Ночь длиной в два года
Давид Фабрикант
Судьбы, судьбы.
Сколько их покореженных, поломанных войной? Мы бегали к нему стричься.
Седая голова, черные усы, толстые стекла очков, добрый взгляд. Нередко
во время стрижки останавливался, доставал платок и вытирал им глаза.
«Слезятся», - оправдывался он. В Ветке после войны была одна
парикмахерская, в которой работали Геня Телесина, муж ее погиб на
фронте, и этот седой, лет 35, мужчина Исаак Певзнер. Он не спешил, стриг
внимательно, аккуратно, подробно расспрашивая о родных - там все друг
друга знали, особенно евреи. Их осталось совсем мало. А в парикмахерскую
всегда стекалась информация: где, кто, как, когда. Нас малышей удивляло,
почему еще совсем не старый еврей посидел так рано.
Исаака Певзнера не
взяли в армию из-за сильной близорукости. Когда началась война, его
вызвали в военкомат и сказали: «Не годен ни к какой службе». Он уже был
женат на русской красавице Настеньке Набокиной. У них родилась дочь.
Фашисты захватили многие районы Украины и Белоруссии. Исаак обратился к
Насте:
-Нужно удирать!
-Куда тикать? С
таким малым дитем, с нашими больными мамами мы далеко не убежим. Уходи
сам.
С грустью смотрел
Исаак на милую жену, маленькую дочурку. Разве он мог податься
куда-нибудь без них? Да и неизвестно, кто нуждался в большей помощи: он
или жена с ребенком. В город пришла беда. Немцы зверствовали. Парикмахер
не выходил из дома. Однажды вошла взволнованная Настя, рассказала, что
всех евреев загнали в конюшню. Через два дня она без сил опустилась на
скамью.
-О Боже! Что это
будет? Их расстреляли.
Среди убитых была
мать Исаака. Он спрятался в подполье, которое сам за год до начала войны
обложил кирпичом.
-А где твой муженек?
– спрашивали любопытные соседи. – Мы же его недавно видели.
-Уехал еще перед
приходом немцев, - отвечала женщина.
Один раз в дом
заглянули полицаи, в другой . Допытывали Настю, ее маму:
-Тебе что, жалко
этого жида? Скажи, где он спрятался.
-Не знаю, я в этом
доме не живу, - отвечала пожилая женщина.
На третий раз
ворвались вместе с немцами. Обыскали весь дом в поисках следов Исаака.
Забрались и в погреб, как видно кто-то все таки донес. Но напрасно.
Исаак вырыл во дворе большую землянку, перетащил все из подвала, из
шкафа: теплые одеяла, подушку, одежду – была зима, замаскировал сверху
досками, высохшей картофельной ботвой. Целыми сутками находился он там,
бегая погреться в дом лишь при полной темноте. В ту ночь он спал дольше
обычного и, услышав шум в избе, поостерегся выходить. Полицаи, немцы
угрожали Насте, били. Проснулась полуторагодовалая дочурка, заплакала.
Мать взяла ее на руки.
-Тебе не дорога
дочка? – спросил старший полицай у женщины.
-Не знаю где он,
уехал не сказал куда, - обессилено промолвила та.
-Умри же, жидовское
отродье! – со злостью выкрикнул полицейский и выстрелил в девочку.
Я не могу да и не
имею права додумывать состояние Насти в ту ночь. Что бы ни написал,
будет жалкой тенью, жалким отблеском ее горя, смешанного со злобой к
этим варварам. Не хочу врать перед памятью людей, подвергшихся такой
пытке. Мои герои давно умерли, мир их праху.
Исаак понял:
случилась беда. Когда следующей ночью он прокрался в дом, черные волосы
мгновенно поседели. Настя не плакала, не говорила, только отчаянная боль
стояла в ее глазах. Два года скрывался Исаак в яме на огороде. Два года
только ночью удавалось ему перекусить. Два года Настя скрывала его от
глаз врагов, соседей. Нелегко было Исааку. Кого нужно жалеть больше
– погибших родных, дочурку или Настеньку, или себя? В аду было бы и то
светлее: там хоть горит костер. У него была
одна сплошная ночь, ночь длиною в два года.
-Ну, эйх аят? (Ну, как парень) – спрашивал у ожидающих клиентов
парикмахер Исаак Певзнер после стрижки. Поправлял оправу очков с
толстыми-претолстыми линзами, гладил по голове и напутствовал: - Будь
здоров, сынок!
|
