Жалкие. Почему избиратели больше не видят в политиках величия*
Современная политика производит неприятное впечатление. Я говорю сейчас не о жестокости и насилии, которые по-прежнему делают политику во многих странах мира похожей на «Игру престолов». Это было всегда. Я говорю о странах с гораздо более мягкими нравами, где политики уже не убивают ради власти, не сажают друг друга под арест, а просто побеждают на выборах.
Но наблюдать за политикой в этих странах тоже неприятно. Причины разные (и я уверен, что у разных людей они различны), но на вкус многих – на мой, к примеру, – современные политики кажутся какими-то жалкими. Они не выглядят как серьезные люди. Они не вызывают ни доверия, ни зачастую даже уважения. И хотя мне самому в обозримом будущем вряд ли придется наблюдать демократические выборы в собственной стране, кажется, что такое отношение к современной демократической политике разделяют многие ее непосредственные свидетели и участники.
Действительно, посмотрим на участников недавно прошедшего первого тура президентских выборов во Франции. Вот победитель, Эммануэль Макрон, который, говорят, когда-то вовремя подал в отставку, но самый интересный и обсуждаемый факт о нем – то, что у него жена на двадцать лет старше. Вот любимица российских официальных СМИ Марин Ле Пен, которая выглядит сколько-нибудь убедительной только на известном плакате с Трампом и Путиным. У нее есть пара унаследованных у отца идей, с помощью которых удается удерживать крайне правый электорат, но у большинства избирателей она вызывает брезгливость. Вот оскандалившийся на дальних подступах к выборам Франсуа Фийон. Вот болтливый и пафосный левак Жан-Люк Меланшон. Об остальных и говорить не приходится.
Два-три десятка лет назад было не так. Первые партии на французской электоральной сцене исполняли персонажи, которых иначе как ленинской фразой – «какая глыба, какой матерый человечище» – и не обозначишь. Франсуа Миттеран. Жак Ширак. Да даже, уж простите меня, тогдашний лидер французских коммунистов Жорж Марше выглядел куда убедительнее, чем похожий на попугая Меланшон. Я не к тому, что тридцать лет назад трава была зеленее. Любую динамику можно рассматривать и как деградацию, и как прогресс, а в реальности разницы зачастую нет – это просто субъективные маркеры. Но разобраться в причинах происходящего всегда полезно.
Возьмем того же Миттерана. Сейчас уже мало кто заботится о деталях, и в памяти французов он остался весьма впечатляющей, в чем-то даже трагической фигурой. На заре карьеры бросил вызов самому де Голлю. Совершил то, что казалось невозможным, приведя французских левых к власти. Пытался реализовать оригинальный социалистический проект. Потерпев в этом неудачу, сумел подняться над межпартийными разногласиями, став настоящим отцом отечества. Но можно посмотреть на Миттерана и иначе. Будучи женатым человеком, имел связи на стороне, от которых были рождены двое внебрачных детей. Многие его ближайшие соратники были отмечены в коррупционных делах. Были и кое-какие политические скелеты в шкафу, вроде сочувствия крайне правым в молодые годы. Французская политика отнюдь не ханжеская, и я не сомневаюсь, что, если бы эти факты широко обсуждались в годы политической активности Миттерана, это не поставило бы крест на его политической карьере. Но не сомневаюсь и в том, что сегодня они обсуждались бы гораздо шире. Разговоры о любовницах Миттерана занимали бы во время его избирательных кампаний примерно столько же места, сколько разговоры о его экономической политике.
Точно так же Макрон, выйди он на политическую арену в те героические годы, заслуживал бы внимания не столько из-за своей пожилой супруги, сколько из-за основных положений его довольно оригинальной предвыборной программы.
Политики – то, чем они кажутся. Чтобы быть заметными, им важно казаться интересными. А интересными их делают СМИ. И одна из причин наблюдаемой нами трансформации именно в том, что в последние десятилетия сместился фокус освещения политических фигур в общедоступных СМИ – прежде всего на телевидении.
Нет ничего нового в том, что обычных людей политики могут в большей степени заинтересовать именно как люди, а не как олицетворение политических программ. С другой стороны, человеческие качества политиков обычно оставляют желать лучшего. Иначе и быть не может у людей, главным мотивом действий которых служит желание власти. Когда-то степень проникновения СМИ в личную жизнь политиков была весьма ограниченной по простым техническим причинам. Скрыться от записывающей аппаратуры, в те годы представленной в основном громоздкими телекамерами и фотоаппаратами, было легко. А поскольку политики не заинтересованы в чрезмерной фиксации СМИ на своих личных качествах, то они и скрывались.
Сегодня это стало практически невозможно. Любой политик находится под микроскопом, и попытки избежать этого контрпродуктивны, потому что если тебя нет в развлекательных секциях теленовостей, то нет и на большой политической арене. Политики нового поколения встречают этот вызов с открытым забралом, уже не стараясь избежать внимания к своей личной жизни, а стимулируя его. Ведь в их распоряжении теперь есть такой инструмент, как социальные сети, с помощью которых они могут в какой-то степени направлять потоки информации в выгодное для себя русло. Можно сколько угодно издеваться над Дональдом Трампом с его убогим твиттер-стилем, но очевидно, что во время избирательной кампании твиттер сослужил Трампу хорошую службу, и я полагаю, что прямое общение с избирателями и по сей день помогает ему удерживать доверие части из них.
Но сам по себе технический прогресс электронных и социальных СМИ, разумеется, не смог бы стать причиной этих изменений в публичной подаче политики. Напротив, сами эти изменения стали следствием более глубоких сдвигов в структуре политической конкуренции. Прежде всего я имею в виду трансформацию политических партий. Еще совсем недавно политические карьеры были по преимуществу партийными. Люди, одержавшие верх во внутрипартийной борьбе, просто предъявлялись публике в качестве кандидатов на выборах. Чтобы победить на этом отборочном этапе, нужно было выглядеть убедительным для аппарата и партийного актива. Первый заботится об эффективности партийной организации, второй – о верности кандидата принципам партии. И до чего точно нет дела ни тем ни другим, так это до возраста жены кандидата или числа его любовниц. Это та аудитория, к которой надо подходить с серьезными аргументами программного характера. С этими же аргументами кандидаты потом выходили на большую электоральную арену.
В современной политике роль партий гораздо скромнее. И пожалуй, ничто не подрывает эту роль сильнее, чем система праймериз, – а Франция относится к числу европейских стран, которые были пионерами в заимствовании этой системы из США. Теперь это приносит свои плоды. Мы знаем, что сам набор основных кандидатов на нынешних французских выборах определился с помощью праймериз в гораздо большей степени, чем за счет внутрипартийных механизмов. Но на праймериз побеждает, пользуясь сакраментальным выражением Ницше, «человеческое, слишком человеческое». У сверхчеловека тут шансов нет.
Почему современные политики кажутся жалкими? Потому что они должны выглядеть людьми. Но люди-то они не просто обычные, а даже похуже обычных, потому что главная страсть их жизни не относится к числу самых благородных. Но в качестве людей они выглядят именно тем, чем являются. Хорошо это или плохо? Думаю, хорошо, потому что – с философской точки зрения – это лишает власть ореола сакральности, который всегда служил орудием диктаторов. Но если тенденция будет развиваться нынешними темпами, то дело кончится тем, что главной темой избирательной кампании в какой-нибудь важной стране станет цвет нижнего белья ведущих кандидатов.
*Опубликовано Republic, 28.04.17
