Отношение польского и белорусского населения к евреям на Полесье

в первые недели Великой Отечественной войны

  Е.С. Розенблат

Проблема межнациональных отношений в приграничье в первые дни и недели после нападения Германии на Советский Союз, а также специфика  политической ситуации, сложившейся на Полесье в период так называемого «безвластия», когда части Красной Армии покинули эту территорию, а немецкие войска ещё не пришли, практически не изучены. Вместе с тем, следует признать, что именно этот период во многом является определяющим для оценки процессов, происходивших на оккупированной территории в 1941-1944 годах, в том числе для  понимания всех аспектов Холокоста.

Сложность изучения (да и понимания) взаимоотношений евреев, поляков и белорусов в этот небольшой промежуток времени во многом объясняется отсутствием достаточной источниковой базы. Материалы и документы советского происхождения, иллюстрирующие политическую ситуацию первых недель после начала войны, отличаются неполнотой в силу объективных причин, кроме того, ещё далеко не все документы введены в научный оборот. Поэтому основным источником для изучения темы в настоящее время могут быть устные свидетельства очевидцев, частично –сообщения с оккупированных восточных территорий, содержащие характеристику политической ситуации на Полесье, а также реляции эмиссаров АК.

При этом следует отметить, что даже в имеющихся архивных собраниях устных свидетельств рассматриваемый сюжет – межнациональные отношения в первые недели войны – практически отсутствует. Это связано с идеологической цензурой советской эпохи (одним из примеров может служить знаменитая «Чёрная книга», которая вообще не была издана в сталинскую эпоху). Кроме того, события первых недель войны в памяти свидетелей, как правило, были вытеснены событиями, которые произошли позднее: массовыми убийствами евреев айнзатцкомандами летом 1941 г., а также полным уничтожением еврейского населения в ходе «окончательного решения еврейского вопроса» осенью 1942 г.

Публикации по теме отношений между евреями и неевреями в годы немецкой оккупации до сего дня делятся на две основные группы, условно говоря, «прокурорскую» - обвиняющую нееврейское население в антисемитизме и пособничестве нацистам (что в той или иной степени свойственно западной историографии) и «адвокатскую»  - отрицающую причастность поляков, белорусов, украинцев и русских к трагедии евреев (что типично для польской, белорусской и отчасти украинской исторической литературы). До сих пор историки уделяли главное внимание в изучении темы двум категориям нееврейского населения – палачам и праведникам. Но эти две группы представляли меньшинство, они не могут в полной степени характеризовать межнациональные отношения. В последние годы появились публикации, в которых делается попытка объективно показать всю сложность и неоднозначность  отношений между евреями и неевреями в годы войны. Наиболее заметный вклад в изучение этой проблемы внёс израильский исследователь Д. Романовский. Следует согласиться с его точкой зрения, что подавляющее большинство неевреев не были  ни коллаборантами, ни спасителями евреев, «спектр их отношений к евреям и геноциду был достаточно широк, а линии поведения различны»[1]. Подобный подход к проблеме представляется единственно верным и позволяет избежать крайностей, когда действия представителей той или иной национальной группы экстраполируются на весь народ в целом и, исходя из этого, делаются глобальные выводы. Этот тезис с нашей точки зрения будет верным не только при изучении событий 1941-1944 гг., но и событий 1939-1941 гг. При этом, безусловно, следует учитывать преемственность и схожесть процессов, происходивших в обществе в эти периоды.

Вакуум власти, как правило, порождает стихийные, практически рефлекторные действия определённой части общества – отсутствие сдерживающих факторов порождает деструктивную активность, следствием которой является массовый грабёж, бандитизм, убийство представителей наиболее бесправной категории населения. Можно увидеть, что в это время происходит своеобразная дифференциация: группы, имеющие преимущества в предверии установления новой власти, рассчитывая на её одобрение и свою безнаказанность, консолидируются и преследуют те социальные или национальные группы, которым с установлением нового режима будет отведена роль аутсайдеров. Таким образом, объектом насилия в период «безвластия» заведомо становится не только случайные жертвы, а и вполне определённая, спроектированная знаниями местного населения об особенностях идеологии будущей власти, часть общества. Выбор жертвы обусловлен заранее и поведение тех или иных категорий населения может быть спрогнозировано с большой долей вероятности. При этом наибольшую активность в преследованиях проявляют пострадавшие от свергнутой власти, а жертв тем больше, чем большими привилегиями с точки зрения пострадавших они пользовались во время существования прежнего режима. Этот момент необходимо учитывать, изучая ситуацию первых дней и недель после начала Великой Отечественной войны. Невольно напрашиваются аналогии с периодом в сентябре 1939 г., когда на Полесье в короткий срок во время смены польской власти Советами,  происходили стихийные грабежи и убийства поляков, как классовых врагов. Одним из главных критериев жертв в тот период была административная принадлежность к польской власти. Затем репрессивные функции взяло в свои руки советское государство, проводя депортации и достаточно масштабные классовые чистки среди польского населения. Много общего с этой моделью наблюдается и в конце июня – начале июля 1941 г., сам механизм и процессы остались теми же, изменился лишь состав участников, направленность действий. Межнациональные отношения, выстраивавшиеся в 1939-1941 гг. по схеме «белорусы и евреи против поляков», изменились на прямо противоположные: «поляки и белорусы против евреев». Однако нет необходимости доказывать, что советская власть не ставила перед собой задачи «окончательного решения польского вопроса» - целенаправленного тотального устранения польского элемента, в то время как нацисты абсолютизировали идею «еврейского зла» и взяли курс на полное уничтожение евреев, руководствуясь принципом коллективной ответственности.

Рассматривая проблему отношений местного населения к евреям в первые недели после нападения Германии на Советский Союз, с моей точки зрения, можно выделить следующие оттенки поведения:

1.       Агрессия по отношению к еврейскому населению, выражавшаяся в угрозах в адрес евреев, погромах, грабежах, убийствах, а чуть позднее – в выдаче евреев оккупантам и доносах на них.

Большинство еврейских свидетелей признают откровенно враждебную, всеобщую антиеврейскую позицию местного населения, что было для евреев абсолютно неожиданным и непонятным. Так, в воспоминаниях жителя дер. Хоростово (Ленинский район Пинской области) Арье Плоткина приводится следующий любопытный эпизод, относящийся к 1-2 июля 1941 г. (периоду безвластия): когда А. Плоткин, зайдя в пустой сельсовет, попытался дозвониться в районный центр, оказалось, что связи нет, телефон отрезан. Сидевшие на скамейке подвыпившие мужики смотрели на него и смеялись. «Крути, крути! – сказал один из них, – Всё, нет больше твоих Советов, – добавил другой, – Ваша власть кончилась… Теперь мы твоя власть. Хватит, поиздевались над мужиком»[2]. В м. Лахва Лунинецкого района поляки и белорусы за несколько дней до прихода немецких войск издевались над евреями, разбили еврейские магазины и били евреев[3]. В некоторых населённых пунктах убийства евреев начались раньше прихода немцев – например, в д. Городное (Столинский район), в Давид-Городке (Столинский район), Лельчицах (Пинский район)[4]. Вышедший из окружения осенью 1941 г. лектор Брестского обкома КПБ(б) А. Иоффе утверждал, что в дер. Городище Пинского района «кулацкая» банда организовала еврейский погром, в ходе которого у себя в домах было убито 14 человек[5]. С приходом немцев стали поощряться доносы на евреев и их прямая выдача немецким властям. На это, в частности, указывает организация в июне-июле 1941 г. целой сети так называемых «информационных служб», куда население приглашалось сообщать о местонахождении евреев[6]. Зачастую местные жители принимали активное участие в издевательствах  над евреями. Подобный случай описывает свидетель А.Ф. Веренич (дер. Стахово Столинского района): «Через несколько дней после прихода немцев приехали полицаи из дер. Плотница. На евреев повесили жёлтые звёзды… Всех евреев… пригнали к болоту… и стали то загонять в трясину, то выгонять на сушу. Старики утонули… Местные наши люди стали просить не делать этого, но никакие просьбы не помогали. Хуже всего, что фашистским прихлебателям помогали свои деревенские парни… До захода солнца они измывались над людьми, чтобы выслужиться перед немцами. Утонули тогда шесть человек… Остальных евреев погнали в Столин»[7].

В этот период у еврейского населения сформировалось чёткое представление о том, что местному нееврейскому населению нельзя доверять, возникли сомнения в надёжности соседей. Возник позже закрепившийся стереотип: нельзя идти за помощью к местному населению. Период «безвластия» летом 1939 г. сыграл для евреев ту же роль, как в сентябре 1939 г. для поляков, когда они убедились в том, что «все против них». Евреи испытали  шок от поведения местного населения, подобный тому, который пережили поляки в 1939 г., это отчётливо прослеживается в воспоминаниях еврейских свидетелей о Холокосте. Евреи, основываясь на фактах грабежа, убийствах, слухах о событиях в других местностях приходили к выводу о том, что местное население настроено по отношению к ним враждебно. Это видно и из дальнейших событий, поведения евреев (попытки обратиться за помощью к соседям и знакомым  предпринимались сравнительно редко).

2. Сочувственное отношение к евреям и помощь соседям, коллегам или знакомым выражалось в советах бежать с семьёй, спасаться от Гитлера, а также в укрытии еврейского имущества от немцев и бандитов. Некоторые местные жители заступались за евреев в ходе погромов, уговаривая нападавших не убивать людей. Уже упоминавшийся лектор Брестского обкома А. Иоффе вместе с другим евреем, также, по-видимому, коммунистом, был схвачен в дер. Торгашевичи Пинского района. Бандиты допрашивали и били пойманных евреев, но те твердили, что являются рабочими. Их ограбили и повели на расстрел, однако трое крестьян заступились за евреев, их жизнь была спасена.

3.     Позиция выжидания, равнодушия, нейтралитет.

Большинство нееврейского населения может быть включено именно в эту группу. Ярче всего эта позиция отражена в воспоминаниях О.И. Вашкевич, жительницы д. Брилохи Воложинского района: «Насчёт евреев во время войны ничего не знаю, я внимания не обращала… Жалко их было, но что можно было сделать, я вообще не выезжала никуда… Может в городе что и было, не знаю… Да и правду всё одно никто не расскажет…»[8].

Анализируя весь спектр отношений к евреям со стороны местного населения, следует оценивать мотивацию и последовательность действий тех или иных групп, принимать в расчёт уровень агрессивности польского и белорусского населения. Выделяются несколько основных причин агрессивных действий:

1.     Месть:

а) личная; в качестве примера может быть взят случай, описанный в  воспоминаниях И. Южука, жителя м-ка Погост-Загородский Пинского района: «Когда пришли немцы, они устроили показательное «судилище» – жестоко выпороли местного еврейского парня, который подрался с сыном полицейского»[9].

б) идейная (как правило, основанная на антисемитизме и ненависти к советской власти – жидо-коммунизму). Вот что сообщает М.Д. Савоневская, жительница дер. Подлесье Жабинковского района: «С началом войны разбирали из колхоза коров, зерно… кто плакал, кто тешился. Богатели за счёт войны, грабили тех, кто уезжал. Погромы и грабежи были: свой на своего шёл. Поляки рады были, так как не любили колхозы, советскую власть. Поляки мстили – выдавали евреев и коммунистов…»[10]. Такие же основания – месть за преступления советской власти – были и у пострадавших в 1939-1941 гг. белорусов.

2.     Стремление выслужиться перед новой властью. Свидетель А.О. Козлович из д. Горск Берёзовского района отмечает: «Сдавали немцам активистов – коммунистов и евреев… не за деньги сдавали, а хотели выслужиться, потому что думали, что Германия уже будет навсегда. Кто как относился к евреям. Жалели… при этом шли разговоры, что так им и надо, нажились, мол, на нашей кровушке, вот пусть теперь и ответят. Лентяи, мол, и обманщики, распявшие Иисуса»[11]. Вообще, в отношении к евреям уже в начале войны наиболее ярко проявились все те мифы и стереотипы, которые веками окружали «образ» еврея (в том числе и религиозные).

3.     Имущественные мотивы – стремление поживиться еврейским имуществом.

Эта причина агрессии по отношению к евреям, на мой взгляд, преобладает (по крайней мере в показаниях свидетелей).

Заводский С.Т. (д. Осовая, Малоритский район): «… У нас всех евреев уничтожили: часть в лагере, а кто спрятался, то свои люди повыдавали за деньги…».

Плисюк Н.С. (д. Лесок Каменецкого района): «…Известны случаи выдачи евреев местным населением немецким властям. Еврейское имущество… растаскивалось местным населением…».

Корда Б.К. (д. Мокрая Дубрава, Пинский район): «…Наши логишинцы помогали немцам расстреливать евреев… Когда евреев расстреляли, их имущество разобрали люди, были даже такие, которые ездили в гетто и забирали вещи евреев там»[12].

Анализ многочисленных примеров грабежа еврейского населения в первые дни и недели войны приводит к выводу об аналогичности этих событий с происходившими на Полесье в 1939-1941 гг.: это касается мотивации поведения местного населения, форм и методов. Действительно, в период безвластия до установления советской власти грабили и убивали зажиточное население, поляков. Зачастую эти отношения принимали характер конфликта город (местечко) – деревня или бедные – богатые. Основной целью агрессивных действий был грабёж. Как бы ни было аморально или даже преступно такое поведение, оно понятно и даже по-человечески объяснимо. Как отметил израильский историк Д. Романовский «примитивный грабёж – явление неинтересное историку; грабёж становится интересным тогда, когда грабитель начинает подводить идейную базу под своё поведение, пытается чем-то «облагородить» мотивы грабежа»[13]. Погромщики чаще всего истинные мотивы своих действий – жажду наживы – сознательно маскировали преувеличением вины евреев в преступлениях советской власти, охотно отождествляя любого еврея с большевистской жидо-коммуной. Нельзя антиеврейские выступления, погромы, негативное отношение к евреям со стороны белорусского населения Полесья объяснять засильем евреев в 1939-1941 гг., это значит следовать за логикой бандитов, оправдывавших таким образом примитивный грабёж, и идеологией нацистов, упорно вдалбливавшей этот тезис в массовое сознание населения оккупированных территорий в 1941-1944 гг.

 Показательны в этом смысле воспоминания жителя дер. Хоростово (Ленинский район Пинской области) Арье Плоткина:

 «Когда зимой 40-го года увозили в ссылку семью «пана профессора» (местного помещика) сосед Филипп Копа (крепенький, румянолицый весёлый мужичок (часто занимавший у матери автора последние гроши на бутылку) под шумок перетащил из дома помещика к себе всё, что мог… Мама мне тогда говорила: сейчас можно грабить помещика и Филипп грабит его, завтра можно будет грабить евреев и Филипп первый придёт грабить нас»[14]. Второй эпизод (период «безвластия», конец июня 1941 г.): «…Как-то ночью ворвались к нам трое бандитов. Они приказали нам молчать, перерыли наш скромный скарб и забрали мой единственный костюм». Третий случай произошёл на следующий день после прихода немцев и организации в деревне полиции: «Филипп опять явился к нам рассказать о новой службе: «Хватит батрачить на других, сейчас другие будут батрачить на меня. Вас я буду оберегать, а чтобы ничего не случилось, возьму к себе на хранение всё, что есть ценного в доме», - с важным видом говорил он. Поскольку никаких ценностей у нас не было, мы отнесли ему две перины и несколько подушек…» (ещё через несколько дней Филипп Копа застрелил 8-летнюю сестру А. Плоткина)[15].

В ряде случаев очень трудно идентифицировать национальную принадлежность погромщиков, опираясь на свидетельства. Но во многих воспоминаниях подчёркивается, что именно поляки, как правило,  отличались особенно негативным отношением к евреям. Основная масса белорусского населения Полесья была достаточно пассивна. “Пик активности” приходится на период “безвластия”, когда белорусы участвовали в погромах. В дальнейшем на Полесье, как и целом в Белоруссии, несмотря на попытки оккупантов «инсценировать погромы против евреев… в связи с пассивностью… белорусов оказалось невозможным…»[16]. Что произошло? Виновата ли ментальность или крестьяне «выпустили пар» на поляках в 1939 г. или инстинктивно почувствовали «чуждость» немецкой власти, увидели масштаб новой войны и испугались, что поголовное истребление евреев – это пролог, а дальше наступит их очередь? Так, в немецкой оперативной сводке за октябрь 1942 г. по Брест-Литовскому округу читаем: «…среди населения распространяются слухи, что после расправы над евреями последует расправа над русскими, а затем будут расстреляны поляки и украинцы…»[17].

В организации еврейских погромов и грабежей роль зачинщиков играли создаваемые в период безвластья банды, в состав которых входили дезертиры (как и в 1939 г.), бежавшие со сборных пунктов сразу после получения оружия призывниками, и присоединявшиеся к ним с целью грабежа крестьяне. Так, в Ленинском районе Пинской области из дезертиров была создана банда, которую возглавили учитель Стачак  из дер. Пузичи, учитель Бучек из дер. Хоростово и лесничий Кулаковский – все поляки[18]. Бандиты отбирали оружие у отступавших красноармейцев и раздавали крестьянам. Власть в местечке Ленино и районе ненадолго оказалась у бандитов, которые грабили и издевались над еврейским населением. Беженцы, пытавшиеся уехать в крупные местечки или города, по дороге в лучшем случае грабились, а то и убивались[19]. Позднее некоторые члены банд становились полицейскими. Но симптоматично, что многие белорусы, грабившие еврейское население, магазины, склады, расхищавшие колхозное имущество, отказывались от предложения стать полицейскими[20].

В погромах участвовали и бывшие заключённые советских тюрем – например в Бресте еврейский погром устроили поляки, выпущенные из тюрьмы.

Основная масса белорусов не испытывала к евреям ни  особой ненависти, ни особой любви, а их поведение чаще всего было по отношению к евреям безразлично-пассивным. Их, как правило, жалели, но и только. На отношение жителей Полесья к евреям и их судьбе влиял страх. С одной стороны – страх перед наказанием за укрывательство евреев и помощь им. Мы встречаем следующие свидетельства: «Прятали евреев очень короткое время и очень неохотно…» (дер. Борщево, Каменецкий район); «сильно процветали доносы. Выдавали советских деятелей, евреев… Их было жалко. Многие из страха доносили на них немцам» (дер. Баранки Каменецкого района). Был и страх другого рода. Часть местных жителей нажилась на беде соседей. Кто-то брал на хранение еврейское имущество, кто-то жил в бывшем еврейском доме  и т. д. В результате: «… некоторые боялись, что евреи, которые остались живыми, потребуют возвращения награбленного» (из воспоминаний Д. Гальперн, дер. Лунно Мостовского района)[21]. «Исчезновение» еврейского населения устраивало тех местных жителей, которые рассчитывали унаследовать еврейское имущество, но большинство старались не быть напрямую причастными к уничтожению еврейского населения.

Более сложным видится отношение к евреям (да и к белорусам) со стороны поляков. Зачастую поляки выступали в качестве лидеров антиеврейских акций. Позднее они составили значительную часть коллаборантов на Полесье. Об этом не забывают местные жители:

«Поляки, хотя и было их мало в деревнях, стали полицаями у немцев…» (У.М Будиник., дер. Михалин Жабинковского района).

Ситуацию на Полесье пытался объяснить представитель Коменды Главной ZWZ (Союз вооружённой борьбы) под псевдонимом «Метэк», предоставивший свой рапорт в бюро информации и пропаганды Коменды Главной АК (KG) в конце 1941 г. Польский эмиссар отмечал парадоксальность того факта, что поляки на Полесье поддержали врага № 1 – немцев, что проявилось в наплыве поляков в полицию, местное самоуправление и гражданскую администрацию. Поляки-полицейские, по словам «Метэка», зачастую демонстрировали излишнюю  услужливость,  рвение при исполнении своих обязанностей. Анализируя причины подобного поведения поляков в бывшем Полесском воеводстве, «Метэк» предлагает следующие объяснения:

1.     Поляки, о которых идёт речь, - это местные, «некачественные» поляки, отличавшиеся низким интеллектуальным уровнем, воспринявшие местный полесский менталитет, по социальному составу – полуинтеллигенты (по его мнению, 80 % «качественных» поляков вывезли отсюда в период 1939-1941 гг.).

2.     Эти поляки после «большевистского пекла» считают немцев своими избавителями, испытывают к ним определённое чувство благодарности за освобождение края от власти Советов.

3.     Поляки наивно верят в то, что немцы присоединят к Польше кресы всходни.

4.     Поляки, пережившие репрессии со стороны советской власти, стремятся к мести, надеясь с помощью нацистов отомстить предателям-нацменьшинствам (евреям, белорусам и украинцам) за сентябрьские преступления 1939 г., «совершённые над поляками».

По-сути, «Метэк» практически сформулировал основной мотив поведения поляков на крэсах всходних – желание, чтобы немцы наказали местное население. Реваншистские настроения обусловили участие поляков в процессе наказания. Даже «Метэк» отмечает, что единственным лозунгом, который может поднять поляков на Полесье на борьбу за возрождение независимого польского государства, может быть прежде всего «обещание наказания Речью Посполитой своих граждан-предателей, рекрутировавшихся здесь на 99 % из евреев, украинцев и белорусов» - то есть обещание мести. Таким образом, агрессия поляков в отношении еврейского населения на Полесье является  вполне закономерной и логичной.  Даже те поляки, которые не принимали непосредственного участия в погромах и убийствах евреев, будучи в составе оккупационной администрации и полиции, несут безусловную ответственность в осуществлении антиеврейских мероприятий и декретов новой власти (регистрации, концентрации, еврейского населения, геттоизации, депортациях).

Подводя итоги, ещё раз необходимо подчеркнуть, что проблема межнациональных отношений в первые недели после начала Великой Отечественной войны не может рассматриваться вне контекста событий довоенного периода и всего периода немецкой оккупации. Ещё до установления немецкого оккупационного режима местное население определило свои позиции, которые в целом оставались неизменными вплоть до момента проведения акций массового уничтожения евреев.

В целом, данный реферат не может претендовать на окончательные выводы. Требуется сбор материалов и их тщательный анализ, в настоящее время подобная работа только начинается. Хочется обратить внимание и ещё на одну проблему: сложность и щепетильность обсуждаемого вопроса  может заставить исследователя поступиться принципами объективности. Следует чётко провести грань между историей и политикой.

назад