчин гнали на работу в карьер. Их били, заставляли в руках переносить в гору большие каменные глыбы. Этой работой руководили местные полицаи. Мой отец тоже был среди этих рабов.
На чердаке дома, где мы жили, отец нашёл мешочек с почти сгнившей чечевицей. Этим мы и питались, варили похлёбку один раз в день. Люди голодали, болели, умирали.
Через некоторое время нас всех выгнали из домов, построили в колонну. Недалеко было выставлено в ряд несколько длиных столов, за которыми сидели румынские офицеры. Они записывали в большие конторские книги каждого проходящего мимо стола: фамилию, имя, год рождения, место проживания, откуда выгнали. Объясняли – для возвращения домой. В конце этого длиного стола стояли румынские солдаты и полицаи. Они направляли одну семью направо, другую – налево. Так образовались две колонны. Левую колонну направили на Рыбницу.
Во многих сёлах вокруг Рыбницы местным населением по требованию властей были выкопаны ямы в ожидании евреев для расстрела. Всю левую колонну расстреляли. В эту колонну попали две сестры моей матери с их семьями: Трахтман Сима (Райхман) и её муж Трахтман Герш с пятью дочерьми; Геллер (Райхман) Ривка и её муж Геллер Мойсей с сыном Авраамом и дочкой Эллой (по совпадению детей звали так же, как детей сестры моего отца).
Расстреляли огромное количество людей. Земля на могиле ещё долго «дышала и жила».
Как могли люди с таким хладнокровием и жестокостью уничтожать своих земляков! Не видят ли они до сих пор глаза своих жертв?!
(Хотелось бы знать, не сохранились ли списки? Нет ли списков изгнанных из Лимбен?)
По всей территории Молдавии и Украины - массовые могилы евреев, невинно павших от рук извергов.
В городе Славута на Украине теперь создан музей и издана «Книга скорби», в ней имена 150 000 убитых евреев.
Сын полка
У леса села Судилков Хмельницкой области находятся восемь длиных могил с расстрелянными евреями Там стоит высокая стелла – памятник с надписью: «Здесь похоронены 900 советских граждан».
В начале немецкой оккупации сюда привели многочисленную колонну евреев, согнанных из близлежащих сёл и городов Хмельницкой области.
В этой колонне оказался 13-летний мальчик Мардер Марк (мой будущий муж) со своим отцом – Мардером Мойсеем Григорьевичем – ветераном Первой мировой войны.
Отец Марка понял, что может сейчас произойти. Он толкнул сына и велел бежать. Мальчик отказался оставить отца. Отец обещал догнать его, и Марк убежал. Через минуту он услышал стрельбу и всё понял. Понял, что отца убили. Он упал на землю и долго плакал. Ночь прошла в лесу.
Марк ещё долго скитался по лесам, питался ягодами, сыроежками, бывало ночью выходил в сёла, доставал что-то съестное в огородах, пока его не встретили полицаи и не отвели в гетто города Шепетовка, откуда он три раза бежал. Он твёрдо решил перейти линию фронта. Третий побег удался. Он снова долго скитался. Днём прятался в лесах, ночью пешком ходил из одного села к другому. Пару раз осмелился проехать на крышах вагонов немецких товарных поездов. Бывало, заходил в дома просить поесть. Так он добрался до линии фронта, до Сталинграда, где его ранили в ногу. К счастью, его подобрали советские санитары. Еврейский врач его вылечил и оставил при артиллерийской части, в которой он как сын полка дослужил до 1952 года. Уже в 17 лет он закончил артеллирийское училище и стал офицером. Прошёл всю войну с советскими войсками, был дважды ранен. Марку Мардеру повезло: он остался жив, создал семью, написал книгу стихов.
Марш смерти - продолжение
Правая колонна, где находились мои родители: отец Сарнер Хаим, мама Сарнер (Райхман) Сарра и мы – трое детей: моя старшая сестра Сарнер Рива, мой брат Сарнер Герш и я – Сарнер Майя, а также старшая сестра моей матери Маркова (Райхман) Фаня со своими двумя детьми: Марковым Веньямином и Марковой Геней, была направлена на Украину.
Нас ещё долго гнали. Многие умирали на дорогах. Дошли до города Сорока, который расположен на самом берегу Днестра – границе между Молдавией и Украиной. Нас переправили через Днестр паромом в Ямполь.
Это уже была Украина.
Полицаи сталкивали людей с парома в Днестр, бросали в воду детей. Крики и плач матерей заглушали шум ветра и воды...В ту ночь в Днестре утонула масса людей.
В Ямполе мы находились недолгое время. Затем из Ямполя нас погнали обратно через Днестр в город Сороку, опять через Касауцкий лес, обнесённый колючей проволокой. Женщины-молдаванки, бывало, приносили кое-что съестное, и за золотое кольцо можно было получить буханку хлеба или несколько варённых картофелин. Охрана, конечно, этому препятствовала.
Затем нас погнали дальше через города и сёла Молдавии. Гнали с тем, чтобы больше людей погибло. Опять переправа через Днестр в Ямполь. Гнали и гнали пешком в любую погоду. Охрана – солдаты и полицаи - менялась, овчарок кормили, а мы не получали ничего. Наша жизнь стоила меньше крохи хлеба или глотка воды. И мы шли. Помню, мы прошли железно-дорожную станцию Вапнярка как раз, когда её бомбили. В товарных вагонах были заперты евреи. Они кричали, плакали, бомбы рвались одна за другой, всё вокруг пылало. Раненые кричали. Дети плакали, потеряв родителей, родители - детей.
Нас ещё долго гнали. В дождь, в зной. С июня по ноябрь. Почти пять долгих месяцев. Лето кончилось. Наступила осень. Начались дожди. А мы все, голые, босые, грязные, без еды, без воды, шли и шли под проливными дождями - осень оказалась суровой! А в ноябре 1941 года уже лежал снег, были морозы.
Рейд смерти, начавшийся 22 июня 1941 года, подходил к концу.
Зима 41-42 гг. Овцеферма
Мы, оставшиеся в живых после таких суровых испытаний, подошли к городу Бершадь, Винницкой области. Но город нас не принял. Был переполнен такими же жертвами, как и мы. Наступил вечер. Мороз – 42 градуса. А мы должны были идти дальше.
Под утро оказались в чистом поле. Белизна снега слепила глаза. На самой горе стояло одинокое здание без окон, без дверей - бывшая овцеферма. Овцы были эвакуированы, остался один помёт. В поле стояли стога соломы. Мужчины принесли охапки соломы, настелили поверх овечьего помёта. И все тесно улеглись друг возле друга. Заснули.
Наутро обнаружили между живыми мёртвых. У мёртвецов огромными полевыми мышами были отгрызаны уши, носы, у женщин – груди, локти: мёртвые не шевелились, не защищались. Сколько нас было, когда мы пришли туда, не знаю. Осталось нас очень мало. Это был наш лагерь смерти.
Нас атаковало множество вшей. Они водились не только в соломе, но и на стенах ползали целыми полчищами. Тиф косил истощённых обессиленных людей. Мёртвых не успевали убирать. Утром несколько мужчин выносили умерших за ночь и сбрасывали трупы в глубокий снег недалеко от фермы. Копать ямы не позволяли сильные морозы.
Однажды я тоже оказалась в груде мёртвых. Мой отец заметил моё отсутствие, побежал к горе трупов и почти окоченевшую вытащил меня оттуда. Напоили из ложки тёплой водой, отогрели, с трудом спасли. Для питья растапливали снег, на «обед» варили солому. Завтрак и ужин отсутствовали. Иной раз удавалось выпросить у сельчан пару картофелин или немного кукурузной муки, из которой один раз в день варили на снеговой воде редкую «жондру».
Голодные волки выли в лесу. Правда, к нам не заходили – боялись заразиться тифом.
На этой овцеферме без окон, без дверей мы находились до февраля 1942 года. Появилось солнышко, сосульки стали таять, снег всё уменьшался. Наступила весна. Жить дальше на овечьем помёте в «дружбе» со вшами
было невозможно. И тут кто-то сообщил, что нас, оставшихся, переводят в Бершадское гетто. В Бершадском гетто тоже умерло огромное количество людей, освободилась «жилая площадь».
Люди выкопали яму и захоронили все трупы в общую могилу. Оставили и ушли.
Бершадское гетто
Гетто в Бершади делилось на две части: Верхнее и Нижнее. Между ними были две параллельные улицы, где евреям было запрещено появляться.
С большим риском евреи двух гетто общались между собой. Немецкий комендант зверствовал люто. Пойманного в запретной зоне он привязывал к мотоциклу и мчался по улице с большой скоростью.
Однажды ему на глаза попался на улице Румынской Шимон Шерман – паренёк лет 15-16. Комендант приказал схватить его и привязать к мотоциклу. Затем он помчался вдоль всей улицы, протащив парня за собой. Остановился. Шимона отвязали и бросили. Он был весь в крови, разбитый, с выбитыми зубами, без сознания, потерял речь. Родители, с которыми он был в гетто, его выходили, и он выжил.
Гетто было оцеплено колючей проволокой. В городе властвовали немцы и румыны.
В начале 1943 года отобрали мужчин для строительства моста через реку Буг. Их погнали пешком в сёла Трихатка и Пятихатка Николаевской области. Моего отца тоже забрали. Их содержали в нечеловеческих условиях, издевались, заставляли работать с утра до поздней ночи. Многие на этом строительстве погибли. Ослабевших расстреливали. И всё же мост был построен. Но тут же налетели советские бомбардировщики и разбомбили его. Оставшиеся евреи-работники разбежались. Мой отец вернулся в гетто.
Когда началось наступление Советской Армии, румыны и немцы собирались уничтожить город вместе с жителями, но в близлежащих лесах действовали партизаны, которые стали обстреливать немцев из пулемётов. Немцы решили, что это и есть наступление Советской Армии и бежали, не успев расправиться с евреями. Так горстка евреев осталась жива. Это было 19 марта 1944 года.
После освобождения
Тут же все мужчины готовы были уйти вместе с освободителями на фронт, чтобы отомстить фашистам за всё горе, которое они нам, евреям, причинили. И многие ушли на фронт с красноармейцами-освободителями.
Ушёл и мой двоюродный брат Марков Веньямин 1922 года рождения. Воевал, освобождал вместе со всеми город за городом, спасал людей от фашистов. Дошёл до Берлина. И радость его за участие в Победе была велика. Но мы его больше не увидели. Его похоронили 2 января 1946 года в городе Хохенлюхен, севернее Берлина. В части, где он служил, так и не удалось узнать, как он погиб.
Все евреи, оставшиеся в живых после лагерей и гетто, стали собираться в Молдавию. Несмотря на то, что наш дом сгорел на наших глазах, мы стремились домой.
Дом наш сгорел дотла. Только полстенки осталось стоять. А на ней - петли на гвоздиках от сорванного ковра.
Домой вернулось очень мало евреев – жителей городов и сёл. Огромное количество людей погибло.
Города опустели.
Список моих ближайших родственников, погибших в Холокосте.
1. Райхман Мася бабушка – мать моей матери
2. Сарнер Сима бабушка - мать моего отца
3. Сарнер Ривка сестра отца
4. Сарнер Рахиль сестра отца
5. Сарнер Хая сестра отца
6. Зися муж Хайи
7. Авраам сын Хайи и Зиси
8. Элла дочь Хайи и Зиси
9. Геллер (Райхман) Ривка сестра моей матери
10. Геллер Мойсей муж Ривки
11. Авраам сын Ривки и Мойсея
12. Элла дочь Ривки и Мойсея
13. Трахтман (Райхман) Сима сестра моей матери
14. Трахтман Герш муж Симы
15. Трахтман Пейрл дочь Симы и Герша
16. Трахтман Сейрл дочь Симы и Герша
17. Трахтман Сарра дочь Симы и Герша
18. Трахтман Хая дочь Симы и Герша
Моими краткими воспоминаниями хочу внести свой вклад в сохранение памяти о наших зверски уничтоженных соплеменниках.