Сообщаю тебе, что я жив и здоров. Меня беспокоит твое молчание, т.к. я уже 2 недели как от тебя не получал писем. Я получил письмо от Абелевых, что наша Олечка, чудом вырвалась из лап фашистов и находится у них. Я об этом написал письмо в тот же день, когда получил письмо от Сони. Моей радости не было бы границ, если б я знал судьбу родителей о том, что они живы и здоровы…»
(Из письма красноармейца Льва Авидона жене Галине от 24 апреля 1942 года).

…Чем дальше мы отдаляемся от событий Второй мировой войны и Холокоста, тем более ценны свидетельства 70-летней давности, сохранившиеся в «домашних архивах», как прямые или косвенные доказательства сопричастности. Это редчайшие дневники узников гетто, предметы, продуктовые карточки, списки, показания в ЧГК, справки о ранении, выписки из домовых книг, аттестаты зрелости, нашивки желтых звезд, довоенные фотографии с датой на обороте, и т.д.

История Муси Безродной, ищущей доказательства пребывания в Жмеринском гетто («Новости недели», «В архивах не значится…» от 16 июня с.г., с.22) не может не оставить горького осадка. Кроме единственной «зацепки» в виде фотографии, иных документов у Муси Безродной нет. Поскольку статья опубликована, выдержки из нее, как и фотография, размещены на интернет-сайтах Израиля, Украины и России. «Нам не дано предугадать, чем наше Слово отзовется, - учил поэт. И еще: «Надежда умирает последней…».

Архив Российского Центра «Холокост» в Москве пополнился уникальными подлинными документами из личного архива жительницы Ашдода Эйги (Ольги) Гадасик (урожденной Авидон), пережившей Шоа в поселке Лиозно Витебской области, на родине великого Марка Шагала. Дигитальные копии – два диска со сканимиджами и видео интервью Эйга передала в «Яд Вашем».

История чудесного спасения Эйги описана в книге лиознянки Эллы Гоз «Я храню это в сердце своем» («Русская коллекция», СПб, 2008г.). Однако нигде не сказано, что «избранные места» из переписки в годы войны родных и знакомых с родителями, Львом (Лейбой) и Галиной (Госей) Авидонами, стали в 2001 году главным доказательством пребывания ее на оккупированной территории в годы Второй мировой войны. Переведенные на немецкий язык, они были предъявлены а Клеймс Конференс. В итоге - разовая компенсация. Молодая адвокатесса проявила профессионализм не только юриста, но историка, использовав переписку евреев в годы войны как исторический источник.

…Эйга Авидон родилась в Москве в 1932 году, в Марьиной Роще, куда в конце 20-х перебрались ее родители из Лиозно. Имя Эйга, как записано в паспорте, она получила в честь прабабушки – Эйги Рискиной. В переводе - Ольга.

От первого лица: «Отец имел рабочую специальность, мать была экономистом в Наркомате рыбной промышленности РСФСР. Дома говорили на русском, иногда – на идиш. Соблюдать традиции не могли, однако мама ходила в синагогу на улице Архипова, узнавала, когда пост. Пост держала, но на работу ходила».
В мае 1941 года Эйга окончила второй класс, и родители отправили ее на лето к бабушке и дедушке со стороны матери, Моисею и Сейне (Соне) Циперсонам в Лиозно. «Поездом, вместе с землячкой, а бабушка встретила меня на привокзальной площади, в километрах трех от дома, стоявшего на пересечении дорог Витебск – Смоленск, Орша – Колышки». Дед Моисей, вспоминает Эйга, был кузнец, тяжело работал, бабка Сейна занималась домашним хозяйством. Взрослые дети, разъехавшиеся в большие города – в Москву, Ленинград, Нижний Новгород-Горький, Витебск в конце 20-х, посылали на лето внуков. В тот год приехала на лето лишь Эйга.

Здесь и застало их 22 июня. После речи Молотова еще была какая-то надежда. «Наше дело правое, мы победим!». Но враг приближался. Дед и бабушка бросили все во имя спасения внучки, двинулись на восток. Наверное, уже доходили слухи о зверствах немцев. Но пешком далеко уйти не удалось. Лишь до Ярцева Смоленской области. «Бомбили колонны, идущие впереди. Люди гибли, теряли друг друга…».
Вернулись назад и угодили в оккупацию.

Из энциклопедии «Холокост на территории СССР» (М, 2009, с.527-528), известно, что нацисты заняли Лиозно 16 июля 1941 года. В оккупации оказалось не менее 600 евреев Лиозно. Говорится, что многих скосил тиф, и к февралю 1942 года, т.е. к моменту массового расстрела, в поселке осталось не более 360 евреев, в т.ч. согнанных из окрестных сел. Основным источником для энциклопедической статьи стало письмо В. Чернякова, подготовленное к печати для «Черной книги» Всеволодом Ивановым («Черная книга», Иерусалим, 1980, составлена В. Гроссманом и И. Эренбургом).

Всем старше 10 лет в Лиозно было приказано носить на рукаве желтую звезду. Эйга не носила - Моисей и Сейна старались не выпускать ее дома, прятали на печке. Часть домов сгорела, и бабушка с дедушкой пустили погорельцев. Жили по две семьи в комнате. Соседями были сапожник Бэрэх Каган с женой и двумя дочерьми, приехавшими на лето – врач из Витебска, учительница из Москвы.

Эйга утверждает, что «гетто в Лиозно» не было. То есть, проволочных ограждений. Но если евреи были сконцентрированы на одной улице, в 30-40 домах, то оно было «открытого типа». Бургомистром города нацисты назначили местного немца, Лямпрехта. Эйга говорит, что он оттягивал массовый расстрел евреев. Остался в городе после ухода нацистов, но был расстрелян вместе с женой «своими», полицаями.

Как выживали? «Ходили в ближайшие деревни, меняли вещи на продукты. Каган ремонтировал обувь, ему платили картошкой, горохом».
Что запомнилось? Сосед, потребовавший с бабки Сейны валенки. Та отказалась, убежала. Он привел немца. Тот приставил пистолет к виску деда. Но… не выстрелил. «Ушли, не солоно хлебавши». Эйга слышала от взрослых, что наряду с немцами были румыны, она видела, как они обыскивали и грабили, отбирали ценности.
В конце 1941-го или в начале1942гг. в Лиозно был перерезан немецкий телефонный провод, и немцы казнили семь молодых евреев. Среди них и родной брат отца, Зяма Авидон. Опускали в прорубь, пока те не превратились в ледяные статуи. Через 60 лет она заполнит на него и его жену Галину Листы свидетельских показаний – «Дапей Эд «Яд Вашем»». Галина и двое детей погибнут вместе со всеми евреями, в Адаменском рву. Заполнит и на Сейну Циперсон (урожденную Рискину) и Моисея Циперсона – бабушку с дедушкой Эйги – всех увековечат в Базе Данных Зала Имен "Яд Вашем" в начале XXI века.

23 февраля 1942 года, в День Красной армии, советские самолеты бомбили железнодорожный узел Лиозно, а 24-го днем началась «акция» – в еврейские дома ворвались полицаи. Они были на каждом перекрестке. Бежать было невозможно. И все же, когда двое соседей – вооруженных полицаев входили в дом Циперсонов, бабушка крикнула Эйге на идиш «Лейф!» - «Беги!». Та бросилась по снегу в сторону деревни Адаменки. В летнем пальтишке, сшитых бабушкой бурках, в легкой шапочке, с вафельным полотенцем. Помнила, что с утра в Адаменки ушел сапожник, назвавший жене имя «клиентки». К ней жена Кагана должна была пойти за оплатой.

Перед ней полицай: «Куда, жидовка?! Назад!..». Повернула назад, напоролась на еще одного местного «доброхота», бросилась к лесу. Трое немцев не обратили внимания на бегущую девочку. Добежав до Адаменок, Эйга нашла ту самую женщину, затем, с ее помощью, самого Кагана. Решили уходить. Забрели в какую-то деревню, спрятались в сарае, в сене. В Адаменском рву тем временем шел расстрел - слышались пулеметные очереди, одиночные выстрелы. Добивали тех, кто уцелел. В сарае их обнаружили и пригрозили привести немцев. Грозил ребенок, ровесник Эйги. Пришлось бежать.

…После скитаний, «хождений по мукам», решились войти в один из домов в отдаленной деревне. Сапожник пообещал хозяйке починить обувь, если накормит. Сам ушел в деревню Колышки, где еще надеялся найти родных живыми. Пообещал вернуться за девочкой. Но соседи предупредили хозяйку - держать маленькую еврейку опасно. Одна похвасталась, что в еще не засыпанном рву ради золотого кольца отрезала палец у трупа... Сын хозяйки проводил девочку до большака, ведущего в Колышки. Пройдя не менее 20 километров, она увидела мужчину с красной звездочкой на шапке. Тот расспросил ее, кто, откуда и направил в сельсовет.
Колышки Витебской области служили перевалочным пунктом для беженцев из окрестных сел и деревень.

Оттуда Эйга попала в Понизовье, Руднянского района Смоленской области, в большой партизанский отряд. Ее поручили еврейке - поварихе, чудом спасшейся с сыном из Рудни, где евреев закапывали живьем. Партизанки сшили девочке кофточку, юбку. По словам Эйги, из отряда по ночам уходили группы беженцев в сторону линии фронта, но брать ее никто с собой не захотел.

…Эйга хорошо запомнила ночь, когда большой обоз с десятками мирных жителей с детьми отправился через линию фронта. Как раз в те дни немцы начали наступление на партизан, а отряд должен был отражать их натиск. Шли ночами. А в деревнях меняли лошадей. Убеждена – эвакуация мирного населения была организована командованием отряда.

В монографии российского историка И. Альтмана «Жертвы ненависти» (М, 2002, с.401) говорится о том, что партизанский отряд под командованием П. Вишнева, действовавший в Смоленской области и Белоруссии, вывел за линию фронта из района Рудня-Лиозно-Ковшики 250 евреев. Однако речь – о более позднем периоде, об октябре 1942г. История спасения 218 евреев из белорусского села Долгинова Николаем Киселевым – август 1942 года. А тут – март 1942 года.

…Сколько времени длился переход на подводах через линию фронта, Эйга не помнит. Так или иначе, она оказалась в прифронтовом селе Ильино Калининской области, где стояли части Наркомата внутренних дел. Девочке повезло – двоюродный брат матери Борис Должанский, узнав о ее спасении, переправил девочку домой на машине в Москву, с запиской и сотней рублей в кармане. Ехали ночами.

С первых же дней войны Лев Авидон - на фронте, Галя (Гося) в составе Наркомата рыбной промышленности была эвакуирована в Сталинград, затем в Челябинск. Вся родня искала Эйгу (Ольгу) Авидон по всей стране, через Бугуруслан, но в ответ: «На не оккупированной территории не обнаружена»…

В письме жене в Сталинград от 29 августа 1941 года Лев Авидон, сообщая о своем ранении, беспокоясь о судьбе дочери и родителях жены, старался морально поддержать ее: «Об Олечке я ничего не знаю. Я спрашивал многих лиознян, но они также ничего не знают о своих родных…Относительно Олечки и родителей я постараюсь сделать все возможное, но напрасно ты думаешь, что если бы да была в Москве, то узнала бы что-нибудь о них. Таких несчастных, как мы, десятки тысяч, и если бы ты была в Москве в условиях тревог и без родных, с нашими соседями теперь, то тебе было бы еще хуже. Надежда на то, что мы разыщем, далеко не потеряна, так что не очень отчаивайся, ибо время наше очень суровое, и что бы нам не принесла судьба, мы должны стойко все перенести, т.к. при отчаянии можно потерять энергию, без которой мы ничего не сможем сделать».
Лишь в апреле 1942 года отец узнал, что дочь жива…

… Наверное, чудом спасшуюся девочку наверняка отправили бы в детдом, но на ее счастье в домоуправление пришел ее родственник, музыкант Юдель (Леня) Абелев. Вместе с женой Соней, двоюродной сестрой матери, они взяли девочку к себе, и восемнадцать дней, живя впроголодь, ухаживали за ней.
Письмо Абелева публикуется полностью:

«Москва, 5 апреля 1942 г.
Милая, дорогая Галя!
Мы счастливы, что могли Вам сообщить Вам великую радость о том, что ваша дочка Олечка нашлась здоровой и невредимой. Я Вам об этом сообщил срочной телеграммой; наверное, Вы уже ее получили. Судьба ваших родителей не известна, т.к. немцы увели их вместе с другим населением, но Олечке удалось сбежать. Пять недель она скиталась по деревням. Везде к ней население относилось хорошо. Особенно ласково с ней обошелся депутат верховного совета т. Васильев (по словам Эйги, он даже был готов забрать ее к себе – Г.Р.). Наконец, 30 марта она была доставлена Смоленским Обкомом в Москву. Соседи вашего дома приютили ее к себе на ночь. Особенно заботливо к ней отнеслась ваша соседка из квартиры №3 Просветова. Она ее накормила, переменила белье, их постирала и уложила спать у себя. На следующий день, не зная, что делать с девочкой, они ее привели в домоуправление. Я в это утро тоже отправился в домоуправление, чтобы уплатить за Вас и вашу комнату. Уж два месяца, как я серьезно болею. В это утро я почувствовал себя особенно плохо; но что-то внутренне чувство меня тянуло в Рощу. Я не мог усидеть дома и поехал в домоуправление и там я застал вашу милую дочку. Тут я забыл все свои боли и муки; тотчас Вам отправил срочную телеграмму и взял девочку к нам. Это случилось 31 марта но писать Вам письма я не имел возможности до сегодняшнего дня. До этого времени я был занят и поглощен всецело делами самой Олечки. Дело в том, что первой моей заботой было получение для Олечки хлебной каточки, но управдом вашего домоуправления ей в этом отказывает. Его незаконность и жестокость основывается, как я понимаю, на следующем соображении: если девочке будет отпущена хле6ная карточка, так это будет доказательством того, что она живет в этом доме, что у нее есть жилая площадь, следовательно вашу комнату заселять нельзя; а он все время старается вашу комнату отобрать, несмотря на то, что я ему представил справку, посланную Левой из действующей Красной Армии о том, что она находится на фронте. Прежде, передать ему справку, я снял копию и заставил его подписаться на копии. Но управдом все же ищет предлоги, чтобы вам вредить и замышляет о вас что-то недоброе. Он отрицает, что у вас есть брони на вашу комнату, он отрицает, что Вы ему оставили какой-нибудь документ на брони и что подписался о получении такого на копии. Я ему предлагал получить деньги за квартплату, но он все это откладывает разными ссылками. Мне ничего не осталось, как вступить с ним в решительный бой и я эти все дни шляюсь по разным учреждениями и хлопочу о выдаче девочке хлебной карточки. К сожалению, повсюду я встречаю бездушное отношение к ребенку и притом мое крайне слабое здоровье не дает мне возможности достаточно энергично действовать. Я выбиваюсь из сил и не знаю, что предпринять. В отчаянии, я все этом написал и отправил заказным письмом в «Правду». Это последняя надежда. Я не сомневаюсь, что ваша комната будет сохранена. Ему (сверху уточнение «управдому» - Г.Р.) предоставлены две справки о брони от Левы и от Вас. Копии от них сняты, на которых он подписался. Есть также свидетель – я, от которого все тянул получение квартплаты. Он свинья без рогов, который ничего не может нам сделать, но он все же злоупотребляет и свое рыло наложил на девочку, лишив ее хлеба. Мы действительно сейчас страдаем от голода, но мы стараемся, чтобы этот голод менее всего был чувствителен для девочки. Мы охотно отказываемся от своего пайка в пользу девочки, но все же не в состоянии накормить ее досыта. Я еще надеюсь как-нибудь выйти из положения. Может быть, какое-нибудь учреждение откликнется на помощь ребенку, но самый лучший исход был бы, если б наркомат вас направил в Москву в качестве сотрудницы. Вы должны об этом хлопотать. Я надеюсь, что Вас переведут в Москву, ведь Вы всегда были добросовестной и способной работницей! Сами не имеете права вернуться в Москву, но если наркомат Вас переведет, Вы этим спасете и себя, и свою девочку, она без всяких задержек получит вместе6 с Вами хлебные карточки. От Левы мы получаем письма. Он пишет, что от Вас получил 7 писем и сам Вам отправил 6 писем и не знает: почему их не получаете. Я Вам причем отправил два его письма.
Ну, милая Галя! Крепитесь, будьте здоровы и веселы. Если судьба Вам сохранила дочку, если судьба ее вырвала из подлых, злых лап фашистских палачей, то она Вам сохранит девочку и в дальнейшем для большой радости и счастья, и Вам, и ей.
Мы Вас поздравляем счастливым ее спасением и желаем Вам оставаться здоровой, счастливой матерью для милого цветущего ребенка.
Ваши Соня. Леня. Олечка тоже Вам пишет. Л…»

Только после обращения Абелева в газету «Правда», свидетельствует Эйга, ей стали выдавать хлебные карточки. Пытливый историк сможет почерпнуть из письма как информацию о Холокосте, так и о положении в прифронтовой Москве, о злоупотреблениях советских работников, и т.д.

Этой же датой, 5 апреля 1942 года, помечено первое письмо Эйги матери. Детский почерк. Нет ничего необычного. Но как пронзительно, не по-детски выстроена одна – единственная фраза: «Напиши папе, что я жива, и Сене и Розе (брат и сестра матери - прим. Г.Р.). В других письмах Эйга напишет о том, что тетя Соня купила ей куколок и книжечку с символическим названием – «Рассказы о войне»…
Разумеется, мной приводится не вся переписка. Пара - тройка писем – но каких!..

…Тогда она не знала, что будет потом. Что впереди – целая жизнь. Приезд матери, обнаружившей у дочери седые пряди волос. Челябинск, Победа и возвращение в Москву. Демобилизация дважды раненого отца. Мать, вспоминает Эйга, постепенно узнавала после освобождения Лиозно в октябре 1943 года об обстоятельствах гибели многочисленной родни – своей и мужа. Дочери не говорила, берегла. Вскоре после войны у Эйги родится брат, Миша. Она выйдет замуж за вывезенного по «Дороге жизни» блокадного еврейского мальчика Рафаэля Гадасика, проживет с ним в любви и согласии полвека. Проработает много лет в Доме политической книги в Москве. Репатриируется в Израиль, будет изучать историю и традиции своего народа. Сын Борис с женой и внучкой Аллой и внуком Женей живут в Канаде.

Незадолго до кончины мужа они посетили Канаду, и внучка Алла сделала видеозапись воспоминаний о войне бабушки Эйги и дедушки Рафаэля. Недавно навестила бабушку в Ашдоде. Брат Михаил живет в Москве.
Жизнь продолжается…


Зяма Авидон (утоплен немцами в Лиозно в реке Мошна) с женой Галей, расстрелянной с двумя детьми 23 февраля 1942 г. в Адаменском рву	Семья Циперсон: дед и бабушка Эйги со стороны матери, погибшие в Шоа, Моисей Циперсон с супругой Сейной Циперсон (Рискиной, с детьми (фото середины 20-х годов ХХ века)	Эйга Авидон 30 апреля 1942 года, Москва	Эйга (Ольга Гадасик) 9 мая 2010 года, Ашдоде (фото автора)

Семья Авидонов в 1948 году	Письмо красноармейца Льва Авидона жене от 24.04.1942 года	Письмо 10-летней Эйги Авидон матери от 5 апреля 1942 года

После публикаций в израильской прессе¹ Эйга Гадасик не без помощи автора этого материала, обратилась к руководителю Директора Департамента по архивам и делопроизводству Министерства юстиции Республики Беларусь В.И.Адамушко (кстати, недавнего гостя Израиля и участника
встреч в «Яд Вашем» с коллегами из архивов). Выдержка из ответа архива:

"...Сведений о пребывании Гадасик (Авидон) Эйги Лейбовны на оккупированной территории в г.п. Лиозно Витебской области не обнаружено.

В документах архивного фонда “Комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь” в протоколе заседания научно-квалификационной комиссии по определению статуса мест принудительного содержания граждан на временно оккупированной территории Белоруссии в годы Великой Отечественной войны от 21.09.1995 № 4 имеется решение о признании существования гетто в годы Великой Отечественной войны в г.п. Лиозно и м. Колышки Лиозненского района.

Списков узников гетто в г.п. Лиозно в архиве на хранении не имеется, в связи с чем не представляется возможным подтвердить факт пребывания и гибели Циперсон Сейны (Софьи) и Циперсона Моисея Берковича в вышеуказанном гетто".

1. "Новости недели", от 28 июля 2011 года, приложение "Время НН",
"Вести", "Ветеран и воин" от 3 августа 2011 года. (В сокращенном виде).

«Напиши папе, что я жива…»

Поделитесь своими впечатлениями и размышлениями, вызванными этой публикацией.