|
От редколлегии.
Из глубины воспоминаний детства.
Виктор Ройзман Начну с нашей родословной. Мой прадед был кантонистом. Его поймали на улице Винницы, когда ему было 14. Он прослужил в царской армии 25 лет и дослужился до фельдфебеля. Вернулся, когда ему исполнилось 40. Женился и начал исполнять библейскую заповедь «Плодитесь и размножайтесь!». Мой дед был его одиннадцатым ребёнком. И прожил мой прадед 106 лет. Шёл по улице, его сбила телега, он сломал ногу и умер. Второй мой прадед (со стороны бабушки и мамы) родился в местечке Тывров. Недалеко от Тыврова родился знаменитый физик, трижды Герой Соцтруда Герш Будкер, двоюродный брат моей бабушки. И прожил этот прадед 96 лет. Был синагогальным служкой в Тыврове. Дедушка (мамин папа) был парикмахером в Виннице, приехал как приглашённый на свадьбу в Тывров и влюбился в бабушку. Ей было тогда всего 14. Но, как вы, наверное, знаете, еврейки могут выходить замуж и в 12 лет. Дед очень красиво ухаживал за ней, привозил ей драгоценности – и она согласилась стать моей бабушкой. Говорил, что имеет дом, а привёз в какое-то подвальное помещение. Лишь после этого разбогател. Не имея ни одного класса образования, он самостоятельно изучил английский, немецкий, польский и русский языки. И вёл торговлю с этими странами. Бабушка была необыкновенной красоты и занимала в конкурсе красавиц Винницы первые места. Конечно, тогда красавицы ещё не разгуливали по сцене в бикини. Дед привозил ей наряды из Лондона.
*** У моей бабушки было 9 детей. К сожалению, все мальчики умирали в раннем детстве. Последний, дядя Мокка, необыкновенный красавец, выжил, стал инженером, имел учёную степень… но неудачно женился, заболел туберкулёзом и умер за 3 дня до моего рождения. Остались четыре дочери: тетя Маня, тётя Ева (настоящее имя её – Хавва), моя мама Сарра и тетя Таня. Мой дед Абрам построил двухэтажный дом на берегу речки Буг. На улице Ерусалимской, переименованной потом в Первомайскую. Бабушка занималась попечительством. Поддерживала синагоги и посылала в тюрьмы еду для заключённых. И вот грянула революция. Деда раскулачили, вывезли из дома всё, включая посуду. Но ему помог случай. На митинге меньшевик достал пистолет и хотел убить большевика. Так вот: дед выбил пистолет из его рук и скрутил террориста. Так он стал «пособником революции», и его оставили в покое. В 1919-м году родилась тётя Таня, младшая сестра матери. В это время по Украине гуляли банды. И вот однажды в дом ворвался петлюровец. Увидев на руке у бабушки золотое кольцо, он хотел даже отрубить ей палец. Бабушка не растерялась, спокойно остановила его, сняла кольцо и отдала бандиту.
*** Мой отец, Абрам Эльевич Ройзман, родился в очень бедной многодетной семье. Отец его был скорняком, а бабушка Фаня работала на рынке фотографом. Дед мой был наделён необыкновенной физической силой, рост имел под два метра и передал эти качества моему отцу. Мог взять в руки два мешка пшеницы и по лестнице подняться на самую верхотуру ветряной мельницы, чтобы смолоть муку. А бабушка Фаня была маленького росточка. Отец рассказывал, что дед в уме мог перемножать многозначные числа. Звали деда Эли, на иврите имя значит «Мой Б-г». Отец после седьмого класса поехал в Донбасс учиться в ремесленном училище, чтобы получить профессию рабочего-путейца. Окончив училище, начал работать на железной дороге рабочим. Мастер, увидев, как парень работает, предложил ему учиться в вечерней школе. Затем отец возвратился в Винницу и устроился работать молотобойцем на винницком заводе «Серп и молот». На медкомиссии врач сказал ему, что впервые встречает еврея с таким мощным телосложением. Пошёл учиться в вечернюю школу, которая тогда называлась «рабфак». Ему запомнился первый урок по химии. Учитель сказал, что есть физические процессы и химические. Взял он спичку, переломил её, сказал, что это физический процесс, потом сжёг её – это процесс химический. Часто всплывают у меня в памяти такие отступления, рассказанные отцом… Однажды отец принял решение перерешить все задачи из сборника задач. Принялся решать первую задачу – и не смог. Тогда он обратился за помощью к учителю. За первую четверть он получил 2, за вторую – 3, за третью – 4, за четвёртую – 5. Впоследствии он стал прекрасным учителем математики, причём – и моим учителем. Но этому факту моей биографии предшествовала долгая моя жизнь, полная трудностей, неожиданностей, разочарований, трагедий. Итак, отец мой работал молотобойцем и учился, постепенно стал бригадиром молотобойцев. А учился он с остервенением, восполняя упущенное. Появился круг друзей. И вот однажды в парке культуры и отдыха на одном из концертов он присел на скамейку возле необыкновенно красивой девочки. Разговорились. Оказалось, что учатся на одном курсе, в одном рабфаке, так что количество друзей отца увеличилось. Там же училась и сестра мамы Сарры – Хавва. Сарра и Хавва проходили практику и работали на шёлковом производстве. Училась моя будущая мама отлично. Со своим парнем продолжала дружить, и по окончании рабфака они решили поступать в один вуз. Поступили в Киевский сельскохозяйственный институт на факультет агрономии. Но однажды их дружба оказалась висящей на волоске. Мать сказала, что не хочет его видеть. И отец инсценировал потерю сознания, мать принесла воды – и поражённый ожил. Сарра поняла, что жить без него не может. Ректор вуза, заметил, что ребята дружат, вместе учатся и – лишил их стипендии. Пришлось возвращаться в Винницу. Тяга у молодых к учёбе была невероятная, и вот они поступают в Винницкий учительский институт. Папа – на математический факультет, мать – на литературный. Они поженились, и в 1936-м году родился первый ребенок - моя красавица сестра. Конечно, мать бросила учиться. Хавва вышла замуж за красавца, жгучего брюнета, кузена Яшу. Первая их дочь облизала крашеные украшения кровати и от этого умерла. Но в 1938 году родилась моя двоюродная сестра Кира. А в 1941-м году, перед самой войной, – моя любимая сестричка Марочка.
*** После того, как отец окончил учительский институт (сейчас первая степень), мои родители поехали работать в село Белогородка по месту назначения отца. Директором работал такой же молодой человек. Звали его Анатолий Радковский. Он сыграл в жизни отца роль спасителя, но об этом я расскажу дальше. А в 1938-м году, находясь в интересном положении, мама поехала в Винницу к родителям. 16-го августа родилась у тёти Хаввы моя двоюродная сестра Кира, а через месяц, 16-го сентября, у моей мамы родилась двойня. Один мальчик был полненький, его назвали Борис, а второй – худенький, слабенький, это был я, и назвали меня Авигдор, но по известной причине записали как Виктор. Авигдор на иврите означает «Мой отец, охраняющий народ». Это я узнал, когда изучал иврит, и поэтому сменил имя здесь, в Израиле, на Авигдор. Но через несколько месяцев в Виннице разразилась холера, и мой брат Борис умирает. И дедушка Эли забирает меня к себе, откармливая гречихой и спасает меня. Рос я слабеньким мальчиком, лишь в полтора года начал ходить. В 1939-м году папу призывают в армию, он получает звание сержанта и становится политруком роты. В то же время забирают дядю Яшу, Хаввиного мужа, в бронетанковые войска. Он получил звание лейтенанта и стал командиром танка. Тут началась финская война, которую Красная Армия проиграла. Часть, в которой служил мой отец, направили на эти сражения, но не успели они доехать до места, как война кончилась. Это была проба сил между фашистами и СССР. Мало в СССР извлекли уроков из этой войны.
*** В 41-м грянула жесточайшая война. Иран был союзником Гитлера, по этой причине часть отца перевели в Азербайджан, в Ленкоранскую долину, для формирования дивизии, а затем его дивизию ввели в Иран. Наши войска не встретили там никакого сопротивления. Какой-то самолётик пролетел над солдатами, и по приказу «Воздух!» часть рассыпалась. Когда самолётик улетел, было много смеху. Каждый, не помня себя, оказался в непонятном положении: кто в болоте, кто – в собачьей будке. Его командир перепрыгнул высочённый забор, который в нормальных условиях никогда бы не перепрыгнул. Не обстрелянные были солдатики. Вошли в аул, на рынке – никого: жители разбежались. Фрукты и овощи лежали на полках, готовые к продаже. Командование войск издало приказ не трогать на рынках ни единой виноградинки. Видя, что солдаты наши не грабили, жители постепенно выходили из домов и начали с опаской общаться с бойцами. Даже бывали случаи, что иранцы щупали головы солдат, нет ли на них рогов: «щайтаны» ведь пришли. Так и сейчас работает исламская пропаганда. С Ираном установился мир. И отец увидел иранских солдат в картонных касках: их обманули англичане, продавали вместо металлических. Кормили солдат рисом. Как он приелся им! Но ничего другого не было. И вот отдан был приказ перевести наши войска в Крым. Дорого обошлось стране уничтожение высшего комсостава «отцом всех народов на свете»!
*** Итак, началась война. Бабушка со стороны мамы пошла проведать могилу своего сына. И в это время она увидела, как спускается большой зонтик, и к ней приближается человек. Ей удалось бежать, Вс-вышний помог. В этот же день в парикмахерскую деда вошёл человек и попросил окраситься. Дед под каким-то предлогом вышел и привёл милиционера. Оказалось, что это был диверсант. Через несколько дней началась эвакуация. Решили эвакуироваться и мы: дедушка, бабушка, четыре дочери, три из них – с детьми. Тетя Маня – с дочерью Викой, мама – со мной и с сестрой, Хавва с дочерьми: полугодовалой Марочкой и Кирой – с всевозможным скарбом явились на вокзал и погрузились по первой очереди, как родственники военнослужащих. Тетя Таня приехала из Ленинграда на каникулы, она училась в Ленинградском текстильном институте на экономическом факультете. Погрузились в теплушку. Нас пришли провожать родители отца – дедушка Эли и бабушка Фаня. Дед Абрам, отец мамы, просил их поехать с нами. Но бабушка Фаня утверждала, что помнит немцев со времён 1-й мировой войны. Упрашивала деда Абрама остаться, говорила, что можно при них открыть свой бизнес… Но дед Абрам был неприступный, и мы поехали. Я только помню, как я был на руках мамочки и страшно пугался гудков паровозов. В дороге я заболел, по рассказам, не знаю чем. Начал рвать и прочее. Мама испугалась и хотела выйти на какой-то станции в медпункт, но дедушка не разрешил. Через несколько дней поездки мы узнали, что фашисты прорвали фронт, и этот город они взяли. Так Вс-вышний спас меня и маму. Наконец приехали в городишко Акбулак Чкаловской области. Там жили, преимущественно, казахи. Мама рассказывала, что я тогда свободно говорил по-казахски, но кроме слова бишбармак, еда, не помню какая, никаких других слов не осталось в памяти. Мама пошла работать чернорабочей на стройку, делала кирпичи из соломы и глины. Они высыхали под азиатским солнцем, и после шли в дело. Потом мама пошла работать на почту. Тетю Таню вызвали в военкомат и велели явиться доучиваться в институт, который перевели за Урал. И мама получила извещение, что папа пропал без вести. Помню: она три дня плакала, лежа на кровати. Потом голосила тётя Ева: она получила точно такое извещение, что пропал дядя Яша.
*** Итак, дедушка пошёл работать в парикмахерскую. Бабушка стряпала еду на всех. И мама относила деду похлёбку, тогда возможную. А парикмахерская была на вокзале, недалеко от маминой работы. И в один день мама вернулась с работы и громко зарыдала. Оказалось, что на вокзал привезли пленных итальянцев, таких же длиннолицых, как и отец. И из вагонов выносили трупы умерших. И от этого у мамы появился страх за отца, и всплыла в её памяти та короткая счастливая жизнь, которую во взаимной преданности и любви прожили. И вдруг нагрянула новая беда. Дед опоздал на работу на 15 минут, и ему предстоял суд: война ведь! Я помню, как он бегал по дому и кричал: «Я не раб! Я не раб!». На судебное заседание пришли его дочки с внуками и бабушка. Он так, бедолага, плакал, что его простили, дали условный срок – счастье подвалило. Я ходил в садик в младшую группу, а сестра – в старшую. Нашу группу кормили чудесно, а старшую, мягко говоря, – посредственно. И я ей всегда приносил печенье. После садика, это я хорошо помнил, я у бабушки требовал отправить меня на фронт. Она заворачивала два блина, я клал их в дедушкин чемоданчик и шёл к военным, гордо проходил мимо них, но проситься на фронт - боялся открыть рот. Потом садился на обочину и съедал эти блины. В 1943-м сестра пошла в школу. Как она плакала, получая выговор от мамы за каждую ошибку! Однако первый класс моя Ира закончила с отличием и получила отрез ситца на платье. Сколько радости было! Был у всей нашей семьи счастливый подарок на день рождения сестры 20-го марта: освободили город Винницу. Вся семья собралась вечером. Взрослые вспоминали довоенную жизнь. Вспоминали, как наш поезд бомбили. И только благодаря умелому маневрированию машиниста ни одна бомба не угодила в поезд. Семейный совет решил возвращаться домой.
*** В 1944-м году освободили Украину. Мы сразу же решили возвратиться в родные места. И вот мы снова в теплушке. В вагоне есть стеллаж. На втором этаже в углу спал я, потом мама, сестра Ира, Марочка, тетя Хавва, и двоюродная сестра Кира. Возле Киры спускалась лесенка на пол вагона, когда кто-то проползал возле Киры, она поднимала такой крик, что дедушка прозвал её «Станция Гемба», то есть – «Кричащая». Однажды возле неё проползла Ира. Кира так толкнула её, что та свалилась с полки и полетела прямо в открытые двери. Но, к счастью, на дверях стоял дедушка, и это спасло мою сестру, которая впоследствии колотила меня, пока я не подрос и её командование кончилось...Что попишешь? Кире тогда не было и шести. Чем питались – не знаю. Я предполагаю, что деньги были, так как мама получала «аттестат» сержанта, а тетя Хавва – «аттестат» офицера, по дороге покупали у людей, которые выносили еду к поездам. По рассказам мамы, когда подъехали к Украине, всё было дёшево. После была жестокая инфляция. Где сначала жили – не помню. И вот тетя Хавва пошла получать деньги в банк, где работала до войны. Сотрудницы развели руками и сказали, что больше денег ей не положено. «Как так?» – «Послушай, Ева (так официально её звали)! После освобождения Винницы там открылся банк, к банку на коне прискакал твой Яша и искал тебя!». Тут тётя Хавва упала в глубокий обморок. Написали письмо в министерство обороны, нашли его, капитана Красной армии. Под Сабаровом, что под Винницей, наши войска попали в «котёл». Танк его был подбит, а он из горящего танка выполз и пошёл в Калиновку, где я провёл своё детство и долгие годы работал учителем в школе, в которой раньше сам учился. Так вот: дядя Яша не дошёл до родственников. Его остановил местный житель и сказал: «А, попался жид!» Но дядя Яша побежал от него. И этот украинец настиг его на сахарном заводе: дядя ведь не знал его расположения. И дядя начал просить отпустить его, сказал, что у него остались двое детей и жена. И этот человек отпустил его. Дядя ночами продвигался к Виннице. Дошёл до дома бывшего подчинённого, который работал у него. Тот дал ему вилы в руки, и дядя начал работать у него наёмным рабочим. Так этот великодушный человек спас его. Это место, где спасался дядя Яша, называлось Старый город. Из этой части города вышло впоследствии много патриотов-партизан. Дядя ночью перешёл в партизанский лагерь в Чёрном лесу, где стал командиром одного из отрядов. Ну, а дальше Вы уже знаете: мама стала работать в управлении Винницкой железной дороги, конечно, не начальником, а бухгалтером. С ней работала Анна Исааковна Соболева. Однажды к Анне Исааковне подошёл человек в штатском, отозвал её, долго с ней беседовал. Она вернулась бледная, как стена. И поведал тот человек, как погиб её сын. Володя был офицером Красной армии. Попал с ранением руки в плен. У него началась гангрена. Немецкий врач, пожалев его, без анестезии отрезал ему руку, чем и спас его. Тогда украинцев отпускали по домам, и он по подложному документу убитого друга вернулся в Винницу. Связался с подпольем, занимался взрывами стратегических объектов и убивал генералов и высоких офицеров фашистов. И однажды после такого покушения его поймали накануне перехода в партизаны. Его жестоко пытали, но он никого не выдал. Тогда фашисты решились на хитрость. Откормили его, принарядили и пустили гулять по улице Ленина, а сами шли за ним. К нему подбежала девочка с возгласом: «Володя, ты вернулся?». Фашисты схватили её. Тогда Володя начал кричать: «Люди, не подходите ко мне, не подходите ко мне, за мной идёт гестапо! Фашисты тут же убили его. Так кончились мучения Героя. После войны одной из школ Винницы присвоили имя Героя Владимира Соболева. Как-то я, глупец, находясь в этой школе, заявил, что надо бы указать, что Соболев – еврей. На другой же день вывеску школы с именем Соболева убрали. Когда я приобрёл компьютер, то начал искать это имя, обращался в украинское посольство…Глухо! Еврей ведь! Какие глупцы? Отчего власть имущие так боялись евреев? Уподобились фашистам, что ли? Не понимаю!!! Меня отдали в детский сад. Воспитывала меня тетя Даша. У воспитательниц была швейная машинка, но крышка, под которой скрывалась шпулька, не могла закрываться, так как выскочили упругие лапки. Я просил их поставить крышку на место, но они не разрешали. Когда был «тихий» час, я поднялся и вставил эту крышку. У меня были худые ботинки и, чтоб зимой не было холодно, я надевал три пары носков. Однажды утром, снаряжаясь в детский сад, я не мог найти трёх носков. Обыскали всю квартиру – ничего. Наконец догадались: я надел все шесть носков на одну ногу. Видимо, я тогда уже начал решать задачи. И действительно, в эвакуации, когда ложились в узкую кровать (мама спала с Ирой, а я – у них в ногах), мама мне задавала задачи на несколько вопросов, в пределах десяти, и я их правильно решал. Готовила меня на физмат, а вот со стихотворениями было хуже.
*** Однажды мать шла с работы и встретила довоенного знакомого по фамилии Люлькин. Этому человеку в бою оторвала ногу. Разговорились они. Этот Люлькин рассказал маме, как в Крыму он встретил отца. Часть отца заходила в Крым, а часть Люлькина выходила на побывку. Люлькин рассказывал, что уговаривал отца уйти вместе с ним. Но отец был непреклонен в выполнении воинского долга. И он продолжал идти в глубь Крыма. Далее Люлькин рассказал, что, когда его часть отошла от места встречи, на скопление солдат, в котором находился отец, налетело множество самолётов и начали мясорубку. Солдаты сотнями погибали. И большая группа солдат бросились в воду, пытаясь переплыть Керченский пролив. И он сказал, что среди солдат он увидел Абрама, и тот был расстрелян вместе с другими солдатами. Он видел, как его голова появлялась над водой, а потом скрылась. Так, по его рассказам, погиб мой отец. Конечно, после такого жуткого рассказа, хотя и обычного в те дни, мама очень страдала. Но что поделаешь? Нужно было жить дальше. Неожиданно пришла долгожданная победа. Люди так были счастливы, незнакомые обнимались, целовались. Радости не было предела. На нашей улице возле дома собрались люди. Оказалось, что в маленьком гробике лежала красавица – маленькая девочка. Светлые волосики были раскиданы по подушечке, Вокруг её головки лежали искусственные цветочки. Она лежала как святое произведение художника. Голубые глазики были полуоткрыты, и они как бы удивлённо глядели. И женщины шептали друг другу: «Правильно она сделала, правильно!» Оказалось, что мать задушила своего ребёнка, отцом которого был немец. Эх, война, война, кому она нужна? Летом 1945-го года Винница огласилась звуками маршей. Играли духовые оркестры. А по центральным улицам прошли колонны военных. Я шёл рядом и вглядывался в лица солдат, искал своего отца, которого в принципе видел только на фотографии. Но, увы! Каждую пятницу, даже в эвакуации, бабушка зажигала субботние свечи. Бабушка научила меня после её молитвы, чтобы я просил у Вс-вышнего вернуть мне отца.
*** Приехал с войны дядя Яша, весь в орденах, Он участвовал во взятии Берлина, а после войны некоторое время – в уничтожении бандеровцев на Украине. Привез очень много немецкой трофейной одежды. Не забыл никого, даже мне досталось немало. Помню, что я ходил в штанишках с бретельками. Недалеко от нас находилась казарма пленённых немцев. И я глазел на них. Однажды один заговорил со мной, наверно, узнал штанишки или подумал, что я – последствие войны. Видно, был похож на немчурёнка. Расспрашивал, как меня зовут. Я удрал: понял, что я ему что-то напомнил. Мы жили на втором этаже, в двухкомнатной квартире. На второй этаж вела лестница с витыми металлическими перилами. В первой комнате была кухня, и там жили дедушка с бабушкой. Во второй, немного большей, проживали дядя Яша, тётя Хавва с двумя девочками, мама с двумя детьми. В Виннице открылся драмтеатр. И к дедушке приехали два друга детства: они были актёрами еврейского театра. Красавцы, высокие, как и дедушка Абрам. Их театр приехал на гастроли, и они, бедолаги, поселились у нас на время выступлений. Где они спали – не знаю, как устроились там, внизу, – не видел. Но тогда жили согласно поговорке: в тесноте, да не в обиде. В последний день они прочитали два монолога Шалом-Алейхема на идиш. Это имя переводится, как выражение «Мир Вам». Вот первый монолог еврея: «Как тяжело выпросить у жены яичницу? Легче выпросить у жены кошечку, чем её. Как-то я работал у богатого еврея, и он угостил меня яичницей. Пришёл я к жене и говорю: «Приготовь мне яичницу!» – Жена: «Нет яиц!» – Я: «Приготовь мне из муки!» – Она: «Нет муки!» – «Тогда из масла!» – А она: «Нет масла!» – Тогда я в сердцах: «Да пусть будут удушены богачи, которые придумали яичницу!!!» На идиш это звучит великолепно! А второй монолог был направлен против поспешной революции. Итак, по перрону железнодорожной станции гуляли два просвещённых человека: поп и раввин. Подошёл поезд. Тут поп и равв узрели, что машинист одно колесо повернул направо, а другое – налево, и поезд остановился. Машинист и помощник вышли, как тогда водилось, и пошли на вокзал отобедать. У попа и равва загорелся интерес исследователей, они по лесенке взобрались на паровоз. Поп говорит: «Если первое колесо повернуть налево, а второе – направо, что будет? Вошли в азарт, так и сделали. И поезд пошёл, а потом и поехал. Буду кратким. Поезд подошёл к Шепетовке и не остановился. Люди с мешками побежали за поездом, недоумевая, почему так рано. Поп говорит: «Давай повернём колеса обратно, и поезд остановится!» – «Нет, не трогай! – сказал равв. – Придёт время – поезд остановится. И, действительно, вышли пары, и поезд остановился». Так Шолом-Алейхем предвидел ненужность революции. Он её так и не принял. Я, конечно, не мог передать на русском языке весь колорит идиша писателя, но, кажется, суть монолога понятна!
*** Жизнь становилась устроенной. Я ходил в детский сад, сестра – в школу. Училась она только на одни пятерки, «выжатые» неусыпным воспитанием мамы. У меня появились друзья из детсада, дружили, играли в футбол тряпичным мячом за хлебным магазином, где выстраивались огромные очереди, по улице Коцюбинского, на небольшом пятачке. И.однажды на улицу Депутатскую, что возле бани, приехал на побывку морской капитан по фамилии Винницкий с сыном и женой. И у нас появился кожаный мяч. Мы с удовольствием приняли сына капитана в игру. Рядом с нашим импровизированным полем была пожарная часть. И мяч залетел за ограду этого заведения. Пожарники выразили свое неудовольствие «нашей наглостью» и никак не отдавали мяч. И вот мы всей гурьбой пришли просить капитана Винницкого вернуть недосягаемый, вожделённый мяч. Капитан первого ранга переоделся в белоснежную форму и блестящую фуражку. Кортик был на боку, и по первому его требованию вернули нам драгоценный подарок. Кстати, на этой пожарной станции до революции добровольно служил мой дедушка Абрам. Бабушка рассказывала, как по первому зову он выезжал на пожары и однажды был ранен. Были у нас и другие игры, соответствующие времени. Войны между улицами. Однажды большие мальчики взяли меня на такую «войну». И, как положено шестилетнему еврею, я сидел за железной бочкой и корректировал камнебросание. А в Рождество мы ходили по улицам и колядовали. Осталась в голове одна колядка: «По колена кожушок, вынесите пирожок!» Нас приглашали в дом, с удивлением рассматривали еврейского мальчика среди украинских и больше всех угощали и давали деньги. Я всегда их отдавал маме, равно как и всю добычу. Однажды к дедушке Абраму пришёл старый еврей со своим сыном, вернувшимся с войны, у которого были убиты жена и трое детей. Дед со старшим посетителем долго разговаривал, а мама вела беседу с этим молодым. Вот этот молодой подарил мне батарейку с фонарной лампочкой. И под одеялом я включал и отключал лампочку. Так я познакомился с электричеством. После беседы он сделал предложение маме. Мама сказала, что в пятницу даст ответ. А в пятницу совершилось чудо: вернулся мой отец Абрам. Его привёл знакомый еврей. Мама, как и положено еврейке, упала в обморок.
*** То, что я хочу сейчас описать, происходило до возвращения моего отца. В доме, в котором мы жили, на втором этаже в одной квартире жили наши семьи. В следующей квартире жил жестянщик Гоник с женой и дочкой Фирой. У них была старшая дочь необыкновенной красоты. Она жила не с ними. А Фира была на год старше Киры и меня. Кира родилась 16-го августа, а я – 16-го сентября. Напротив жила семья Цыбенковых, тётя Соня с сыном Витей, его отец погиб на войне. И в следующей квартире – семья Васильевых, глава семьи был чиновник горисполкома. Жестянщик, как и следовало, был глуховат, но каждый день после тяжёлой работы на крышах города посещал кинотеатр. В воскресенье, когда не бывал на работе, он на лестнице отдыхал и рассказывал содержания кинофильмов, которые посмотрел за неделю. Как он мог со своей тугоухостью слышать звук в кинотеатре, непонятно! Но с таким упоением рассказывал эти фильмы, видимо, додумывал. Я со своей детской памятью уловил, а после понял, что рассказывал фильм «Железная маска». На первом этаже жила тетя Короля, добрейшая полячка. У неё была дочка Галя, на два года старше меня. После я узнал, что она вышла замуж за еврея, который болел туберкулёзом. Её убеждали, чтоб не выходила замуж за больного человека. А она в ответ говорила, что хоть немного поживет как человек. Он через несколько лет умер, она ухаживала за ним до последнего дня и по-человечески похоронила. И однажды к нам в коридор зимой забрался человек без обеих ног. Говорил, что из села. И поздно вечером просился на ночь, стонал, что замерзает, чтобы впустили в тёплую квартиру. Я уговаривал дедушку, чтобы его впустить, а он сказал: «Витя, посмотри: он просится только в нашу квартиру!». Я очень сердился на деда, но он был непреклонен. Я страдал от этого, не мог спать и смотрел в окно. Поздно вечером этого инвалида забрали двое мужчин, занесли в трамвай – и стало всё на свои места через несколько дней, когда сообщили, что в Виннице завелась банда, которая в коридоре бросала инвалида, он просился в дом, сердобольные жильцы впускали в квартиру, он ночью открывал крючки и запоры, бандиты врывались грабили жильцов и после пыток убивали. А главой этой банды был старший сын тёти Короли, с которой я был и оставался в хороших отношениях. Я предполагаю, что этого инвалида забрали люди из органов. Дело в том, что у соседа Васильева был телефон.
*** Возвратился мой отец! Не зря я молил Вс-вышнего о возвращении отца моего родного, давшего мне и сестре жизнь. И сжалился ВЕЛИКИЙ, и, по словам отца, он чувствовал, что его кто-то охраняет все шесть лет, что пропадал для нас в небытии. По-другому это пребывание на фронте и в плену нельзя было назвать. Верховные силы услышали голос ребёнка и сохранили жизнь его отцу. В каком кромешном аду пробыл мой отец, о том, как выжил, будет рассказано дальше. А пока он, несчастный, пришёл в порванной шинели, пропахшей конским навозом, с жестокой чесоткой на руках. Марочка, моя двоюродная сестричка, которая (чтоб она была здорова до 120!) родилась в 1941-м, вылезая из-под одеяла, сказала: «Дядя Абраша, а я Вас сразу узнала!» Так она и выросла добрейшим бесконфликтным человеком. Пусть она будет, еврейское чудо, здорова! Тем временем маме обрызгали лицо водой, и она пришла в себя. Глаза родителей излучали огонь любви, который они пронесли через злобные тяжелейшие годы войны. И не было на земле счастливее людей, чем мама и папа! Но им предстояли труднейшие, голодные, напряжённые годы послевоенщины. Мама оделась, умылась, накрасила губы, закурила сигарету, чем вызвала удивлённый и восхищённый взгляд отца. Она поехала сообщить о своём счастье на работу. Тем временем соседи и родственники принесли отцу гражданскую одежду и еду. И началось паломничество людей поглядеть на чудо: возвращение с того света пропавшего солдата. После бани, которая была на улице Депутатской, дед побрил отца. Мама, чувствуя себя ласточкой, ворвалась в квартиру и упала на крепкие руки отца. Небеса, наверное, тоже радовались этой встрече. Они сидели возле окна, ворковали… Но вдруг отец встал, обхватил свою голову руками и начал со стоном ходить по комнате. Мама поведала ему, как погибли его родители. А это было так: Фашисты издали приказ всем евреям собраться на сборном пункте, прихватив всё необходимое. После сборного пункта траурная толпа детей женщин и стариков поплелась в последний, дальний путь к Пятничанскому лесу. Среди этой толпы выделялась огромная фигура моего деда Эли. Когда приказали несчастным раздеться, и гитлеровцы увидели могучее тело деда, они предложили ему работать на них. Но он отказался. Он подошёл к своей маленькой Фане, обнял её – и в одно мгновенье они оба покинули этот бренный для евреев мир. Происходившее зафиксировала навсегда моя в ту пору четырнадцатилетняя тётя Бузя. Всё это происходило на её глазах. Полицай из местных спросил её по-украински: «Чого ти прийшла сюди?» –Девочка ответила: «Прийшла проводжати сусідів!». – А полицай: «А ну, скажи кукурудза!» Она повторила. Благо, что она не картавила. И он, прогнав её, спас ей жизнь. И она видела гибель своих родителей. Вокруг этого страшного места расположились порядочнейшие люди – баптисты. Они приютили её и содержали до прихода советских войск. Тётя ещё многие годы посещала их молитвенный дом, благодаря Вс-вышнего за спасение. Когда мы вернулись из эвакуации, мама узнала в билетном кассире тетю Бузю. Сейчас два её сына проживают в израильском городе Ашдод.
*** В дальнейшем своём повествовании я использую воспоминания моего отца и моей мамы. И вот часть отца пешком начала наступать на Крым. Сколько солдат погибло! Тьма- тьмущая! Отец был сапёром, но, как один из сильных солдат, носил на себе ствол миномёта. Он рассказывал, что никогда не боялся идти в бой, но однажды ему было не по себе, и он был ранен в левую руку. Пуля прошила ему плечевую кость, и только после боя он заметил, что истекает кровью. Попал он в госпиталь. И из госпиталя писал маме очень нежные, патриотичные письма. Рана быстро зажила, и вот он снова в строю. А эти письма сыграли уже в семидесятые годы очень важную роль в его последние годы жизни, (я потом, в эпилоге, опишу, какую). А тем времени три наших армии вели ожесточённые оборонительные бои. После боёв появлялось море трупов наших солдат. Эти трупы разлагались, разбухали и выглядели как горы. Конечно, в них нельзя было узнать однополчан. Но человек привыкает ко всему. Отец приказывал только закрывать им глаза. На одном из перевалов часть отца сменяла часть, идущая на отдых. Там он встретил Люлькина, нашего земляка, который шёл на отдых. Этот Люлькин предложил отцу идти с ним, сказал, что, мол, в такой суматохе никто ничего не поймет. Отец не стал его слушать и ушёл со своей частью дальше. Это было возле Керченского пролива. А Люлькин, уже на подступах к Кенигсбергу, подорвался на мине и остался без ноги. В первом же после этой встречи бою отец попал в плен. Немцы выбрасывали со всех сторон небольшие группы десантников, которые обстреливали наши части, и вследствие неожиданности появления фашистов и неопытного командования, солдаты сдавались в плен. Отец зарыл в песок свои документы, фотографии жены и детей. Там в плен попало три наших армии. Силами только этих трёх армий можно было дойти, при умелом руководстве, до Берлина. Но, увы, Сталин уничтожил всё опытное руководство. Я много лет спустя с женой и сыном был на экскурсии в тех местах. Нигде в советской прессе не было сказано о таком немыслимом провале.
*** Много описано страданий наших солдат пленённых фашистами. Но о том, в каком положении находились солдаты-евреи, спасшиеся от смерти, почти ничего не написано. Отец много рассказывал о пребывании в плену, но с годами многие из его рассказов стерлись в моей памяти. То же, что осталось, я попытаюсь сейчас рассказать. Прибыл поезд с нашими солдатами, измождёнными, усталыми, оборванными, в город Дортмунд. Пленных построили и распределили по баракам. Селекцию на принадлежность к еврейству и коммунистической партии провели перед отправкой в Германию. Сначала их направили на работу на завод металлоконструкций. А остался мой отец жив только потому, что своим обличием походил на азербайджанцев, с которыми попал в плен. Разной национальности были люди в его роте, где он был политруком. Он зарыл документы в крымском песке и взял себе имя и фамилию друга, директора школы Анатолия Радковского, инициалами напоминавшее его имя и фамилию – Абрам Ройзман. Итак, работал отец на заводе металлоконструкций. И однажды его повели к начальнику лагеря. Говорит ему начальник: «Бывший солдат, которого сегодня убила балка, упавшая ему на голову, утверждал, что ты еврей!» – «Нет,– ответил отец, – я не еврей». Тогда начали его избивать солдаты, но в ответ он повторял: «Нет, нет, нет!» Тогда его вывели во двор и начали из брандспойта обливать холодной водой. После каждой такой экзекуции давали кальцекс, чтобы не простудился. Наконец он сказал, что еврей. Привели к начальнику лагеря. Тот сказал: «Знаю, что ты еврей, но не дам тебе так просто умереть! Пойдешь работать на каменоломню!» Отец унаследовал от деда Эли физическую силу и выносливость, с лёгкостью работал на тяжёлой работе. Когда приближался полицай, он, конечно, работал усерднее и получал одобрение: «Гут! Гут!» Кормёжка была, конечно, не деликатесная: в основном, она состояла из брюквы и отрубей. Но каждое утро приходил в столовую начальник лагеря и на глазах у пленных снимал пробу с котла. На утреннем построении по рядам ходил полицай и выбирал пленных для выполнения экзекуции. Однажды его взгляд упал на отца. Перед строем стоял голый солдат. Оказалось, что этот солдат ночью воровал что-то в столовой, был уличён и схвачен. Сейчас отец обязан был этого нагого солдата избивать плетью. Но отец отказался. По «законам» лагеря наказуемым должен стать отец, но полицай прогнал его в строй. Рассказывал отец и об уникальном человеке, который несколько раз убегал из лагеря. Его поймали, избивали, пленённый ужасно крикнул и потерял сознание. Врач констатировал его смерть. Его занесли в «труповку» и положили на оцинкованное железо. Никаких признаков жизни он не проявлял. Когда пришли утром погребать солдата, его в «труповке» не оказалось: он сбежал. После освобождения городка он появился. Оказалось, что солдат этот, удрав из лагеря, забирался в хозяйства бауэров. Под скирдами сена у них были погреба, а там были копчёные колбасы, фрукты и овощи. И он, меняя хозяев, дожил до освобождения. Такой силы воли был этот человек! Притворившись мёртвым, не проявил ни одним жестом признаков жизни. В каждом бараке был капо из пленных, как бы старший над ними. Но капо часто издевались страшнее немцев, дабы выслужиться. Один жестокий капо плакал в углу и однажды признался, что он зверствовал по заданию НКВД, чтобы пленным не показалась жизнь мёдом. Отец подумывал о побеге, но еврею некуда было бежать.
*** К отцу в плену очень хорошо относились бывшие однополчане. Один из них подошёл к нему и посоветовал сбрить бороду, так как с бородой он явно похож на жида. Но нашёлся всё-таки один подлец, который предал его. На подлеца упала железная балка, и он погиб. Отец считал, что в лагере существовала подпольная организация, которая была как-то связана с немцами. Когда начальник лагеря подарил ему жизнь, эта мысль ещё сильнее укрепилась в нём. Однажды во время работы на каменоломне отец почувствовал слабость и потерял сознание. Его отнесли в лазарет. Оказалось, что он заболел тифом. Он до войны уже болел тифом. Видимо из-за иммунитета, а, может, благодаря тому, что имел здоровый организм, отец не умер. Поместили его в изолятор. Там же находились и другие военнопленные, больные разными инфекционными заболеваниями. Люди умирали, как мухи. В бараке у больных сложилась печальная и трогательная традиция: перед смертью умирающий завещал свои пожитки новому другу, а друзья менялись конвейером. Возвратившегося однажды с улицы отца товарищи по бараку встретили молчанием. Затем ему передали курительную трубку и портсигар. Последние слова умершего были: «Передайте это Анатолию!». Однажды, идя в отхожее место, он на ступеньки подымал руками ноги: так был ослаблен. И вдруг услышал за спиной: «Ройзман! Абрам! Не оборачивайся! Я – Мишка Орёл, который с вами учился на рабфаке! Иди вперёд, а я за тобой! Поговорим!» Потом уже он сообщил: «Я учился вместе с Хаввой и Сарой». Отец напрягся и, наконец, вспомнил, кто это такой. Мишка Орёл был их школьный товарищ, окончивший мединститут. В лагере он взял себе татарскую фамилию. Таким образом, он и спас свою жизнь. Михаил работал врачом в лагере и, как мог, спасал больных. Он сказал, что давно следил за отцом и вот нашёл случай встретиться с ним. Михаил каждую неделю писал, что отец умер, и давал ему фамилию другого умершего, так он продлевал его жизнь в лагере. В условленном месте отца ждал котелок с баландой и записка с новым именем. После войны Михаила привлекли к суду за «сотрудничество» с фашистами. Отец поехал на суд как свидетель – и Михаила оставили в покое. Дортмунд, где отец находился в плену, освобождали англичане. Они-то и поставили его начальником лагеря, выбрав среди всех бывших советских военнопленных до передачи их советской миссии. После освобождения бывшие военнопленные создавали отряды мести и убивали своих бывших мучителей. О своём участии в этих отрядах отец никогда не рассказывал: видимо, был занят как начальник лагеря. Зато рассказывал, как англичане спрашивали его, зачем ему эти «Советы», а он им отвечал, что у него в России – жена и двое детей.
*** Сегодня пишу последнюю страницу моих воспоминаний. Меня могут обвинить в том, что рассказ мой печален, но так жили миллионы семей учителей-бессребреников, всецело отдавая себя семье и работе. Пишу всё, как было, чтобы внучки и внуки ценили то, что дают им родители, зарабатывая деньги нелёгким трудом... Отец вернулся с войны, и ему нужно было работать. Мама мечтала, чтобы отец нашёл работу в Виннице, но образование он получил в довоенном учительском институте. А это образование не давало ему возможности работать в городской школе. Отец со временем окончил заочно пединститут. А пока он не имел права принимать экзамены в выпускном классе. Получил отец работу в Турбовской средней школе. Районный центр Турбов – огромное красивое село с великолепным дубовым парком перед школой. Величавые многовековые дубы, на которых обосновались стаи черных ворон, наполнявшие село неуёмным криком. Через всё село тянулся великолепный пруд, образованный длинной запрудой речки, протекавшей недалеко от школы. На этой запруде стояла небольшая гидроэлектростанция, питавшая током всё село. Школа по тем временам была довольно большая. На втором этаже располагались квартиры учителей. Отец получил квартиру, состоявшую из большой комнаты и просторной кухни. В комнате в полу были прорублены четыре небольших углубления. Местные жители рассказывали, что во время войны в этой комнате проживал немецкий офицер. Там на четырёх ногах стоял гимнастический конь. Немец, видимо, был спортсменом. На кухне располагалась плита, комбинированная с печкой, топили углём. В школе проживал и её директор, хромой Василий Миронович, получивший ранения во время войны. Также проживала незамужняя женщина, завуч школы, Лидия Сидоровна, по моим детским меркам – очень красивая. С ней жила сестра, которая ещё училась в школе, и глухонемой сын. Сына звали Адик. Адик был старше меня на год. Лицо он имел нежное, сродни лицу актёра Тихонова. Я сдружился с Адиком и перенял у него манеру общения жестами, так что иногда незнакомые люди спрашивали, кто же из нас глухонемой. Пришёл учебный год. Отец в первый же день явился из школы окрыленный: он сказал маме, будто почувствовал, что только вчера был у него последний урок. А ведь он не работал шесть лет! Мама также начала работать учительницей первого класса. Так что жизнь налаживалась. Сестра училась хорошо в четвёртом классе. Однажды пришла побитая: она «продала» мальчика, за что получила по заслугам. Больше никогда я не слышал о ней подобного: научилась, «партизанка»! Я же шатался с Адиком по селу. Я был его ушами. Однажды возле нас проехала машина. И колебания почвы передались его телу. Он показал, что услышал машину. Я ему показал, что не может такого быть. И когда я стал взрослым, то, вспоминая этот эпизод, всегда сожалею, что выразил это. Мы заходили к маме на уроки, но нас намного не хватало, мы поднимались посреди урока и уходили. Мама, конечно, запретила нам появляться в классе. Так как я был «вольно шатающимся» членом семьи, отец однажды послал меня купить хлеба. Магазин был закрыт. Возле магазина стояли бабки и торговали осенними фруктами. Мне так захотелось поесть сливок. Я купил эти сливки и съел. Боялся идти домой, «зашился» в углу и ждал наказания. Прибежал взволнованный отец, взял меня на руки. Ничего не спрашивая, он начал рыдать. Я никогда ни до этого, ни после не видел отца таким.
*** Пришла весна. Родители кое-как сводили концы с концами. Наступила пора экзаменов. В десятом классе учились военные переростки. Некоторые из них только что скинули шинели и пошли учиться в последний школьный класс. Так как отец не имел высшего образования, на экзаменах присутствовал сам заведующий районо. Как сейчас я помню, фамилия его была Свяатенко. Он не давал ученикам повернуть голову. Отец быстро решил контрольную, положил в карман, подошёл к ученику на последней парте и тихо велел вытащить решение из кармана. Свяатенко был в бешенстве: он, будучи математиком с высшим образованием, не мог решить контрольную, а ученики тихо сдавали «решения». Папа вскопал участок земли, которую выделили от школы. Мы посадили картошку. Земля отдыхала до этого и подарила нам в тот год богатый урожай картофеля. Засыпали картофель и тыквы в общественный погреб. Каждая семья имела свой надел. Отец с учителем физкультуры купили бычка. Папа забил этого бычка, а мясо и шкуру они поделили пополам. Шкуру положили возле кровати. Мясо папа засолил и положил в бочку. Бочка была помещена в погреб. Я пошёл в первый класс. У меня была замечательная учительница – Галина Онуфриевна. Была она бездетной и всю свою любовь вкладывала в учеников. Уже вспоминаю сейчас разговоры, когда я повзрослел, о том, что у неё, видимо, резус был отрицательный. Жизнь налаживалась. Ничто не предвещало беды. Но однажды отец спустился в погреб и увидел, что нас обворовали. Картошку и мясо унесли. Нечего было делать. Папа брал в школе малокалиберную винтовку и отстреливал ворон. А вороны живут до 300 лет. Какой был чудный еврейский «бульон», но этот вороний бульон нас тогда спас. Второго ноября 1946-го года родился мой брат Маркус. Мать кормила его грудью и от истощения теряла сознание. Она ушла из жизни в 52 года. Но зимой пришло спасение. Пруд, о котором я рассказывал, был огромный. Зимой он сплошь покрывался льдом, перекрывая доступ кислорода к воде. И когда отец прорубал прорубь, задыхавшаяся рыба поднималась вверх, на воздух. Тут отец сачком вылавливал её и ведрами тащил домой. Жизнь пошла веселее. Помню, как отец обжёг шкуру, которая лежала у родительской кровати. Мать её хорошенько вымочила и сварила. Вкус этого блюда запомнился мне на всю жизнь. Такого вкусного блюда я никогда не ел. Запомнился мне мой класс. Узкие столы были накрыты тесовыми досками, а ученики сидели на лавках. В конце учебного года у моей первой учительницы был «открытый урок». На урок математики пришли учителя других школ района. Как сейчас помню: учительница написала на доске задачу и попросила решить её. Я сидел на последней лавке. Из-за того, что в маленьком помещении набилось много учителей, пройти мимо них было невозможно. Я поднял руку – и после разрешения пошёл по столам к доске, написал решение в левом углу доски и тем же путём вернулся на своё место.
*** Прошли годы. Я, мои сестра Ира и брат Марк стали учителями математики. Мама болела, и в 1968-м году её не стало. Сестра вышла замуж за умнейшего парня. Сначала они работали в средней школе одного из сёл Винницкой области, потом переехали в столицу Украины и работали учителями в киевских школах. Отец после смерти мамы тоже перебрался в Киев и работал до пенсии в школе. Впоследствии туда перебрался и мой младший брат. Отец опасался, чтобы я, холостяк, женился не на еврейке. У него был знакомый Шлёма Фишман, работавший экономистом на заводе. К Шлёме приехала очень обаятельная сестра Розочка. Устроили мне «случайную встречу» с этой девушкой. Я обомлел от её красоты, нежности и начал её «атаковать». Пел ей песни, так как имел хороший голос. И «вешал лапшу на уши», что зарабатываю 120 рублей в месяц, а получал я тогда фактически где-то 65. Короче говоря, не устояла моя Розочка перед лгуном и на пятый день согласилась выйти за меня замуж. Я её называю из-за маленького роста не своей «половинкой», а «четвертушкой». Так вот: родилась моя «четвертушка» в Чечельнике, глухом селе на юге Винницкой области. Пережила гетто вместе со своей семьёй. Вот несколько строк из ее воспоминаний: «Я очень мало помню войну - мне было тогда 3 года. Из рассказов старших знаю, что все военнообязанные мужчины были призваны воевать, в том числе и мой отец Фишман Рефуль. Остались только женщины, дети и старики. Меня, маму, Тульчинскую Риву Мошковну, брата Шлему, дедушку Мойшу и остальных евреев согнали в гетто. Туда сгоняли евреев из близлежащих сел и мест, оккупированных румынами. Однажды евреев выгнали на площадь и румыны повели их на расстрел. Местные жители встречали процессию, некоторые плакали. И вдруг подъехал мотоциклист в немецкой форме и приказал распустить колонну обреченных людей. Люди разбежались кто куда. Наш дом был развален и мы сбежали в село Билый Каминь, где жили хорошие друзья дедушки. Они нас прятали в подвале и так спасли нам жизнь. Ходила легенда, что мотоциклистом был партизан Калашников, которого после войны расстреляли за «сотрудничество» с фашистами. Очень хорошо описал гетто в Чечельнике мой бывший одноклассник Александр Вишневецкий». Уже 45 лет я в «заключении» у неё - она в нашей семье глава. У нас родился единственный сын Илья. Каждый год мы всей семьёй ездили на 24 дня отдыхать на Чёрное море. Денег у нас было достаточно, так как с первого дня нашей супружеской жизни я давал частные уроки. Однажды из Ялты я позвонил отцу в Киев, чтобы справиться о его здоровье. Он спросил меня, сохранил ли я его письма с фронта. Я сказал, что сохранил. Оказалось, у него отобрали свидетельство участника войны. Когда его освобождали, он написал, что был в 195-м горном полку и пропустил слово стрелковом» (горно-стрелковом). Я прервал отпуск и с письмами, которые писал отец маме с фронта и из госпиталя, поехал в военкомат. Я там поднял такой скандал, что отцу сразу же вернули свидетельство. Его вторая жена рассказывала, что он ходил по комнате и целовал свидетельство. Мой сын Илья с золотой медалью окончил школу. Занимал на олимпиадах по математике и физике в нашем районе, Винницкой области и по всей Украине первые места и даже был победителем всесоюзного журнала «Квант», но не поступил в МАИ, МГУ и военный институт. Год проработал фрезеровщиком на заводе. Через год поступил как медалист в Харьковский политехнический институт на остро дефицитную тогда специальность «Машины и технология литейного производства». Окончил с отличием, а в аспирантуру его не взяли: «дырка от бублика» – иногородний. Начал работать в проектном институте тракторостроения. Когда узнал, что деда лишили звания участника войны, он явился в комитет комсомола, активным членом которого был, и вышел из комсомола. Через год приехал домой и говорит: «Надо ехать!» Мать закатывала скандалы, пока не увидела по телевизору, как убили Чаушеску. Но попробуйте сказать сейчас что-то плохое про Израиль – и вы встретите в её лице пылкую патриотку Еврейской страны! Мой сын, будучи офицером запаса бронетанковых войск СССР, отслужил положенный срок в Армии Обороны Израиля рядовым и ходил каждый год в «милуим» (до сорока лет молодые люди в Израиле проходят военную переподготовку). Короче, сын и невестка Танечка защитили диссертации в Хайфском технионе. Оба они сейчас – профессора. У меня подрастают две чудесные внучки: Майя, старшенькая, – месяц назад мы отмечали её «бат-мицву» (12 лет и один день) – и Диночка, младшенькая: ей шесть лет. В этом году она «первый раз идёт в первый класс»… Доброго и счастливого им жизненного пути! Июнь-июль 2008 |
|
Поделитесь своими впечатлениями и размышлениями, вызванными этой публикацией. |
