Светлана Гебелева

                                                                 

Михаил Гебелев

На моем столе - портрет молодого красивого человека с открытым лицом, выразительными глазами. Это Михаил Гебелев. Портрет его сделан с маленькой фотографии из личного дела, с которым я ознакомилась в 1993 году в национальном архиве Республики Беларусь, бывшем архиве ЦК КПБ и КГБ. В тот, бывший архив, простым смертным доступа не было. Да и в национальном архиве мне не сразу дали личное дело отца. На нем был гриф  "Секретно".

...У меня дрожали руки, когда я открыла эту заветную папку. До того времени много лет встречалась с разными людьми: теми, кто знал отца по совместной работе до войны. И теми, кто под его руководством боролся с гитлеровскими захватчиками в минском подполье. А вот здесь, в архиве, впервые встретилась с самим отцом, которого никогда не видела: я родилась в июне 41-го, перед началом Великой Отечественной.

...И вот читаю написанную его рукой автобиографию, листок по учету кадров (кстати, мой почерк похож на его). А вот и протокол заседаний бюро минского обкома и горкома партии, на которых он был утвержден инструктором-пропагандистом Сталинского (Заводского) райкома партии города Минска. Затем документы военного времени, где значится, что Гебелев Михаил Лейбович назначен уполномоченным подпольного Минского горкома в гетто и секретарем подпольного Тельмановского райкома (в гетто). Мне удалось привезти копии этих документов с собой в город Буффало у Ниагарского водопада, где живут с семьями мои старшие сестры Рая и Зина.

С портретом отца в октябре 2003 года я шла впереди колонны бывших партизан и узников Минского гетто. "Марш живых" - так называлось это шествие к одной из синагог Нью-Йорка по программе мемориального митинга-реквиема, посвященного 60-летию гибели Минского гетто, трагедии и героизма белорусского еврейства.

Страшная судьба постигла узников Минского гетто. 100 тысяч евреев было там уничтожено нацистами только за то, что они были евреями. Но эти люди не шли покорно на гибель. Гетто сражалось с гитлеровскими палачами... Долгое время в Советском Союзе замалчивалась правда о минском подполье, и особенно о подполье в гетто. Только через двадцать лет после Второй мировой войны мир узнал правду. У меня в руках номер белорусской газеты "Знамя юности" от 13 мая 1965 года. В нем опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями героев минского подполья. Среди них мы увидели и имя нашего отца Михаила Гебелева, удостоенного ордена Великой Отечественной войны II степени. Этот орден мы с мамой отдали на хранение в Белорусский музей истории Великой Отечественной войны.

Знала с детства, что наш отец был герой. Десятки людей, знавших его, помогали воссоздать образ этого светлого человека. И даже переехав в США, я открыла новые страницы жизни отца. В этом мне помог бывший минский журналист Евгений Мазо, который живет сейчас в штате Минессота. Он прислал мне интервью своей одноклассницы Татьяны Бойко сотруднику института Яд Ва-Шем.

Я позвонила в Израиль, где живет Татьяна Аркадьевна, и попросила рассказать, что она помнит об отце. Татьяна Аркадьевна ответила:

- Хорошо помню вашего отца. Это был исключительно честный, отважный, самоотверженный человек.

А через несколько месяцев после этого разговора я прочитала опубликованный в газете "Форвертс" очерк Григория Розинского о ребятишках гетто, оставшихся в живых благодаря Михаилу Гебелеву и замечательному человеку Василию Орлову, русскому, определявшему еврейских детей в минские детские дома. И вот совпадение - через короткое время получила письмо от Розинского, который в Израиле занимается издательской деятельностью. Он обратился ко мне с просьбой помочь в сборе материалов о чудом уцелевших в гетто еврейских детях.

Я отправила Розинскому адрес, телефон и воспоминания Валентина Скобло, живущего в Торонто. Валька Скобло в 12 лет остался круглым сиротой. Его отец, известный минский адвокат Аркадий Скобло, мать - Евгения, брат - Фридрик погибли в гетто. Понимая обреченность узников, мама Вали незадолго до своей смерти отправила старшего сынишку в городскую управу. Она слышала, что есть там надежный человек, Орлов, он устраивает еврейских детей в белорусские детские дома. Идея спасения детей в русских районах возникла у Михаила Гебелева после зверского уничтожения гитлеровцами детского дома в гетто. Подпольщица Хася Пруслина подсказала ему: "Я узнала, что в отделе просвещения городской управы работает Василий Орлов. Возможно, Миша, и ты его знаешь. Мы с ним окончили до войны исторический факультет пединститута, где учился и ты. Орлов - исключительно порядочный человек. На него можно положиться".

Когда они встретились, Орлов сразу согласился помочь подпольщикам. Они с Гебелевым обговорили детали. Детей в управу должны приводить русские женщины или подпольщицы из гетто, похожие на русских, чтобы не привлекать внимания немцев. Хася Пруслина с ее чисто арийской внешностью первой привела к Орлову свою дочь Зину. После войны она нашла девочку с большим трудом. Иные еврейские ребятишки, как Валька, приходили сами.

Спустя многие годы после войны звукорежиссер Всесоюзной студии грамзаписи Валентин Аркадьевич Скобло приехал из Москвы в Минск, чтобы разыскать семью Гебелева и бывших подпольщиков. Несколько лет Скобло вел поиск. Он начал работу в 70-х. Его автобиографическая повесть "На уцелевшем челне" увидела свет в 92-м. Она издана в Торонто, куда переехала семья Скобло. Еврейская тема была под запретом в бывшем СССР, особенно произведения, показывающие евреев как борцов, героев. Рукопись книги Скобло была изъята КГБ. Хорошо, что автор предусмотрительно переснял ее на микропленку и смог переправить в Канаду.

Почти такая же участь постигла книгу организатора и первого руководителя подполья в Минском гетто Григория Смоляра "Мстители гетто". Она была написана по свежим следам страшных событий, выпущена в Москве издательством "Дер Эмес" в 1947-м и почти сразу запрещена. Но тираж разошелся по стране. В моем домашнем музее в Буффало, где собрано много книг, журнальных и газетных публикаций об отце, бережно хранится и книга "Мстители гетто", подаренная автором нашей маме Хасе Беньяминовне. Немало ее страниц посвящено Михаилу Гебелеву.

В повести В.Скобло "На уцелевшем челне" показано, как, вернувшись в Минск, отец разыскивал подпольщиков. Он был уверен, что в городе остались руководящие партийные работники, но их не было. Партийная верхушка унесла ноги из города в первые дни войны, бросив жителей Минска на произвол судьбы, а еврейское население - на заклание. Это уже потом, когда рядовые коммунисты сами создали в городе подполье, партийное руководство заявило о своей руководящей роли. Гебелев все же не был рядовым. Как инструктор райкома, он курировал многие организации. В городе его знали и уважали. Так что он сумел выйти на подполье. Было это на похоронах отважного подпольщика Якова Киркаешты, одного из руководящей тройки. Это Яков Киркаешта, Григорий Смоляр и Натан Вайнгауз, вскоре также погибший, организовали подполье в гетто. Гебелев познакомился на похоронах со Смоляром, партийным работником и журналистом из Белостока. Смоляр предложил Гебелеву занять место Киркаешты в руководящей тройке. Он понимал, как нужен в подполье именно такой человек, как отец. Сам Смоляр и погибший Киркаешта не были минчанами. А вот Гебелев хорошо знал город, знал людей в гетто и в русских районах. Отец пришел в подполье не один. Он рекомендовал довоенного друга Матвея Пруслина, с которым вместе работал в райкоме. На совещаниях, которые проводились в Столпецком переулке, был надежный актив: Роза Липская, Лена Майзелис, Эмма Родова, Циля Ботвинник, Арон Фитерсон, Евель Рольбин, Слава Гебелева. Слава была женой папиного брата Хаима. С Розой, Цилей, Эммой отец работал до войны. Неожиданно встретил в гетто Давида Киселя. До войны их многое связывало. Оба работали на заводе имени Молотова. Отец был столяром-краснодеревщиком. Эту профессию, как и три его брата, он унаследовал от своего отца Лейбы. Помню, после войны в нашем доме стоял красивый шкаф. Его когда-то сделал отец.

"...Мы снова отправили в город Михаила Гебелева - "Бесстрашного Германа", как называли его в подполье, - вспоминал Смоляр - он умел несколько раз в день пробираться в город, хотя враг подстерегал на каждом шагу. На всякий случай было приказано активистам быть настороже. Особенно это относилось к Михаилу Гебелеву, который за время своей работы в городе приобрел много знакомых вне гетто. Мы просили его быть осторожным, но это не помогало. Его можно было увидеть везде: и в подполье у молодежи, готовящейся к отправке в лес, и на нашей радиостанции, и на улице во время ухода групп в партизанские отряды".

В семьях наших родителей было по восемь детей. Отец нашего папы, Лейба, которого почитали в Узлянах как человека работящего и порядочного, растил детей один. Рахиль, жена его, умерла молодой. Наш папа, светлый шатен с голубыми глазами, внешне был похож на мать, многими чертами характера был тоже в нее. А вот твердость, отвага - это у него от отца. Когда гитлеровцы заняли Узляны, в дом 80-летнего Лейбы явились на постой два немецких солдата. Они вели себя нагло и развязно. Дед их хорошенько напоил, а потом зарубил и закопал в сарае. Сам он перебрался в Минск, в Столпецкий переулок, где в это время жил папа. Увы, дед погиб во время одного из погромов. Погибли два брата и сестра отца, племянники.

Открываю страницы "Черной книги", написанной после войны Василием Гроссманом и Ильей Эренбургом по следам трагических событий: "Гитлеровцы старались посеять национальную рознь, а еврей Гебелев для того, чтобы спасти русских коммунистов от немецкой тюрьмы, ходил в русский район и, рискуя жизнью, находил квартиры и скрывал в них товарищей. Некоторых из них он прятал в "малинах" гетто. Вблизи гетто в русском районе были созданы резервные квартиры, где проводили работу подпольщики русского района и гетто".

Одна из конспиративных квартир по улице Разинской принадлежала подпольщице Антонине Андреевне Мелентович. Я прекрасно знала Антонину Андреевну. Она относилась ко мне по-матерински. Многое поведала она мне об отце: "Я хорошо знала твоего отца еще до войны, по совместной работе. А во время войны мы работали с Гебелевым в минском подполье. Однажды, в ноябре 41-го, у здания гастронома напротив Дома правительства я увидела Гебелева. Под мышкой у него был набор инструментов. Он сказал, что занимается столярными работами в магазине. Спросил, где я живу, и вскоре пришел ко мне. Рассказал, что в городе действует подполье и нужна конспиративная квартира. Я согласилась"...

Сводки из Москвы принимал подпольщик Абрам Туник. Он вспоминал: "Осенью 41-го я познакомился с Михаилом Гебелевым на одной из квартир на Юбилейной площади. Гебелев был немногословен, сдержан. Я понимал: не все можно говорить. Гебелев попросил установить приемник. Я выполнил это поручение и передавал сводки через Ханана Гусинова".

К сожалению, провал постиг весь первый состав горкома. Вместе с Казинцом были казнены и многие рядовые подпольщики. "После мартовского провала Гебелев стал одним из главных организаторов подпольной работы в городе, - читаем у Смоляра. - Михель Гебелев работал без устали. Средь бела дня, когда улицы кишели гитлеровцами, и после полуночи, когда каждый шорох отдавался гулким эхом на замерших улицах, Гебелев пробирался в город и обратно. Не зная покоя, он взялся за организацию отправки военнопленных в партизанские отряды". Руководители подполья были в растерянности: первые группы,отправленные из гетто в партизаны, или погибали, или исчезали. Почему? Еще не было обнародовано указание антисемита - начальника штаба партизанского движения П.Пономаренко: "Евреев в партизаны не брать!" Гебелев понял: нельзя отправлять людей в никуда, в неизвестность. У него созрел план: нужна своя база, нужен опытный боевой командир, который примет руководство партизанским отрядом евреев гетто. Место для отряда нашли в Старосельском лесу, где обнаружили склад оружия. Туда ушел вместе с 25 мужчинами из гетто Наум Фельдман. Но он был человек невоенный. Арон Фитерсон подсказал Гебелеву: в лагере военнопленных на улице Широкой есть опытный командир, старший лейтенант Семен Ганзенко. Фитерсон придумал, как его вызволить. Братья Арон и Лазарь Давидовичи вывезли старшего лейтенанта под мусором. И вскоре под Заславлем был сформирован партизанский отряд имени Буденного под командованием Семена Ганзенко. Наум Фельдман стал его комиссаром. Это был один из девяти партизанских отрядов, сформированных из бывших узников Минского гетто.

В мае 42-го отец стал руководителем подполья в гетто. На совещании подпольщиков города, где обсуждался вопрос о создании подпольных райкомов партии, он был утвержден секретарем подпольного Тельмановского райкома (в гетто). В состав его вошли Г.Смоляр, С.Каждан, А.Налибоцкий, Г.Рубин.

Бесстрашно появляясь в разных районах города, отец не мог избежать слежки. Гестапо требовало от юденрата выдать Гебелева, Смоляра, Фельдмана, Окуня, угрожая, что при невыполнении этого требования будут расстреляны все сотрудники юденрата. Но вновь назначенный председатель юденрата Иоффе выполнить это требование отказался. Гебелев, конспирируясь, носил три фамилии, что сбивало гестаповцев с толку. И все-таки подпольный горком принял решение отправить Гебелева в партизанский отряд имени Буденного. В грузовике оставалось место. Ехать должен был отец. Но вдруг среди остающихся он увидел своего земляка Симона Шнейдера. "Езжай ты, Симон, - сказал он Шнейдеру, - я в следующий раз". Следующего раза не было...

Как правило, пробираясь в гетто из русского района, Гебелев взамен обычного пиджака надевал другой, с желтыми прострелами на груди и спине, который хранил в тайнике разрушенного дома. Он никогда не забывал переложить в пиджак паспорт - свое главное прикрытие. На этот раз паспорта не было. Неустанно напоминая подпольщикам о конспирации, он пренебрег ею сам...

Отец был заключен в тюрьму как русский. В конце июля 1942 года Антонина Андреевна Мелентович получила записку: "Попал в тюрьму. Найди Шугаева. Пусть поможет через полицая. Гебелев". Записка предназначалась Николаю Шугаеву, секретарю Советского подпольного районного райкома. Мелентович передала ее через подпольщика Василия Стасевича. Через несколько дней Василий сообщил, что Гебелеву готовят побег. В гетто и русских районах города собрали большую сумму денег, золото, чтобы его выкупить. В тюрьме нашли надзирателя, готового все сделать. Но не удалось. Михаила Гебелева неожиданно перевели из тюрьмы в гестапо. 15 августа 1942 года после зверских пыток, не добившись признаний, Михаила Гебелева повесили. Ему было всего 37 лет.

После его гибели подпольный райком в гетто перестал действовать. Равнозначной замены отцу не нашлось. Смоляр ушел из гетто сначала на конспиративную квартиру, а затем - в партизаны. Подпольщик Давид Кисель вспоминал: "Гебелев был душой подполья. И его гибель была невосполнимой утратой. Когда Смоляр ушел в партизанский отряд, я оставался секретарем подпольной группы. Но сделать что-то с горсткой людей обезглавленному подполью было трудно. 28 ноября 1942 года за нами пришла партизанская связная Броня Завало-Крайнович. Я создал группу из 19 человек, и мы вышли в сторону Грушовки".

...Когда мы с мамой вернулись из эвакуации в Минск, к нам пришел Григорий Смоляр с каким-то мужчиной. Они принесли свернутый в трубку, весь в трещинах, портрет отца и документ. Это было извещение-похоронка из штаба партизанского движения. Не передать, что пережили мама и мои старшие сестры. Я была еще слишком мала, чтобы осознать потерю. Рае до войны было восемь, Зине - шесть лет. Они хорошо помнят папу. А я никогда не видела отца. У меня не было ни бабушки, ни дедушки. Потому что была война, а они были евреи...

Сколько бы рассказов мы ни слышали о гибели отца, сколько бы подтверждений этого мы ни получали, мама не верила, что его нет в живых. Я, как младшая в семье, всегда находилась при маме. Мы часто бывали с ней в семьях Зельцеров, Хаймовичей, Пруслиных, Кравчинских, Трусовых, сестер Калашниковых - всех, кто знал отца и мог рассказать о нем. Став журналистом, я мечтала написать об отце. Но мои коллеги в республиканских газетах сочувственно говорили: "Света, ты же знаешь, гетто - эта тема не пройдет".

Но однажды мне позвонила старший научный сотрудник Института истории АН БССР Анна Павловна Купреева. Она рассказала, что работает над историей Минского гетто, и попросила помочь в сборе материалов об отце. Единственная в своем институте она не побоялась взяться за запрещенную тему. Она работала над ней 15 лет. А когда завершила - работу отправили в архив...

Ее многолетний труд долго был скрыт от людских глаз. И только в октябре 93-го, когда Анна Павловна доживала свои последние дни, монография, открывшая правду о героической борьбе подпольщиков Минского гетто, была опубликована в журнале "Беларуская мiнуйшчына".

Хотя Анна Павловна лично не спасала евреев, эта замечательная женщина заслуживает звания Праведника мира, потому что она спасла честь и достоинство евреев Минского гетто.

Мы долго и напрасно искали могилу отца. В 87-м году умерла мама. И мы с сестрами решили сделать символический памятник для нее и для папы. На Северном кладбище Минска в окружении березок стоит памятник в виде камертона. На нем фотомедальон двоих - папы и мамы, молодых, красивых.

Есть в Минске общая могила и памятник 100000 евреев. Это печально знаменитая "Яма", где высится черный обелиск, вобравший в себя имена жертв фашистов. Воздвигнутый в 40-х годах, он находится под защитой еврейской общественности, а сейчас стал центром мемориального комплекса. Улицы, ведущие к нему, в 41-43-м годах были дорогами смерти, пропитанными кровью евреев. В 1993 году в Дни Памяти, посвященные 50-летию гибели Минского гетто, еврейская общественность республики через газету "Авив" и областное радио обратилась с письмом к руководству Республики Беларусь с "Программой увековечения памяти жертв гитлеровского геноцида в годы Второй мировой войны". Письмо было подписано председателем общественной комиссии Маем Данцигом. Один из пунктов этой программы гласил: "Улицу... переименовать в улицу Михаила Гебелева, выдающегося героя подполья". Помню, как мне домой и в редакцию, где я работала, звонили друзья, знакомые, читатели и поздравляли с тем, что в Минске появилась улица, носящая имя моего отца. Поздравления, увы, были преждевременными.

В составе Минского подполья действовало пять подпольных райкомов. Имена четырех секретарей носят улицы города. Пятому в посмертной славе отказано. Не потому ли, что он был секретарем райкома, который действовал в гетто? Когда я в 1993-м позвонила в горисполком, чтобы узнать об этом, мне ответили прямо... Это было дико. Ведь только что я вернулась из Театра оперы и балета, где проходило торжественное заседание и где председатель Верховного Совета Республики Беларусь С.С.Шушкевич говорил о подвиге Михаила Гебелева и других подпольщиков гетто. Ведь только накануне на траурном митинге в "Яме" председатель горисполкома А.Герасименко говорил о большой роли Михаила Гебелева в городском подполье.

Не сбылось. Но осуществилось главное: мемориальный комплекс сооружен и действует. Как-то я позвонила родным в Минск и была потрясена сообщением. В одну из ночей ряд фигур комплекса кто-то полил белой краской и написал черным по белому: "Мы вам устроим новый Холокост". Сколько лет прошло - а черная злоба антисемитизма жива...