История эта имеет длинную предысторию. Хотя, наверное, могла быть пересказана вкратце. Собственно, только сюжетная линия. Может быть и этого было бы более, чем достаточно.

Начну, пожалуй, так.

Умер в штате Оклахома, в каком-то обычном американском городке, обычный россиянин 82 лет от роду, обычный эмигрант. Назовём его Василий Михайлович Фридан. На этом-то всё обычное и заканчивается.

Немногие из очень немногих знали действительную историю Васи Фридана – парня откуда-то из-под Саратова или Тулы, заброшенного в Америку очередной эмиграционной волной в середине 70-х уже прошлого века.

Как говорил когда-то Высоцкий словами такого же парня:
 

...За что мне эта злая,

Нелепая стезя –

Не то чтобы не знаю, –

Рассказывать нельзя...
 

Теперь рассказывать уже можно. И нужно.

Жила в Одессе, где-то на Колонтаевской – этой настороженной молдаванской улице, обычная еврейская семья. Отец, мать, сын и дочь. Жили, как все вокруг, особенно ничем не выделяясь. Отец работал примусником на Привозе. Мать хозяйничала по дому, подрабатывая ночами шитьём тряпичных валенок и фуфаек. Сын 23-го года рождения, дочь – где-то там 30-го.

Детство. 16-й трамвай, 14-я школа, Староконный базар…

Парень окончил семилетку, учился в Черноморской школе юнг. Потом – обычное мореходное училище, стал матросом-мотористом. Потом – пароход «Крым». Потом война...

Черноморский флот. Сначала Одесса, потом Севастополь, потом Новороссийская военно-морская база. Потом морская пехота. Многих снимали с кораблей – на суше они были нужнее.

Ещё до этого он мог утонуть на «Армении» – санитарном судне. Как говорится, Бог миловал. Сняли буквально с трапа ...

Отгремел 41-й, пробежали 42 и 43-й. Были ранения – разные ранения. После контузии, из Севастополя, на носилках успели погрузить чуть ли не на последнее судно... Стук колёс санитарного поезда, увозящего в тыл. Госпитали, операционные, реабилитация… Потом опять штыковые атаки, рукопашная с наброшенным на руку ремнём с морской бляхой... вместо автомата. Радость побед местного значения...

В 44-м уже чувствовался воздух той самой большой Победы. Двигался к ней шагами, полз, отвоёвывал метр за метром, дом за домом, город за городом...

Одесса уже была свободна. Ещё, казалось, ты никогда не был так близок к ней. В каких-то ста километрах от дома осколок зацепил ногу. Как-то обошлось, рана заживала быстро. Уже почти снова стоял на своих двоих... Летом 44-го, после госпиталя (эти походные госпитали были почти в каждой школе, каждом клубе), наш парень всё-таки попал в Одессу. Проездом, догоняя свой полк.

Уже освобождали Молдавию, фронт двигался дальше – на Румынию и Венгрию. В тылу стояла полная неразбериха. Части из резерва подтягивались в прифронтовую полосу для пополнения действующей армии. Толчея на мобилизационных пунктах... Тылы подчищал СМЕРШ, на местах уже устанавливалась законная власть.

И вот Одесса. На всё про всё – не более трёх часов. Прошёл через весь город – от разрушенного железнодорожного вокзала до своей Колонтаевской. И вспомнил многое... Несколько раз останавливал военный патруль. Ребята улыбались, видя по документам, что он одессит.

В лихом парне в синей фланельке и бескозырке, с боевыми наградами тяжело было узнать того 18-летнего пацана, который уходил с этого двора в военную бесконечность.

Всё быстро стало на свои места. Во дворе помогли разобраться. Мать, отец и сестра убиты ещё в ноябре 41-го. Сосед по лестничной клетке прятал их у себя. Румынские полицаи вместе с нашими «помощниками», обшарив двор, уходили ни с чем. Но что-то пронюхавший дворник вернул их назад и дал правильную ориентировку. Жена дворника даже помогла открыть своим ключом нужную дверь чёрного хода. За укрывательство евреев расстреляли и соседа.

...Зашёл в дворницкую. Ноги сами шли. В кармане рука сжимала трофейный браунинг. Дворник нагло ухмылялся. Его жена не могла успокоиться: «Смотри, не всех ещё добили. И этот опять здесь...». Он не слыхал её слов, глаза натыкались на знакомые вещи из родительской квартиры. Всё то, что стояло перед глазами все эти годы.

Парень объявил приговор, и сам привёл его в исполнение. Браунинг не подвёл... Говорят, что потом – и в 45-ом, и в 46-ом, и даже в 47-ом уже другие искали того дворника. Чтобы рассчитаться. И власти тоже искали. Но рассчитываться уже было не с кем...

Дальше опять война. Он всё-таки попал к своим – успел догнать ещё в Молдавии. Просто на распределительном пункте его случайно узнал прежний помполит.

Одесские соседи, которые указали на дворника, тут же указали властям и на того, кто подвел черту в «дворницком» деле. В СМЕРШе напрасно хлеб не кушали. В особый отдел воинской части полетело распоряжение: «В связи с возбуждением уголовного дела по факту убийства... срочно этапировать такого-то к месту совершения преступления...» Странно, как в такой неразберихе сработала и завертелась следственная машина. Странно вообще, что кто-то начал его искать и в конце-концов нашёл. Такое вот счастье...

Комбат начинал с ним ещё с самого Севастополя. Начинал младшим лейтенантом – после ускоренного выпуска военного училища. Он, как и многие с переднего края, мягко говоря, не любил контрразведку. А ещё выдать человека, с которым из окружения выходил, с которым все эти годы «загибался» по сто раз на день, с которым хоронил своих, начиная с Севастополя и Инкермана... Он выслушал парня, стукнул кулаком по столу: «Ты всё правильно сделал. У нас, в Сибири, поступили бы также... Когда всё это закончится только одному Богу известно. А пока – война... Ты здесь нужнее, чем там. Сколько из тех, наших, теперь осталось – сам видишь. Я да ты... Так что воюй! Лучше, чем раньше, не надо...»

За словом последовало дело. На запрос СМЕРШа из части ответили, что разыскиваемый такой-то геройски погиб... вчера в бою. Всё. Такого больше нет. Потом старшина выправил красноармейскую книжку. Имя чуть подправили, в фамилии выбросил всего одну букву – букву «м». Букву, изменившую саму суть.

Так одессит Виля Фридман превратился в Васю Фридана.

Дальше уже воевал Вася Фридан. Начал воевать, как говорится, с «белого листа». Всё, что было до этого, его не касалось. Прежние награды тоже. Всё это было в другой жизни, с другим человеком. И новенькую «Красную звёздочку» уже вписали в новую орденскую книжку – орденскую книжку матроса Василия Михайловича Фридана. Это в конце августа 44-го – за Кицканский плацдарм, форсирование Днестровского лимана и десант в районе Аккермана.

А вообще, кто тогда, на передовой, смотрел в документы? Смотрели как ты воюешь... А писарями были ребята, которые иногда с трудом писали. Даже туркмены и узбеки, которые и русского-то толком не знали. Представить только всеобщий хаос в прифронтовой полосе. А толпы на пересыльных пунктах, где собирались профильные команды для боевых частей? А новые призывники?! Короче, всё говорило про то, что комбат принял правильное решение.

Дальше он воевал в Венгрии и Австрии. Против немецкой группы армии «Юг». Пришлось форсировать Дунай, а в марте 45-го прорывать оборону Секешфехервара, биться за Вену. Об этом напоминала Васе Фридану медаль «За отвагу».

До Берлина он так и не дошёл. После переформирования – на Дальний Восток, через всю страну – в теплушках и открытых платформах. Железнодорожные станции и разъезды, полустанки и узловые точки. Казань, Челябинск, Новосибирск, Иркутск, Чита, Хабаровск, Владивосток... Казалось, это никогда не закончится. Встречающие, спирт, полевые цветы и слёзы. Много слёз...

С Японией разобрались быстро. В августе 45-го морской пехотинец Вася Фридан в составе Северной Тихоокеанской военной флотилии освобождал Южный Сахалин, участвовал в захвате порта Торо и военно-морской базы Отомари. Медаль «За победу над Японией» и сквозное ранение спины – память о Сахалине.

...Как ни странно, он поначалу даже пугался мысли, что война может вот-вот закончиться. А что потом?

Куда потом?!

Одесса закрыта на всю жизнь...

Одесса – куда рвался всю войну.

За что воевал...

За что умирал...

Туда пути нет.

Тогда, в октябре 45-го, на Сахалине ему улыбнулась девушка-ефрейтор связи. Они поженились, а после демобилизации поехали к ней. Почти в глубинку России – осели там.

И все годы эти хранил Вася Фридан свою тайну.

А Одессу увидел всего один раз, только в июле 1952 года. Проездом. Нельзя было отвертеться – направили в командировку на Украину.

Только-только отстроили железнодорожный вокзал. Он вышел из поезда, глубоко надвинув шляпу на самые глаза. Вокруг била незнакомая одесская жизнь. С Привокзальной площади посмотрел на убегающую вдаль Пушкинскую... Представил себе сетку одесских улиц. «Про себя» последовательно перечислил все улицы – аж до самой Дерибасовской. С этим пересел в автобус и поехал дальше.

Дальше по жизни...

А как жил? Вот так и жил – «перебивался», «ставил» детей на ноги, «гнал» план, платил партвзносы и думал, что уже завтра будет лучше.

А потом – Америка, так дети захотели. Но это уже другое…

В тяжёлые минуты мысленно искал тот, ещё довоенный, 16-й трамвай. Его перезвон возвращал снова и снова в Одессу, на Колонтаевскую.

Резко оглядывался, внезапно узнав в толпе, как казалось, знакомое одесское лицо. Но так только казалось.

...Потом, спустя годы, его много раз спрашивали, не жалеет ли он?

Не жалеет ли о случившемся? Может надо было не обратить внимание, пройти мимо...

Нет, сожалений нет.

Убил бы столько раз, сколько бы встретил. Вернее, встречи бы не ждал. Из-под земли достал бы.

на главную