Я решился опубликовать это после знакомства с главами из пронзительной повести Сергея Стукало "Цхинвали" (Реквием). Спасибо ему за это. Увы, Вторая мировая война ничему не научила людей. И через 50-60 лет после ее окончания соседи, живущие рядом многие годы, а то столетия, идут убивать друг друга, становясь марионетками в руках амбициозных политиков, преследующих свои цели, играющих в самую страшную кровавую игру - оголтелый национализм. Это меньше всего литературное произведение. Я - историк и больше всего ценю документ. Повествование мое пристрастно. Буду благодарен читателям, которым хватит терпения и сил прочитать до последнего слова...

   23 августа 1939 года было подписано советско-германское соглашение, вошедшее в историю под названием "пакт Молотова-Риббентропа". Никто не мог предположить, что это событие определит не только судьбы Польши и Прибалтийских государств на ближайшие годы, но и всей Европы на последующие 50 лет. В октябре 1939 г. СССР заключил соглашение с Прибалтийскими республиками о размещении частей Красной Армии на их территории. Тогда в Латвии были размещены части Красной Армии общей численностью до 30 тысяч человек. Эти соглашения открыли путь к аннексии всей Прибалтики Советским Союзом в июне 1940 г.

   17 июня 1940 г. начался ввод на территорию Латвии "дополнительных частей" Красной Армии. Я сознательно не провожу исторического исследования событий в Лудзе 17-20 июня 1940 г. Я хочу показать все, что происходило в городе глазами обывателя, свидетеля, пусть даже иногда симпатизирующего происходящему, но далеко не всегда понимающего, что происходит на самом деле. Эта мозаика сложилась из рассказов разных людей и в разное время, вполне возможно, могут быть какие-то неточности, что-то может быть упущено. Но мне хотелось передать атмосферу событий тех решающих для Латвии и судеб многих людей дней. Интересно услышать обе стороны: тех кого "освобождали" и тех, кто "освобождал".

   В ноябре 1997 г. я познакомился с Комиссаренко Давидом Самойловичем, который был начальником полковой радиостанции одной из частей, вступившей в Латвию в июне 1940 года. Он рассказал мне о своей уверенности в том, что их встретят бедные опухшие от голода рабочие и крестьяне, поэтому он положил в вещмешок несколько буханок хлеба и раздобыл дополнительный сухой паек и сахар, чтобы раздать рабочим, которых "замучила буржуазия, как нам объяснял политрук. Так думал и поступил не только я один. Каково же было наше удивление, когда мы увидели аккуратные богатые хутора, хорошо обработанную землю, множество коров и свиней, увидели, сытых, хорошо одетых крестьян и горожан, у многих наручные часы, которые для нас, советских людей, были редкостью и предметом роскоши. Магазины полны, на улицах много велосипедов. Мои запасы никому не понадобились. Тогда я впервые задумался о лживости советской пропаганды".

   В Лудзу части Красной Армии начали входить рано утром 17 июня со стороны Зилупе. У переезда, в конце улицы Латгалес собралось много горожан - взрослых и детей. Было много полицейских. Двое из них - Тылтынь и Вилдзе все время что записывали в блокнотики. В канавах, по обе стороны дороги лежали с винтовками наготове солдаты Лудзенского гарнизона. Руководитель местных айзсаргов Фишман похвалялся: "Дайте мне роту солдат, и я разобью фанерные танки русских". Однако солдаты латвийской армии имели приказ не препятствовать вводу частей Красной Армии на территорию еще независимой Латвии. Около 7 часов утра показалась легковая машина, в которой ехал офицер, а за машиной шла колонна танков Т-26 и грузовиков-полуторок с солдатами. Многие жители забрасывали танкистов цветами. Часть колонны прошла через город и остановилась в Гарбаровском лесу в двух километрах от города. Вместе с танкистами, забравшись на броню танков, уехало с десяток самых смелых местных мальчишек. Много лет спустя отец рассказал мне, что он все-таки ковырнул танк гвоздем - танк оказался железным. В лесу танкисты накормили мальчишек красноармейским обедом. Домой отец прибежал со значком "Ворошиловский стрелок", подаренным ему одним из танкистов. Весь день через город шли части Красной Армии пехота и кавалерия. Город находился в ожидании перемен.

На следующий день 18 июня 1941 г. в Лудзе начались митинги. Один из первых митингов состоялся на площади у церкви, перед зданием полиции. Митинг открыл коммунист-подпольщик В.Рубулис. Затем выступали и другие впервые открыто заявившие о себе коммунисты и комсомольцы. Янкель Цилевич, Надя Кравцова требовали свержения буржуазного правительства и установления советской власти. Город был как взбудораженный улей. К концу дня на улицах уже пели "Катюшу". Вечером, на площади, укрепив между двумя полуторками экран, красноармейцы крутили кино. В перерыве между фильмами "Ленин в Октябре" и "Юность Максима" вновь возник митинг, вновь гремели призывы: "Долой Ульманиса! Да здравствует Сталин! СССР!" Поздно вечером и ночью в городе прошли аресты. Полицейские арестовали часть вчерашних ораторов. С утра 19 июня митинги следовали один за другим. Выступающие требовали установить советскую власть, освободить арестованных, раздались новые требования покончить с полицией. Два танка остановились и направили пушки в сторону здания,в котором размещалась городская полиция. Советский офицер с тремя шпалами (подполковник.- А.Ш.) вошел в здание и после переговоров с начальником полиции Бондарсом все ранее арестованные были освобождены, полицейские разошлись по домам, т. е. фактически полиция перестала исполнять свои функции.Никаких избиений полицейских не было, никто из них в те дни не был арестован.

   Через несколько дней в городе вместо полиции из числа, вышедших из подполья коммунистов и комсомольцев, а также всех активно симпатизировавших установлению советской власти, был создан батальон рабочей гвардии. Командиром батальона был назначен бывший подпольщик-коммунист Иван Гусев. В этом отряде с громким названием "батальон" на самом деле было 50 человек - русские, латыши, поляки, но большинство составляли евреи - около 30 человек. Рабочегвардейцы носили синие гимнастерку и галифе, кожаные ремень и портупею, кожаные сапоги, синию фуражку с околышем и красной звездочкой. Рабочегвардейцы были вооружены винтовками, конфисковаными у полиции и айзсаргов.(Aizsargs - Айзсарг - "защитник". Военизированные формирования сельских хозяев, разделенные на полки. Общей численностью около 60 тысяч. Аналог национальной гвардии США. В годы Второй мировой войны айзсарги сотрудничали с гитлеровцами и принимали активное участие в массовых убийствах. -А.Ш.). Гвардейцы следили за порядком в городе, несли патрульную службу, охраняли государственные и партийные учреждения. Это не была замена милиции, это был вспомогательный добровольный вооруженный отряд для охраны и защиты новой власти.

   В 1966 году мне удалось разыскать фотографию рабочегвардейцев. Они сфотографировались 1 мая 1941 г. на развалинах старого замка перед самым расформированием. Однако уже 24 июня 1941 г. батальон будет сформирован вновь, и на следующий день примет свой первый бой с группой немецких диверсантов. В том 1966 г. я опросил многих земляков с целью установить имена всех, изображенных на снимке. Тогда мне это удалось. Затем фотографию со списком я передал в краеведческий музей, и она долгие годы находилась на стенде, рассказывавшем о событиях 1940 г в Лудзе. Не знаю, демонстрируется эта фотография сейчас, вероятнее всего, нет. Все рабочегвардейцы ушли добровольно на фронт, многие из них были в партизанских и разведотрядах, большинство погибли в боях с фашистами. А тогда, в 1966 году мне посчастливилось встретиться с немногими из них оставшимися в живых. Увы, сейчас у меня этого списка нет, приходится вспоминать заново. К сожалению, сегодняшний список будет неполным. Родственники тех, кого я не назову, простите меня. Я называю тех, кого вспомнил без национальных различий.

В 1940-1941 г. они стояли в одном строю и навеки вместе остались на старой фотографии. Командир батальона - Иван Гусев, Бойцы: Алексей Алешин, Маруся Алешина, Алешина (сестра Алексея и Маруси) Арон, Яков Баш, Абрам Брикер, Раська Брикер, Виктор Боровик, Бунчиков, Сеня Голубев, Голубев (брат Сени), Ира Грошева, Иван Ершов, Янкель Жорде, Ида Путерник, Грошева, Олег Труханов, Василий Кравцов (О.Труханов и В.Кравцов весной 1942 г. перешли линию фронта в составе группы разведчиков отряда "Узвара" НКВД ЛССР и 4 мая 1942 г. в 30 км. от Лудзы погибли в бою у озера Бижу). , Надя Кравцова, Кирсанов, Лавринович, Лазарев, Рувен Левин, Миллер, Озол (Отец Озола был очень сильный человек, когда в Лудзу летом приезжал цирк шапито и раскидывал свои палатки на конном базаре, то отец Озола нанимался бороться с медведем. Таким же сильным был и его сын, погибший в боях под Москвой в составе Латышской дивизии.Имя, к сожалению, сегодня не могу вспомнить). , Евлампий (Василий) Сеньков, Смирин, Павел Стефанович, Стефанович (брат Павла), Стрельчиков, Арон Шнеер - брат моего отца, Давид Файнштейн, В.Федоров, Янтик Фонарев, Залман Циюня...

   В городе около полугода находилось несколько красноармейских частей. Расположились они в военном городке и казармах бывшей латвийской армии, на месте которых после войны работал промкомбинат, а затем был построен завод "Металлист". Офицерский состав этих частей питался вне казарм, а был прикреплен к некоторым семьям, которые пользовались доверием у новой власти, в основном к семьям рабочегвардейцев. Многие горожане относились к этому резко отрицательно. Неоднократно можно было слышать реплики: "Как вы пустили русских на порог!" Большая группа офицеров питалась в семье Лоцевых - хозяев гостиницы. Правда, это не спасло их от высылки в июне 1941 года. В семье моего дедушки столовались комендант города капитан Долинин Василий Петрович, старший лейтенант артиллерист Аракелов, младший лейтенант кавалерист Дидинский Аркадий, младший лейтенант Василий Захаров. Офицеры получали армейский офицерский паек в военторге, покупали другие продукты, приносили их моей бабушке Розе, и она готовила для них завтрак, обед и ужин. Папа вспоминает, что именно в эти дни привычным для лудзенцев стал незнакомый ранее запах одеколона "Шипр", которым пахло от всегда выбритых и подтянутых офицеров.

   Зимой 1941 г. воинские части покинули Лудзу. Отношения, сложившиеся между еврейской семьей и советскими офицерами, были очень теплые, дружеские, а с Василием Захаровым даже семейные. Эта история имела продолжение. Хранится в нашей семье почтовый треугольник. Война уже закончилась, но еще шли и шли привычные треугольники с неповторимыми трагическими словами. Привожу текст письма полностью:

  

   Здравствуйте, мои дорогие Яков Петрович, тетя Роза, Иличка и Еличка!

   Низко вам кланяется Ваш бывший воспитанник Вася Захаров.

   Дорогие, Я. Петр. и тетя Роза, весьма вероятно Вас и нет в живых, но мне хочется от кого-либо получить весточку о вашей судьбе. С тех пор, как мы расстались с Вами, вот уже прошло 5 лет. Очень много изменилось в жизни, что Вы сами прекрасно знаете. Писать о своей жизни не стану, пока от Вас не получу ответа. Стал я инвалидом одноруким, судите об этом по моему почерку. Всех крепко целую. Ваш Вася.

   Но писем больше не приходило.

   К этому времени "Еличка" (мой дядя, младший лейтенант-разведчик Арон Шнеер) уже 3 года покоился в земле в районе Синявино под Ленинградом. Только в 1984 г. после многолетних поисков с помощью Красных следопытов удастся обнаружить его могилу, и 9 мая 1985 г. мой отец и вся наша семья впервые поклонились гигантской братской могиле, в которой покоится, как сказали местные жители, много тысяч воинов Красной Армии. На обелиске же было всего около 800 фамилий, среди которых и имя моего дяди.

   "Иличка" - это мой папа, Илья, который сразу после возвращения из эвакуации в декабре 1944 г. в 16 лет добровольно вступил в истребительный батальон и "успел" заслужить свои не детские медали.

   Ну а тогда в 1940 г. все еще было впереди, но с прошлым новая власть не церемонилась. Советская власть очень быстро покончила с еврейской, русской, польской и другими национально-культурными автономиями, существовавшими в Латвии. Были запрещены все национальные политические организации, религиозные, общественные, просветительские, спортивные, благотворительные общества. Лудзенская еврейская школа продолжала работать, однако было запрещено изучение языка иврит, изучали только идиш и ввели уроки русского языка, который преподавала Фаня Левина. Появились новые предметы - "История СССР", и "Военное дело". Вместо различных молодежных организаций появилось две: пионерская и комсомольская организации. Первыми вожатыми евреев-пионеров уже в августе 1940 г были Этя Давидова и Ида Путерник.(Ида Путерник перед войной вышла замуж за Ивана Гусева, но их счастье было коротким. Началась война и Иван погиб на фронте. Ида после войны вернулась в Лудзу). Комсоргом еврейской школы и старшим пионервожатым был Давид Файнштейн. Уже 7 ноября 1940 г. еврейские пионеры и комсомольцы впервые приняли участие в праздничном шествии. Последний парад, в котором еврейская молодежь принимала активное участие, состоялся 1 мая 1941 г. Потом просто некому было маршировать...

   Многие евреи активно включились в строительство новой, счастливой, как им казалось, жизни. Некоторым из них советская власть доверила весьма ответственные посты в партийных органах. Так вторым секретарем райкома партии была Хана Скутельская, а вторым секретарем райкома комсомола стал Янкель Цилевич. В милиции работали Руфка Левин и Лат, бывший извозчик.

   Уже в ходе работы над книгой, после газетных публикаций я получил письмо от Батии (Бася) Гамза. Батия очевидец событий и она отметила некоторые очень существенные штрихи нового времени как внешние, так и более глубокие изменения, которые принесла с собой советская власть. Можно спорить, или не соглашаться с некоторыми ее суждениями, но они, я уверен, выражают настроения некоторой части еврейского населения не только Лудзы, но всех территорий, ставших советскими в 1939-1940 гг. Из письма Батии Гамза: "...на Первомайскую демонстрацию вышли подневольные люди и приспособленцы готовые служить тому, кто больше платит. Приход советской власти был началом трагедии евреев Лудзы, как и евреев в других местах. От офицеров может быть и пахло шипром, но их прелестные дамы были очень невежественны в быту и выходили "щеголять" в ночных рубашках и атласных длинных халатах на центральных улицах города, представляли матушку- Россию. Но это еще полбеды. Страшнее было то, что воцарилась атмосфера недоверия и доносов. (Говорят, что доносчикам платили!) Покупая вещи в универмаге, нужно было предъявлять паспорт, чтобы туда записать покупку, потом делали выводы. На площадях устраивались митинги, демонстрировались фильмы ("хлеба и зрелищ!") и одновременно натравливали одну часть населения на другую, готовили списки на высылку". К письму Батия приложила удивительный документ, который необходимо процитировать полностью:

  

   Свидетеля Левин Афроима 1915 года рождения,

   урож. гор. Лудза, проживает Талавийская ул. 114,

   еврей, гр-н СССР, служащий, холост, образование

   3 группы о/ школы, член ВЛКСМ, арестовывался

   в 1937 г. и находился под стражей до апреля м-ца

   1938 г. за участие в революционной организации.

  

   За дачу ложных показаний свидетель ЛЕВИН Афроим предупрежден об ответственности по ст.95 УК РСФСР. А. Левин.

   Вопрос: Скажите, что вам известно об организации "Трумпельдор"?

   Ответ: Мне известно, что в гор. Лудза начиная примерно с 1927 г. организовалась организация еврейской молодежи "Трумпельдор". Эта организация была явно фашистская организация молодежи. Ставящая своей задачей воспитать в молодежи ненависть к Советскому строю и прививать любовь к фашистскому строю, т.е. руководители этой организации убеждали молодежь о предстоящем захвате Палестины и установления националистического государства.

   Вопрос: Известны ли вам руководители этой организации?

   Ответ: Из числа руководителей организации "Трумпельдор", мне известны: ВЕРДЕЛЬ Соломон - работает в г. Рига, ГИНСБУРГ Эммануил - учится в г. Риге в институте, ЗУСЕР Иосиф Моисеевич - проживает в г. Лудза, КАГАН Исак - проживает в г. Лудза, ВОРГАФТИК Давид - проживает в г. Рига, СЛОБОДА Давид - проживает в г. Рига, ГИНСБУРГ Моисей, учится в одном из сел. ГАМЗА Арон-Бер - проживает в г.Лудза.

   Все эти лица были в руководстве организации до 1940 года и проводили свою националистическую работу.

   Конкретная деятельность их заключалась в том, что они собирали собрания еврейской молодежи, выступали с обширными речами, проводили кружковые занятия и т.д.

   Других фактов их работы мне неизвестно.

   Протокол с моих слов записан верно и мне зачитан.

   А. Левин.

   Допросил: СОТРУДНИК ЛУДЗЕНСКОГО УО НКГБ

   СЕРЖАНТ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ (Хутков) (Стиль и орфография документа сохранены. - А.Ш.)

  

   Да, и евреи доносили друг на друга, но классовая борьба не знает национальностей. И ослепленные одной теорией приносят в жертву носителей других взглядов.

   В ночь с 14 на 15 июня 1941 г. в Лудзе, как и по всей Прибалтике, были проведены массовые аресты. Среди 102 арестованных и было 30 евреев. Среди них: Арон Бер Гамза с семьей, Мордке Бунимович с семьей, Давид Тейтельбойм с семьей, Залман Суэр с семьей, Гиршл Ривкин с семьей, Зуссер Моисей с семьей, Берл Гуревич, Лейзер Лоцов, Залман Лоцов и его жена Пая, Михаил Цемель с семьей, Мотл Крупп и Велвл Крупп с семьями и многие другие. В уже упомянутом письме, Батия рассказывает о трагической судьбе арестованных и высланных. Речь идет не только о евреях. "Все мужчины были отделены уже на вокзале в Лудзе и по этапу через несколько месяцев были доставлены в Вятские лагеря Кировской области. Цемель и Гамза умерли до суда в начале 1942 года. Ривкин умер в апреле 1942 г. Бунимович был освобожден, но скончался там же в ноябре 1943 г.

   Женщины с детьми были высланы в отдаленные от железной дороги деревни Красноярского края. К месту назначения прибыли лишь 3 июля, т.е. через две с половиной недели после ареста. Ехали в товарных вагонах с нарами, парашей и маленьким зарешеченным окном. Вагоны строго охранялись. На узловых станциях разрешалось выходить за водой лишь старосте вагона. Газет покупать не разрешалось. По прибытии на место женам заключенных было объявлено, что они вместе с детьми будут на спецпоселении в течение 20 лет. Через несколько месяцев спецпоселение было заменено пожизненной ссылкой. Жены и дети находились под надзором спецкомендатуры. Лишь с разрешения коменданта можно было покинуть место поселения даже в тех случаях, когда надо нужно было купить продукты или смолоть зерно на мельнице. Женщины и дети были обязаны трудиться на полях колхозов и совхозов, чтобы выполнить норму, получая при этом лишь скудный хлебный паек. Местное население относилось враждебно к ссыльно-поселенцам. Лишь в 1956 году спецпоселенцы были освобождены. Не все возвратились из ссылки".

   Горькие трагические строки... Вечная боль дочери потерявшей в советских лагерях отца... И все-таки, трагедия и парадокс этих страшных дней в том, что большая часть высланных, к счастью, осталась в живых, в отличие от тех, кто останется в городе и дождется прихода немцев.

   Установлением советской власти были разочарованы и те, кто связал свою жизнь с сионизмом и стремились попасть в Палестину, чтобы бороться за создание еврейского государства. Многие из них теперь вынуждены были скрываться, сменить место жительство и работу, чтобы не быть арестованными органами НКВД. Одним из таких молодых людей был Калман Энтин. О его трагической судьбе рассказал мне его брат Хилель, проживающий ныне в Израиле. Калман Энтин родился в 1918 г. в Лудзе был одним из руководителей "Бейтара" в Латгалии. В 40-м году после установления советской власти уехал из Лудзы в Ригу и начал работать на авиазаводе. Многие латвийские евреи - сторонники Жаботинского видели опасность исходящую для евреев от фашизма, поэтому, несмотря на неприятие и советской власти, в дни войны сделали правильный выбор: Калман Энтин, как и многие другие евреи, сражался бок о бок с красноармейцами против наступающих немецких войск у берегов Даугавы обороняя Ригу. Вместе с отступающими частями Красной Армии он покинул Латвию. Хилель рассказывает, что во время встречи со своим братом в Куйбышеве, тот сказал, что в России не останется. "Я хочу добраться до Палестины", - сказал он. Калман отправился в Ашхабад, чтобы перейти границу и бежать в Иран, а оттуда добраться до Эрец-Исраэль. В Ашхабаде Калман нашел и единомышленников: это были Самуил Левин, Израиль Цемах и Тевель Апельштейн. Левин и Цемах были жителями Латвии, а Апельштейн - польский еврей, бежавший от гитлеровцев в Советский Союз еще в 1939 г. Однако попытка перехода границы завершилась неудачей. Нанятый проводник выдал беглецов и они были задержаны при переходе границы. Судил задержанных военный трибунал. На суде, обвиняемые в измене родины, объясняли свое желание перейти границу тем, что желание покинуть Советский Союз и включиться в борьбу против фашистов в составе еврейского легиона особенно усилилось после откровенно недоброжелательного и антисимитского отношения к ним во время эвакуации так и со стороны местных жителей. Все четверо были приговорены к 10 годам лагерей. В марте 1943 г. в одном из лагерей расположенном в Тюменской области Калман умер. Только в 1990 г. Верховный суд СССР пересмотрел приговор 1941 года .

   В том же 1943 г. в советской тюрьме умер другой лудзенец - Нахман Астановский. Обвинение тоже - переход границы. Но противоположные причины и идеология привели к одному трагическому результату. Нахман - коммунист-подпольщик, перешел границу Латвии и Советского Союза в 1933 г. надеясь обрести новую родину на земле своих идеалов. Но никакие объяснения не помогли, и он был обвинен в шпионаже в пользу Латвии и Германии и оказался за решеткой.

   Годом ранее, 13 марта 1942 г. в Енисейской тюрьме, был расстрелян бывший лудзенский комсомолец-подпольщик Алтгаузен Носон-Файтель Мордехаевич, арестованный в 1940 г.

   Вернемся однако в довоенное время. Даже в эти черные для многих дни (через год после установления советской власти) были радостные события. Так моя бабушка Софья Перецовна Хацкевич, приехала навестить своих родных - мать, брата и сестер, которых не видела 22 года. В 1919 году она уехала со своим мужем Израилем навестить его родителей в г. Остров и уже не смогла вернуться на свою родину. Гражданская война перекроила границы Российской империи. И вот 13 июня 1941 г. со своей дочерью Мусей, моей будущей мамой, она приехала в Лудзу. Радость встречи с вновь обретенными родственниками омрачило начало войны, которую всерьез никто не воспринял. Лудзу еще не бомбили. Верили, что день-два - все завершится разгромом немцев. Несмотря на то, что началась мобилизация, сдача радиоприемников, горожане еще позволяли себе веселиться. 24 июня 1941 г. в окрестностях города в Гарбаровском лесу, у озера, отмечали праздник Лиго - Янов день (Иванов день). Мою маму пригласила принять участие в гулянье ее тетя Фрида. Мама вспоминает, что лесу были расставлены громадные деревянные столы, казалось, что ими уставлен весь лес. Огромные бочки с пивом на каждом шагу... Сотни шумных, веселых, уже слегка пьяных, одетых в красивые национальные латышские костюмы мужчин и женщин, многие с дубовыми венками на голове, сидели за столами и, обнявшись, дружно раскачиваясь в одну и другую сторону, пели песни с припевом "Лиго-Лиго". Где-то неподалеку, ближе к воде горел огромный костер, и казалось, что полыхает огнем весь лес и все небо. А люди ловко прыгали через этот огонь с песнями и криками "Лиго! Лиго!" На лужайке девушки и парни вели хоровод, или, разбившись на пары, обняв друг друга за пояс, кружились в танце. Было много и еврейской молодежи, которая вместе со своими латышскими друзьями и знакомыми также веселилась, пила пиво и пела песни. Сегодня, мне кажется, что никогда больше так весело и искренне Лудза не встречала самый длинный день и самую короткую ночь года.

   25 июня 1941 г. Лудза пережила первую бомбежку. Бомбили вокзал, на котором скопились эшелоны с беженцами из Литвы. Моя прабабушка Циля, как и другие евреи города, собирала корзины с едой и относила на вокзал беженцам, которые впервые рассказали о том, что немцы и литовцы убивают евреев. Однако этому не хотели верить. Особенно сильной была бомбежка 26 июня. Немецкие самолеты пролетали очень низко над маленькими домами, казалось, крыльями заденут крыши и трубы домов. Налеты оказали скорее психологическое воздействие на жителей города, а почти не нанесли материальный ущерб горожанам: был разрущен вокзал. Уже потянулись через город колонны отступающих бойцов Красной Армии. Правда, офицеры, да и солдаты говорили, что отступать дальше не будут: дальше граница России, а в Россию немцев не пустят. Далеко не все евреи собирались покинуть город. Повлиял и прошедший год советской власти: многие были разочарованы в своих ожиданиях о советском рае. Одни потеряли возможность заниматься частным предпринимательством: их собственность была национализирована или передана различным кооперативам; другие разочаровались в советском подходе к решению национальных проблем: запрет на деятельность всех еврейских организаций; третьи просто не хотели покидать свой дом, свое хозяйство и решили переждать войну на месте. Многие помнили немцев по Первой мировой войне, и, казалось, что все будет как и в те дни: галантность немецких офицеров, танцы с солдатами... Старики говорили: "В ту войну были у нас немцы и мы жили с ними душа в душу". И, конечно, всех потрясли аресты 14-15 июня, разом превратившие многих сторонников, или просто лояльных советской власти граждан, в ее противников, опасавшихся новых репрессий. Однако даже многие латыши, друзья, соседи советовали евреям бежать из города. Так Яков Нагле рассказывает, что его отцу неоднократно советовал уехать его друг по карточным играм бывший полицейский Вирзе. Он советовал идти к раву Дон Ихье и убедить его уехать из города, это стало бы, вероятно, примером для многих евреев. Однако рав отказался покинуть город. Его решение, бесспорно, сказалось на дальнейшей трагической судьбе лудзенских евреев, большая часть которых осталась в городе.

  

 

    В первые дни войны был арестован Михаил Короткин. Он купил у цыган лошадь, чтобы помочь своим родителям увезти с собой их небогатое имущество: семья была одной из самых бедных в городе. Оказалось, что лошадь была украдена цыганами у литовских беженцев. Кто-то из них опознал лошадь, и милиция арестовала Михаила, так он оказался в тюрьме. Родители с братьями все-таки уехали. Через много лет он рассказал мне, что городские власти так быстро бежали из города, что даже не увезли с собой арестованных, находившихся в местной тюрьме. 3 июля 1941 г. его освободили немцы. Вернее, когда тюрьма была открыта, туда пришли горожане, чтобы забрать своих родных, арестованных советской властью. Бывшая владелица гостиницы Матильда Таубе - немка, увидев Михаила, поручилась за него, сказав, что он местный. Немцам в первые дни было не до евреев, и они отпустили М. Короткина. Он тут же бежал из города и, пробираясь лесами, получая иногда помощь от местных крестьян, пробрался через не сформировавшуюся окончательно линию фронта на восток, вступил в Красную Армию и закончил войну в Венгрии в 1945 г. после тяжелого ранения под городом Секешфехервар.

   О том, что происходило после 3 июля 1941 г., рассказывают архивные документы Государственной Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистких оккупантов и их пособников. С некоторыми из этих документов мне удалось познакомиться еще в начале 80-х годов в Риге, а с другими уже в Израиле в Яд ва-Шем.

   З июля 1941 г. в город вошли немецкие войска. Была создана немецкая комендатура под руководством капитана Вестергаузена, адьютантом которого был унтер-офицер Штромберг. Практически в первый же день немецкие военные власти создали и латышскую комендатуру. Первым латышским комендантом Лудзы немцы назначили Петра Гринвальда, который до 17 июня 1940 г. работал судебным следователем в г. Карсава, а после установления советской власти в Латвии работал сторожем в местном музее. Комендантом Гринвальд пробыл 7-10 дней. За это время он организовал самоохрану, которая состояла из добровольцев, в основном учащихся старших классов средней школы и ремесленного училища, учителей, чиновников, незначительной части бывших полицейских периода буржуазной Латвии. Гринвальд сдал дела после того, как из Риги прибыли капитан бывшей латвийской армии Саулит и его адьютант Карл Рекстыньш с группой около 10 человек, среди которых были Юндарс, тоже офицер бывшей латвийской армии, Юрис Василевский, Янис Оше, который позднее возглавит городскую полицию. Саулит уехал, и обязанности коменданта, а затем и начальника уездной полиции стал исполнять Карл Рекстыньш. При советской власти он был политруком одной из частей латвийского территориального корпуса. В первые дни войны Рекстыньш перешел к немцам, но его же бывшие солдаты, также перешедшие на службу к немцам, донесли о коммунистическом прошлом Рекстыньша, однако он откупился крупными взятками и доказал свою преданность новому порядку особенно ревностной службой и старанием в истреблении евреев. С прибытием рижской группы началось формирование настоящей полиции в городе Лудза.

   Первые репрессии обрушились на евреев - беженцев из Литвы, и других районов Латвии, которые не успели эвакуироваться и застряли в Лудзе. Среди них была Ольга Савельевна Гришкан. До войны она работала в аптеке в городке Скайсткалне Бауского уезда. Вместе с мужем Михаилом Хейфецом, который в дороге был ранен осколками авиабомбы, 3 июля 1941 г. они добрались до Лудзы, где жили ее родственники.

   О том, что происходило в Лудзе летом 1941 года, она рассказала Чрезвычайной комиссии в сентябре 1944 г.

   4 июля 1941 г. самоохраной были арестованы и помещены в тюрьму все беженцы евреи и активисты не евреи, бежавшие из разных концов Латвии. В течение трех суток заключенных избивали, морили голодом. "Над нами издевалась пьяная тюремная стража, состоявшая исключительно из латышей". Начальником тюрьмы был Купровский, а его помощником Баркан.

   10-11 июля в тюрьму прибыла комиссия, которая должна была решить судьбу беженцев. В составе комиссии были директор больницы доктор Бракш, уездный начальник Юндарс, полицейский Павловский и еще несколько человек. Комиссия приступила к работе, суть которой свелась к новым избиениям тех, кого приводили на допрос. От избиваемых требовали признания в том, что они были советскими активистами и поэтому бежали от немцев. Крики избиваемых были слышны во всех камерах. Доктор Бракш заглянул в камеру, в которой содержались женщины, и заявил: "У нас в Люцине хватает своих жидов, а тут еще понаехали со всех сторон. Кто радовался, когда пришла советская власть? Исключительно евреи. А кто плакал, когда Гитлер пришел? Также только евреи".

   12-13 июля из тюрьмы освободили уроженцев Лудзы: одну женщину - Ольгу Гришкан и двоих мужчин - Александра Григорьевича Левина и Супер. Всех остальных, в большинстве женщин с детьми, всего около 150 человек оставили в тюрьме. Через несколько дней, предположительно в ночь на 15 июля, часть арестованных была расстреляна. Один из крестьян, проживавший в районе кирпичного завода (плитница), рассказал, что в ночь на 15 июля слышал стрельбу, а утром видел неподалеку от завода трупы "замученных и расстрелянных евреев". Был расстрелян и муж Ольги Гришкан. Она узнала об этом, когда принесла мужу передачу. Один из оставшихся в живых заключенных некий Друян, сказал ей, что в 2 часа ночи приехали латыши, которые страшно избили заключенных мужчин, затем посадили их в машину и отправили на расстрел. Узнав о расстреле мужа, Ольга вместе со своей знакомой Лией Вайспап, чей муж тоже был расстрелян, немедленно побежали к месту расстрела. "Я обнаружила 25 трупов, среди них двое русских, чьи фамилии мне неизвестны. Я с трудом опознала труп мужа. Его лицо было облито кровью и на всем его теле следы увечий. Я обратилась к коменданту Риекстыню с просьбой разрешить мне похоронить моего мужа на кладбище. На что он мне ответил, что по его данным муж не расстрелян, а находится на работе. Когда я стала доказывать противное, он вышел из комнаты и вернувшись заявил, что разрешение на похороны даст тогда, когда все евреи будут водворены в гетто".

   Историю создания и короткого существования Лудзенского гетто расскажут несколько человек. Один из них студент, который провел каникулы лета и начала осени 1941г. в Лудзе.

   Из протоколов допросов обвиняемого Ковалевского Павла Александровича от 17-22 августа 1944 г.

   "Ковалевский Павел Александрович, 1923 г., уроженец города Лудза, по национальности поляк. Отец был полицейский до 1933 г. С 1933 г. до момента прихода немцев работал сборщиком платежей на базаре, во время оккупации был рядовым полицейским. Сам до 1936 г учился в школе в г. Лудза. С 1936 г. учился в учительском институте в г. Резекне. Окончил в 1942 г.

   Вопрос: Где вы проживали в момент прихода немцев в Лудзенский уезд?

   Ответ: В г. Лудзе по ул. Талавияс 150.

   Вопрос: Чем вы занимались в первое время оккупации?

   Ответ: Когда в городе была создана латышская комендатура, сотрудники ее были добровольцы, записывались все желавшие служить у немцев. Записался и я. Ходили с немцами, патрулировали по городу. Вооружение нам не давалось, так как не было винтовок.

   Вопрос: Только ли охраной улиц занималась комендатура?

   Ответ: Спустя 15-16 дней с момента организации комендатуры, по приказу немецкого командования помощник начальника комендатуры собрал всех сотрудников и объяснил нам, что на нас возложена организация в г.Лудза гетто, куда мы должны собрать всех евреев в отведенный специально еврейский квартал.

   Под Лудзенское гетто было отведен небольшой район между улицами Латгальской, Костельной и Вентспилской до ул Кришьяна Барона.

   Вопрос: Назовите лиц, принимавших активное участие в организации еврейского гетто?

   Ответ: В сборе евреев и организации еврейского квартала принимали участие сотрудники бывшей латышской комендатуры - я, Ковалевский, Завар, имени не помню, работал в г.Карсаве заведующим потребительским обществом.

   Активным участником в организации гетто был Самушев, имени не помню, уроженец Звиргзденской волости, дер. Кушнеровка, возраст лет 45 или больше. Работал районным фельдшером. Сейчас он находится в Лудзе работает в исполкоме районным фельдшером. Я его видел последний раз 17 августа за несколько дней до моего ареста.

   Еще был Чекстер Иван, происхождения его не помню. Теперь он живет здесь, работает в потребительском обществе в хлебном тресте. Возраст 28-29 лет. Последний раз видел его в день моего ареста.

   Был еще Крейштан, по-моему Франц, лет 22-23, а откуда - сказать не могу. Но когда я находился в КПЗ, то видел его, как он проходил мимо меня, он был в форме НКВД. (Очень интересное сообщение, ничего по этому поводу выяснить не удалось. Ар.Шн.)

   Затем принимал участие в организации гетто Павловский Александр, насколько мне известно, он арестован.

   Потом был Большевич Александр, лет 28-30, его жена Лазорева -жительница Лудзы. Перед приходом Красной Армии он служил в полиции.

   Продолжайте показания о лицах участвовавших в создании гетто.

   Ответ: Кроме указанных мною лиц, я могу назвать Абрицкого Михаила, 1918 г. рождения. Перед приходом Красной Армии он работал пригонщиком скота.

   Был еще один по фамилии Захарс, сейчас он работает в Лудзе на почте, точнее на телеграфной станции. Видел его в день моего ареста.

   Был еще Павловский Иван, потом он служил в полиции и имел звание старшего лейтенанта. Принимал участие в организации гетто и его сын Генрих.

   Был Ливман Станислав Игнатьевич, лет около 22, среднего роста. Последнее время он служил в легионе, был ранен, где он сейчас, мне неизвестно.

   Рименовский Рихард, ему лет 32-33,уроженец Лудзы. В последние дни служил в полиции.

   Рунцанс, около 22 лет, кажется, из Мердзенской волости. Его видел в последний раз во время своего отпуска в июне сего года. Он лежал в лазарете. Был ранен на фронте.

   Далее принимал участие Столбошинский Михаил, служил в полиции, имел звание сержанта.

   Слудер, лет 30-32, работал учителем в средней школе. Затем служил в полиции помощником инспектора цен.

   По-видимому, Ковалевский замолчал, и следователь вновь напомнил ему:

   Вопрос: Кто еще участвовал в создании гетто?

   Ответ: Апситис, имени не помню, лет 35-40, местный житель. Он был начальником пожарной команды и делопроизводителем при суде. Последний раз видел его в июне сего года.

   Конечно, были и еще люди, принимавшие участие в организации еврейского гетто, но я их не знаю и не помню. Все перечисленные лица присутствовали на совещании у начальника полиции перед тем как согнать евреев в гетто. Совещание проходило в середине июля 1941 г.

   Вопрос: Расскажите, что говорилось на совещании?

   Ответ: Начальник полиции Рекстыньш (местный житель) пояснил нам, что все евреи должны быть собраны в отведенный для них квартал с левой стороны Виндавской улицы. Он распределил всех нас, сотрудников комендатуры по группам. Одна группа шла по одной улице собирать евреев, другая по другой улице и т.д. Он нам объявил, что в определенный день, дату не помню ( 20 июля 1941 г. - Ар.Шн.), мы, все группы должны будем до 22 часов собрать всех евреев в этот квартал. Дополнительно нам дали инструкцию, о чем нам надо будет говорить с евреями, когда будем их собирать.

   Вопрос: Что говорилось в инструкции?

   Ответ: Там было указано, что евреи должны были забрать с собою белье, подушки, кружки, вилки, ложки и т.д.

   Я был назначен в группу с Самушевым, который сейчас работает врачем на Латгальской улице. Другие были распределены по другим улицам по 2-3 человека, а часть ушла в городскую управу и немецкую комендатуру, где они выписывали карточки на продовольствие для евреев. В картонной карточке значились фамилия, имя и местожительство. Остальные занимались приемкой вещей, награбленных у евреев в магазинах и квартирах.

   Около 11 дня мы с Самушевым пошли оповещать евреев, проживавших по Латгальской улице.

   Вопрос: Сколько семей вам нужно было оповестить?

   Ответ: Примерно 10-12, может быть, меньше.

   Вопрос: Выделенный для гетто квартал был огорожен?

   Ответ: Нет, была лишь вывешена доска см. 30 в длину и ширину черного цвета, на которой желтой краской была нарисована шестиконечная звезда и написано: "Юден - форботен!" (Евреи - запрещено!)

   Вопрос: Сколько было всего семей переведено в гетто?

   Ответ: Точно не помню, по-моему, общая численность граждан, согнанных в гетто, составляла человек 800-900.

   Вопрос: В том числе и дети?

   Ответ: Да, в том числе дети, женщины и старики.

   Вопрос: В каких условиях они жили в гетто?

   Ответ: Всех собранных в гетто евреев разделили по квартирам отведенного квартала. Сначала жило много семей в одной квартире, а со временем их распределили равномерно. Дело в том, что сначала те евреи, которые раньше жили в том квартале, где было создано гетто, не хотели принимать в свои квартиры многих евреев, но потом все урегулировалось, всех расселили, и все стали жить одинаково. Через некоторое время, в конце июля, евреям разрешили пойти домой и взять все, что они хотят.

   Вопрос: Чем питались евреи в гетто?

   Ответ: Сначала питались тем, что у них было привезено с собой из квартир. Потом мы послали в Мердзенскую волость людей. Там жила еврейская семья Фонаревы. В хозяйстве этого Фонарева была зарезана корова, мясо которой мы доставили в гетто для питания евреев. Спустя несколько дней после этого в гетто был открыт магазин потребительского общества, в котором продавали все то, что выдавали населению по карточкам.

   Нормы продуктов, отпускаемых евреям по карточкам, были значительно меньше, чем нормы, выдаваемые остальному населению.

   Вопрос: Сколько давали хлеба евреям?

   Ответ: Всему населению давали по 500 г., а евреям 300 г. в день. Других продовольственных норм я не помню.

   Вопрос: Скажите, куда делись вещи евреев, посаженных в гетто, мебель, одежда и другое?

   Ответ: Вещи евреев остались на квартирах, и их описала городская управа. Велись списки описанных вещей, потом часть этих вещей сложили в пустые чемоданы.

   Вопрос: Короче говоря, все было разворовано?

   Ответ: Как это было, точно не могу сказать. Во всяком случае, кое-какой учет этим вещам велся. Многое, конечно, было и разворовано".

  

   Прервем на короткое время "студента Ковалевского", у него будет еще время для откровенных, более страшных признаний. Попробуем ответить на вопросы: кем разворовано еврейское имущество, кто нажился на горе и несчастьях своих соседей? Разбирая архивные материалы о днях оккупации в Лудзе, я не нашел конкретных документов о грабежах, в которых принимало участие местное население. Но есть несколько свидетельств. Как только Лудзу 1-2 июля 1941 г. покинули советские органы, в городе начался грабеж магазинов, а еще раньше грабеж имущества, которое не смогли взять с собой бежавшие из города евреи. Так Милита Суэр рассказала мне, что многие вещи из магазина ее отца после войны были найдены у местных крестьян. Ольга Гришкан в своих свидетельских показаниях говорит, что еще до переселения в гетто все еврейские квартиры подверглись грабежам представителями местной власти и полицейскими. Удалось обнаружить и свидетельство о том, как грабеж происходил в Карсаве. В Лудзе и в других местах происходило то же самое. Вот как это было. После отправки евреев в гетто немцы и полицейские возвращались в пустые дома и грабили лучшие вещи. Лев Удем, карсавчанин, спасенный семьей Альфреда Банковича, 10 сентября 1944 г. в своих показаниях об уничтожении евреев Карсавы пишет: "Мирные жители пользовались остатками, оставляя квартиры совершенно очищенными. В Карсаве особенно усердствовали Елена Щербакова с дочерью Евгенией и Мария Спиридоновна (фамилия не указана), которые с раннего утра таскали бесконечное множество вещей к себе. Если мы назвали только имена этих грабителей, это не значит, что остальные не грабили. Большая часть населения грабили. Более интеллигентные покупали вещи, при этом нахальство доходило до того, что приходили советоваться с нами, какую мебель им взять для себя. Точно передаю слова некой Калнынь, жены заведующего кооперативом, с которыми она обратилась к Симе Минкин: "Не знаю право, взять ли мне вашу мебель или мебель Янкельсона. Янкельсона мебель мне очень нравится, но ваша более стильная". Сочувствия мы ни от кого не получали, наоборот, где только можно было, каждый приносил вред".

   О том что, то же происходило и в Лудзе, свидетельствует повестка, хранящаяся в нашей семье. Повестка адресована моему дедушке Якову Шнееру. Итак, опять слово документу:

  

  

   Предлагаю Вам явиться в Лудзенский УО НКВД сегодня 6 октября 1945 г. к 4 часам в ком. N 15, первый этаж. Для урегулирования вопроса по изъятию Ваших вещей, отобранных у Вас во время немецкой оккупации.

   За неявку в срок несете ответственность по ст.95 УК РСФСР.

   Дело в том, что родители моего отца, к счастью, успели бежать из Лудзы, но как и всем беженцам им пришлось оставить все свое годами нажитое добро. По возвращении моего дедушки в декабре 1944 г. из эвакуации особенно близкие соседи-друзья рассказали, у кого находятся вещи его семьи. Новые владельцы вещей не стремились добровольно вернуть награбленное законным хозяевам. Однако новая власть тоже шутить не любила, особенно с теми, кто был в оккупации. Так дедушке были возвращены стол, стулья, трюмо, перины и подушки, даже брюки, которые были им опознаны и изьяты решением суда у семьи Чилип. Некоторые вещи были добровольно возвращены семьей Чернихович. В 1947 г. в деревне Петерки Бродайжского сельсовета отец обнаружил шкаф и буфет, ранее принадлежавшие его расстрелянной бабушке.

   . Милита Суэр тоже вспоминает, что после войны ее родителям были добровольно возвращены крестьянами швейная машинка и велосипед. Она же рассказывает и о том, что владельцы дома, в котором Милита с родителями жила до войны, Макверт решили бежать в 1944 г. вместе с немцами. Макверт взяли с собой мебель и другие вещи семьи Суэр, считая их погибшими. Однако убежать далеко не удалось, наступление Красной Армии отрезало пути отхода и Макверт пришлось остаться в Латвии. Уже в 1945 году они сами разыскали семью Суэр, и вернули мебель и другие вещи.

   Имущество отправленных в гетто, а затем уничтоженных евреев поступало также в специализированные склады, откуда отправлялось в Германию в посылках немецких солдат и офицеров. Часть вещей попадала в руки полицейских, мы уже приводили выше слова Ковалевского о том, что полицейские "занималась учетом награбленных вещей", другая часть оказывалась в руках "не растерявшихся" соседей, или распределялась по специальным спискам для тех, кто работал в немецких учреждениях, меньшая часть поступала в магазины, где их покупали местные жители, зная, что это вещи убитых.

   Были подвергнуты ограблению и синагоги города. Вся ценная серебрянная утварь по приказу немцев была передана им. То, что оказалось не нужно немцам: священные книги, свитки Торы были сожжены, а некоторые свитки Торы были использованы местными жителями для различных хозяйственных нужд. Так, например, в начале 50-х годов, мой отец, работавший в бюро по инвентаризации, вместе со своим коллегой Хирсановым В. оказались в доме некоего Тескана, по улице Суворова, рядом с ветлечебницей. Во время обмера комнат отец обратил внимание на то, что из под рваных обоев просматривается текст на иврите. Учившийся до войны в хедере, папа узнал священные тексты. На вопрос откуда это у вас? Хозяйка дома неохотно ответила, что муж во время войны делал ремонт. Папа поднялся на чердак и там обнаружил, что все помещение утеплено пергаментными листами свитков Священного Завета. Вместе с Хирсановым, что мог он содрал со стен, а потом передал эти листы в синагогу. Вероятно, таких тесканов в Лудзе было немало.

   Часть домов и земельных участков расстрелянных евреев, а также горожан, бежавших в Россию, были национализированы часть переданы местным жителям. Однако получали их не все. 29 апреля 1942 г. Гебитскомиссариат в Динабурге в письме бургомистру Лудзы, а затем в подобных письмах Уездным начальникам и бургомистрам Абрене, Даугавпился и Резекне о собственниках национализированного имущества, констатирует, что передача домов, которые были в еврейской собственности, не может быть завершена, так как она задерживается из-за определения политической благонадежности новых владельцев. Для ускорения передачи имущества необходимо установить политическую благонадежность просителей .

   Как оказалось, желающих получить еврейское имущество много. Однако надо заметить, что в основе этого не лежал антисемитизм. Большинство граждан руководствовалось прагматичным нормальным хозяйским подходом: зачем пропадать брошенному, безхозному имуществу. А тем более, когда появилась возможность улучшить жилищные условия или приумножить собственность.

   В списке первых просителей на недвижимость расстрелянных евреев политически благонадежные: Михаил Столбошинский - непосредственный участник всех расстрелов. Антон Долгилевич - шофер полиции, неоднократно возивший евреев и неевреев на расстрел.

   У некоторых просителей, вероятно, присутствует желание компенсировать страдания, причиненные советской властью. Среди них Михелина Линевская, два сына которой арестованы и высланы советским режимом; Йоханна Таубе, чья гостиница была национализирована советской властью. Однако есть и врач - Михаил Бедржицкий...

   Есть и вовсе курьезные просьбы. Их просителям отказано в получении недвижимости. Это Матрена Никифорова. О ее политической благонадежности сказано: "Viens vinas dels aizbega lidzi bolsevikiem" - один из ее сыновей сбежал с большевиками.

   Вторая - Евгения Гусева, старая женщина, политикой не интересуется, но "Viens vienigais dels bolsheviku valdisanas laika bija aktivs komunistu partijas darbnieks, appreceja zidieti un aizbedzis uz Padomju Krieviju" - ее единственный сын в большевистское правление был активным работником компартии, женился на еврейке и бежал в Советскую Россию".

  

   Итак, судьбу еврейского имущества мы выяснили. Вернемся в гетто.

  

   Из свидетельских показаний В. Эглитиса от 20 сентября 1944 г.

   "Гетто строго охранялось полицией и изолированные в нем евреи должны были носить клеймо на груди и спине в виде черного круга с желтой еврейской звездой, хождение по тротуарам евреям было запрещено: движение только по мостовой. В гетто было согнано более 1000 евреев".

   Как рассказывают другие местные жители, евреев использовали первое время на самых грязных и тяжелых работах. Престарелые евреи должны были делать непосильную работу, при этом их избивали и издевались над ними. Немцы заставляли старух мыть автомашины и подгоняли ударами плеток. Врачей заставляли чистить уборные и мусорные ящики. 40 молодых женщин-евреек направили на работу в немецкий госпиталь, где они работали на уборке и другой черной работе.

   Из свидетельских показаний О.Гришкан от 21 сентября 1944 г.

   "Из гетто нас ежедневно посылали на тяжелые работы, причем нас жестоко избивали и над нами издевались. Охраняли нас исключительно латышские полицейские Михаил Столбошинский, Генрих Павловский, Станислав Ливман, Павел Ковалевский, Бруно Зауэр, Янис Цируль и другие.

   Из свидетельских показаний С.Суэра от 25 сентября 1944 г.

   "Приходившие в гетто немцы и полиция избивали ни в чем не повинных людей, грабили их, отнимая ценные вещи, и даже стаскивали с пальцев кольца. За малейшее сопротивление расстреливали на месте. Так была расстреляна старуха Хая Лившиц только за то, что она не пожелала сразу отдать свое ожерелье".

   За оказанное сопротивление были убиты в своих дворах Буська Зусер и Лев Коханов.

   "Неоднократно повторялись случаи увода молодых девушек для участия в пьяных оргиях, где немцами и полицейскими они насиловались. Многие из таких девушек больше не возвращались обратно".

   И вновь вернемся к Павлу Ковалевскому, чья роль в судьбах лудзенских евреев становится все более значительной.

   В протоколе допроса от 17 августа 1944 г. он сообщает, что "для проведения мероприятий в отношении евреев, находившихся в гетто, была организована комендатура находившаяся под руководством немецкой полиции".

   Обратите внимание, "Я по своей инициативе, при поддержке Бруно Зауера, работавшего тогда комендантом гетто, был принят на работу, сперва в качестве писаря, а затем заместителем коменданта гетто. Проработал зам коменданта гетто до конца сентября 1941 года".

   Хорошую карьеру сделал студент. За красивые глаза и хороший почерк писаря не выдвинули бы на столь ответственную должность. Наверное, заслужил. Посмотрим, чем мог заслужить продвижение по службе Павел Ковалевский.

   Из протоколов допроса П. Ковалевского от17-22 августа 1944 г.

   "Вопрос: Сколько времени просуществовало гетто?

   До какого времени просуществовало гетто, я не знаю. В сентябре 1941 г. я поехал учиться в г.Резекне. К тому времени евреев в гетто оставалось очень мало.

   Вопрос: Куда же девались они?

   Ответ: Они были расстреляны.

   Вопрос: Вы принимали участие в расстрелах?

   Ответ: При расстреле первой партии я присутствовал, тогда было расстреляно 35 человек евреев.

   Вопрос: Расскажите об этом расстреле подробнее.

   Ответ: Это было вскоре после организации гетто, когда я работал еще писарем комендатуры гетто, а комендантом был Заварс. Как-то в часов 7 вечера Заварс встретил меня и заявил, что мне надо будет собрать в комендатуру гетто нетрудоспособных евреев, ибо на это есть приказ немецкого коменданта. По заданию Заварса я собрал 8-10 человек, может быть, немного больше.

   Вопрос: Фамилии их помните?

   Ответ: Одного помню - Коган, возраст его не помню, но старше 60 лет. Был еще главный еврейский священник, фамилии его не помню, тоже старик.

   Вопрос: Скажите, сколько лет было этому священнику?

   Ответ: Он был очень старый с седой бородой, лет 80. Еще был мясник, фамилии не знаю. Затем старик Друян, бывший часовой мастер, 70 лет. Таубе Моисей, он проживал за железной дорогой,(На самом деле Таубкин Моисей, дядя моего отца. Проживал на ул. Латгалес 138.- А.Ш.) Коханов, старик, сын его был убит в Звиргзденской волости после бегства из тюрьмы.

   ...Продолжайте показания о расстреле.

   Этих евреев мы собрали. Потом из полиции пришло 6 человек зеленоармейцев-айзсаргов, приехавших из Риги. Фамилии их я не знаю. Пришли полицейские Бриц, Столбашинский, Петровский Антон. Когда мы с начальником комендатуры сказали этим полицейским и зеленоармейцам, что нетрудоспособных набрали только 10 человек, то последние пошли в гетто сами и не отобрали, а взяли первых попавшихся. Привели около 25 человек. Все зеленоармейцы и полицейские были пьяные. Двух евреев из отобранных, зеленоармейцы и полицейские Ливман и Заварс повели выкопать ямы. Спустя некоторое время в 10-11 часов вечера повели и остальных. Пошел с конвоем и я, правда, без оружия, так такового мне не дали. Шли по Режицкой улице до тюрьмы. Начальник тюрьмы Купровский, начальник уездной полиции Рекстыньш и братья Габрушевы Николай и Юрий вывели из тюрьмы 5 или 6 политзаключенных, среди которых была Кравцова, проживавшая ранее по Костельной улице. Я ее хорошо знал, так как сам арестовывал.

   Вопрос: За что вы арестовали Кравцову?

   Ответ: Я арестовал ее по приказу полиции как коммунистку. Как-то в июле, вскоре после прихода немцев, зашел в помещение полиции, где в это время дежурил Большевич Александр. Я застал там братьев Габрушевых и Точеловского Александра. Большевич в разговоре сказал, что он здесь знает коммунистку, которая выступала при советской власти на митингах и говорила, что у всех айзсаргов нужно резать из спины ремни. Об этом мы рассказали начальнику полиции Рекстыньшу. Последний приказал братьям Габрушевым арестовать Кравцову. Однако братья заявили, что не знают ее адреса. Так как я был там и примерно знал, где живет Кравцова, я вызвался проводить их до квартиры Кравцовой. Когда мы пришли к Кравцовой, она была дома и что-то вязала или шила. Увидя нас, она побледнела, заволновалась. Когда мы ей сказали, чтобы она оделась и пошла с нами, она обратилась ко мне и спросила: "Вернусь ли я оттуда?" Я ответил, что не знаю.

   "Вопрос: Вам известны и другие случаи массовых расстрелов?

   Ответ: Второй расстрел был дней через 25 после первого. Тогда было расстреляно человек 700 или 800.

  

   Вопрос: Где производился расстрел евреев и политзаключенных?

   Ответ: На Режицкой улице, немного в стороне от дороги. Там, где была раньше веревочная фабрика. Расстрелы производились при свете костров из зажженных еврейских книг, которые обреченные принесли с собой. Расстреливали по пять или шесть человек. Сначала евреев, потом политзаключенных. Айзсарги стреляли им в затылок из наганов. Тех, которые еще не были после первого выстрела убиты, как выражались зеленоармейцы, "еще хрипели" достреливали в яме. Одного раненного в область шеи еврея застрелил Бруно Зауер.

   Вопрос: Как вели себя обреченные на смерть евреи и политзаключенные?

   Ответ: Они кричали, молились богу. Из всех 42 человек предназначенных для расстрела, оставили одного еврея и одного политзаключенного закапывать трупы, а после того как трупы были закопаны, зеленоармейцы приказали этим двум лечь в яму и тут же их расстреляли. Один из расстреливаемых сказал: "Умрем за коммунизм!" - с этими словами он был застрелен айзсаргами.

   Помню, один еврей Таврик спрашивал: "За что меня расстреливаете, я ведь помогал крестьянам".

   Вопрос: Что ответили Таврику на эту просьбу о пощаде?

   Ответ: Когда он кричал, то он назвал мою фамилию, так как он был городской и я его знал. В ответ я ему сказал, что я не в силах ему помочь.

   Вопрос: А остальные как реагировали на его просьбу?

   Ответ: В ответ на его просьбу один из зеленоармейцев выстрелил ему прямо в рот.

   Вопрос: Кто закапывал трупы двух расстрелянных в последнюю очередь?

   Ответ: Их не закапывали, оставили в яме. Мы торопились домой и больше на этой могиле я не был".

   Вновь прервем допрос Ковалевского.

  

   В начале 50-х годов останки рава Бен Циона Дон Ихье были перезахоронены. Мой отец входил в число тех, кто принял в этом непосредственное участие. Он вспоминает, что в группу входили: Борух-Генех Гуревич, Тевел Светлицын, Янкел Томшинский, Исроел Путерник, Элье Дризин, Меир-Лейзер Левин, Гавриил Шпунгин, Иосел Гильгулин и Хили Ковнатор. Отец вспоминает, что, когда вскрыли могилу, то вначале обнаружили останки брошенной на тела убитых лошади. Обнаружили и останки рава Бен Циона Дон Ихье. Его останки особенно хорошо сохранились, благодаря торфянику, в котором была вырыта могила. Хорошо сохранился сюртук, окладистая седая борода, его личные вещи, которые были переданы в местный музей. После этого в краеведческом музее, благодаря замечательному директору Тимошкану, много лет возглавлявшему музей, появилась экспозиция: "Вещи жителей г. Лудза, расстрелянных в годы немецко-фашистской оккупации, найденные на месте расстрела". Под стеклом лежали бумажник, очки и футляр для очков, карандаш в металлическом футляре, расческа - принадлежавшие раву Дон Ихье, а также ложка, советские деньги и другие предметы, найденные на месте убийства.

   Останки рава Бен Циона Дон Ихье были уложены в специально изготовленный гроб-ящик и Хиля Ковнатор на своей лошади перевез его на еврейское кладбище, где они были похоронены. Памятник-мацейву специально изготовил Иосел Гильгулин. Позднее вокруг могилы рава была построена специальная ограда. Так закончилась более чем 150 летняя история раввинов из рода Циони в г.Лудза. Община, которую он возглавлял, погибнет через несколько недель после его смерти.

   И опять слово П.Ковалевскому.

   Вопрос: В это время вы были заместителем коменданта гетто?

   Ответ: Да, к тому времени я был заместителем коменданта гетто Виктора Ладусана, назначенного комендантом вместо Заварса.

   Вопрос: В чем конкретно выражалось ваша деятельность, чем конкретно вы занимались на посту заместителя коменданта гетто?

   Ответ: Я наряду с комендантом и другими сотрудниками комендатуры проводил в жизнь все указания полиции в отношении евреев, содержащихся в гетто.

   Вопрос: Чем объяснить ваше повышение с должности писаря до зам. коменданта?

   Ответ: Не знаю. Вероятно, потому меня повысили, что я закончил 5 курсов учительского института".

   Дорогой читатель, здесь авторское отступление просто необходимо. Я на протяжении всего предшествующего рассказа о гибели евреев Лудзы стремился не выдавать своих чувств, своего отношения, быть несколько отстраненным от всего того, о чем говорят документы. Старался, насколько это было возможно, избегать эмоциональной окраски изложения. Стремился быть похожим на знающего свое дело профессионала-следователя, который не имеет права на эмоции. По роду своей работы в Яд ва-Шем я каждый день сталкиваюсь с документами, рассказывающими о страшных преступлениях, совершенных в годы войны. Меня уже трудно удивить фактами преступлений и ходом расследования. Но работа следователя лейтенанта Ревизорова меня поразила своим профессионализмом, педантичностью, стремлением выяснить новые и новые детали и подробности. Любой допрос - это столкновение двух характеров. Вероятно, преступник испытывает, словно грешник во время покаяния, определенное облегчение. Иначе не объяснить подробностей рассказа Ковалевского о совершенных им и его сообщниками преступлениях. Я не верю в его раскаяние, но желание рассказать "правду", умалив, скрыв собственные "заслуги", бесспорно. За откровенным детализированным, шокирующим признанием: "выстрелил прямо в рот", "хрипящие" - стоит, по-моему, другое: "я говорю все, я называю всех, я не лгу" - именно так, признавая "незначительные" грехи писаря, можно скрыть свое рвение, "добровольчество". Ведь сам Ковалевский вызвался работать в полиции, сам напросился на работу в гетто, сам вызвался показать, где живет Кравцова. Все это прекрасно понимает следователь, и ему дважды в ходе многодневных допросов изменяет выдержка.

   Вернемся к предыдущему ответу Ковалевского: его, видите ли, повысили до зам. коменданта гетто потому, что у него "5 курсов учительского института". Следователь взрывается от такой наглости, и его вопрос приобретает эмоциональную окраску, появляются сарказм и жесткая требовательность:

   "Вопрос: Вы хотите сказать, что для заплечных дел и предательств нужно было образование? Бросьте молоть чепуху! За что вы получили повышение?

   Ответ: Моя работа как зам. коменданта гетто сводилась к регистрации евреев, составлению различных ведомостей. Другой человек, не имеющий соответствующей подготовки, этого делать не мог. Никаких других причин повышения по должности не было.

   Вопрос: Расскажите подробно о втором массовом расстреле евреев.

   Ответ: Спустя дней 25 после первого расстрела от немецких властей в латышскую комендатуру пришел приказ подготовить списки евреев. Ладусан поручил это мне. Я подготовил.

   Вопрос: На всех евреев проживающих в гетто?

   Ответ: Да на всех. Человек на 800.

   Вопрос: По какой форме был составлен список?

   Ответ: Там были графы: Фамилия, имя, год рождения, место рождения, национальность, должность в момент составления списков, где проживает и примечание.

   Вопрос: Детей, женщин и стариков включали в эти списки?

   Ответ: Да, всех включали - и детей, и стариков, и женщин.

   Вопрос: Для чего составлялись эти списки?

   Ответ: Сначала я этого не знал, однако на следующий день после составления списков, когда я посетил немецкую комендатуру, я случайно услышал разговор двух немецких солдат, один из которых сказал, что завтра евреев расстреляют. Я пришел к себе в еврейскую комендатуру и сказал об этом Ладусану. Он ответил мне, что знает об этом, и поручил отнести составленные мною списки начальнику полиции Рекстыньшу".

  

   "Рано утром в гетто прибыло большое количество полицейских, которые всех евреев стали выгонять на улицу и строить в одну колонну. Полицейские заставляли евреев брать с собой вещи, поясняя, что их будут направлять на работу. Когда евреи были собраны, тогда полицейские погнали колонну по направлению к мосту. Чувствуя, что их гонят на расстрел, евреи подняли шум и многие из них стали бросать взятые с собою вещи, которые подбирала полиция. Колонна была остановлена у дома коменданта гетто Ладусана. Ладусан уверял евреев, что их направляют на работы и, что никаких расстрелов не будет. Заставляя толпу замолчать и не шуметь, он отдал приказ полицейским предупредить шумевших выстрелами из винтовок. Затем евреев погнали дальше по Звиргзденскому шоссе в район озера Цирма. Через несколько часов в г.Лудза была слышна пулеметная и ружейная стрельба - это расстреливали евреев. При первом массовом расстреле было убито 830 человек еврейского населения. Полицейский Туркс Янис мне впоследствии рассказывал, что в первую очередь расстреляли мужчин, а потом женщин и детей, причем матери должны были детей брать на руки. После расстрела у убитых обыскивали карманы и забирали деньги и драгоценности".

   "17 августа утром я на работу не явился. Я знал, что будут расстреливать евреев, и не хотел, чтобы послали расстреливать меня. Пришел примерно часов в 12. Когда я шел на работу, я увидел, что по улице проводили евреев на расстрел. По еврейскому кварталу были разбросаны узлы с бельем и вещами. Я поднялся в комендатуру к Ладусану. Он мне сказал, что сегодня замучили его евреи с просьбами о помиловании, что к нему они приходили все время и просили, чтобы их не расстреливали. Часть из них он оставил, а часть оставил Рекстыньш. В частности оставили еврейку Кац, портниху Узел, всего около 35 человек.

   Обреченных, которые не могли идти, к месту расстрела везли на машинах. Шофером одной из машин был Довгилевич. С ним на машине возили евреев полицейские Туркс Янис, Адрицкий Михаил. У Адрицкого после расстрела я видел полный чемодан еврейских вещей. Там было много перчаток, колец и других вещей. Когда я хотел посмотреть вещи, он сказал: "Не трогай, это вещи Зибенс Петра и Павла.

   Вопрос: Скажите, вы лично брали что-либо из вещей принадлежащих расстрелянным евреям?

   Ответ: Из вещей принадлежащих евреям, я получил от городской управы диван и трюмо.

   Вопрос: Помимо городской управы, что вы сами взяли из вещей принадлежащих евреям?

   Ответ: Лично я взял двое часов: одни серебряные, другие золотые, костюм, шубу, кроме того, Суэр дал мне золотую монету десятирублевку и золотой портсигар.

   Вопрос: Где находятся награбленные вами вещи?

   Ответ: У меня дома"

  

   Еще один охотник за еврейским имуществом надзиратель Лудзенской тюрьмы Станислав Ритыньш на допросе 13 августа 1944 г. рассказал, что узнав утром 17 августа о готовящемся расстреле евреев начальник тюрьмы Купровский и надзиратель Шкирманд выехали к месту расстрела на велосипедах. Оставшимся в тюрьме надзирателям тоже, по-видимому, очень не хотелось упустить своего шанса поживиться. Ритыньш даже пытается как-то объяснить, что это было необходимо. "Надзиратель Стуцер предложил мне совместно с ним поехать на место расстрела с целью забрать, что-либо из вещей, в частности костюмы, в которых я и Стуцер нуждались, так как, находясь на службе в тюрьме, мы обмундирование не получали. На предложение Стуцера я согласился. Без разрешения начальника тюрьмы мы на велосипедах отправились к месту расстрела еврейского населения, с целью отобрать в личное пользование какое-нибудь имущество у расстреливаемых. Перед расстрелом, приблизительно в 50 метрах непосредственно от места расстрела латыши из группы "СД", а также я, надзиратель Стуцер, Адрицкий, Туркс Янис, Шкирманд и другие айзсарги и полицейские отбирали имущество и вещи, привезенные с собой евреями в узлах, чемоданах, карманах одежды. Мы обыскивали и раздевали их, но не догола - снимали верхнюю, приличную одежду, пиджаки, пальто, жакеты. Как только заканчивали отбирать ценные вещи и имущество гнали к месту расстрела".

   На месте расстрела распоряжались начальник городской полиции Янис Оше, старшина уезда Антон Рушко и городской голова Антон Каупуж. Расстреливали лудзенских евреев в 7 км от города у деревни Погулянка, неподалеку от озера Цирма. Расстреливали отдельными группами. Пока одну группу расстреливали, другую раздевали. Расстреливала специально прибывшая команда латышей "из двух станковых и двух ручных пулеметов русского образца" Но местные полицейские и айзсарги уже поднабрались опыта и не отставали. Полицейские Туркс Янис и Столбошинский Михаил стреляли из винтовок, а айзсарг Островский Владислав из пулемета, причем после каждой расстрелянной группой "зло смеялся над расстрелянными". Затем начальник тюрьмы Купровский и надзиратель Шкирманд прошлись вдоль рва и достреливали еще живых из наганов. Пытавшихся бежать и недобитых убивали дубинами.

   Во время расстрела 17 августа только нескольким обреченным временно удалось избежать смерти. К месту расстрела прибыло трое немецких офицеров, однако немцы держались в стороне и фотографировали сцены убийства. Во время подготовки к расстрелу одной из групп они приказали освободить трех девушек: Машу Свердлину, Фриду Таубкину и Фриду Коханову. Офицеры увезли девушек с собой, а через несколько дней вернули обратно в гетто.

   Местные жители рассказывают, что через какое-то время после расстрела в городскую полицию пришел выбравшийся из ямы, в которой были убиты его мать и сестра, 14-летний Зелик Берлин. "Вы забыли меня расстрелять", - сказал мальчик убийцам. "Иди, Иди. Когда надо будем расстреляем", - ответили ему полицейские. Позднее его убили.

  

   Жители Лудзы, очевидцы тех дней, вспоминают, что вечером 17 августа пьяные полицейские с песнями возвращались в город на автомашинах, груженых вещами и одеждой расстрелянных. Стояли на машинах и детские коляски.

   Во время допроса Ковалевского следователь спрашивает о детях:

   "Детей расстреливали?

   Очень характерен ответ Ковалевского: "Всех в одну кучу: детей, стариков, женщин".

   Из показаний В.Эглитиса: "Дети составляли примерно треть расстрелянных".

   Виталий Эглитис, я вспомнил его. Он еще в 60-е годы жил в Лудзе. Жил бедно, что даже было видно по его одежде, был холост. Он работал после войны маляром и несколько раз делал ремонт у нас дома. Высокий, красивый мужчина, очень молчаливый, не отпускавший обычных для ремонтников шуток. Только во время работы над книгой я понял причину его молчаливого трагического одиночества.

   Из протокола допроса свидетеля: Эглитис Виталий Фридрихович, родился в 1913 г. 26 апреля. Место жительства: г. Лудза, ул. Садовая, д.5.

   "Событиями в гетто я интересовался, я не мог этого не делать, так как моя жена была еврейка, а ее и моего трехлетнего сына, хотя они временно были оставлены дома, могла ожидать та же участь, что и остальных евреев. Некоторые полицейские говорили, что евреек и их детей, мужья которых христиане, расстреливать не будут. Действительно, сначала таких евреек не трогали. Также моя жена еврейка была оставлена дома по июнь 1942 г. После чего она была арестована вместе с 3-х летним сыном и заключена в Лудзенскую тюрьму. Примерно за три месяца до ареста моей жены я был вызван в политическую полицию, где начальник этой полиции Янис Пукитис объявил, что моя жена будет вселена в гетто, а сын оставлен мне и я обязан воспитать его как гражданина и латышского сына. На мой протест начальник политической полиции Пукитис меня грубо остановил и заявил, что такие жены будут расстреляны не только у меня, но во всей Европе и до 5-го поколения. После того как жена и сын были заключены в тюрьму, я стал ходатайствовать об их освобождении. Лично я подал прошение начальнику политической полиции Пукитису, который мне сказал, что мое дело будет пересмотрено и мне о результате сообщат. Однако никакого ответа я не получил. Одновременно я послал прошение в Даугавпилс гебитскомиссару Швунк, от которого пришел ответ, что в ходатайстве отказано. Не довольствуясь таким ответом и желая спасти от смерти свою жену и сына, я направил прошение в Ригу на имя генерального комиссара Дрекслера. Из Риги мне пришел ответ, что моя просьба будет рассмотрена, и мне сообщат, но дополнительного сообщения не последовало. В августе 1942 г. (числа не помню) моя жена Эглитис Мария Мироновна и мой сын Евгений 3-х лет, только за то, что первая была еврейка, а у второго еврейская кровь, были расстреляны немцами в Гарбаровском лесу".

   И вновь вернемся к допросу Ковалевского.

   "Вопрос: Еще производились расстрелы во время вашей работы в комендатуре?

   Ответ: Да. Был расстрел еще одной группы евреев. Мое участие в этом расстреле выражалось только в том, что я собирал евреев по приказу начальника. полиции Рекстыня. Было расстреляно около 30-40 человек. Среди них были молодые еврейки, а также дети.

   Вопрос: Расскажите подробно об этом расстреле!

   Ответ: При первом и втором расстреле были уничтожены все евреи не мастеровые. Остались лишь мастера, молодые женщины и несколько семей мастеровых. Женщины были оставлены для обслуживания немецкого военного госпиталя. Они там убирали, мыли полы. В ночь перед расстрелом немцы женщин изнасиловали и избивали.

   Вопрос: Кто избивал и насиловал этих женщин?

   Ответ: Немец, фамилии его не помню, он служил адьютантом у немецкого коменданта. Дело было таким образом: недели через две после расстрела 800 человек, как-то в половине второго ночи меня вызвали в комендатуру. В комнате комендатуры я увидел немца, о котором говорил выше, и Ладусана. Немец был в одной рубашке, пьян. Окна были завешаны одеялами. В комнату был внесен диван. У стола стоял табурет, а на нем лежала плетка из электропровода. В другой комнате находилось 10-12 молодых евреек, которых насиловали. Ладусан показал мне список самых молодых евреек, которых немец просил привести к себе. Я тут же по распоряжению немца и Ладусана направился за еврейкой по имени Гришкан, кажется, лет 21-22, которую привел в кабинет к немцу и Ладусану тоже с целью изнасилования".

   Из показаний О.С.Гришкан от 21 сентября 1944 г.

   "27 августа 1941 г. к нам явились двое полицейских, один из которых был Павел Ковалевский и увезли дочь брата 17 лет от роду в комендатуру на допрос".

   Из допроса П. Ковалевского.

   "Немец приказал мне уйти. Я вышел на улицу. Через несколько минут я услышал, как наверху закричала женщина. Спустя некоторое время меня опять позвали в комнату. Приведенной мною еврейки там уже не было. Немец приказал привести следующую. Второй по списку была еврейка из Двинска, она была замужняя, но молодая лет 22-х. Ее муж был часовым мастером. Он жил на Латгальской улице. Когда я пришел за ней, пришлось идти за ней на квартиру, ее дома не оказалось. Я пришел и сказал, что не нашел еврейки. В это время подъехала к комендатуре машина, которая привезла еще человек 14-16 молодых женщин. Как-то потом Ладусан мне рассказал, что немец, после того, как я ему привел девушку, приказал ей раздеться догола, изнасиловал, а потом избил плеткой сделанной из электропроводов. Сам Ладусан говорил, что не принимал участие, а только смотрел, что делал этот немец. Кроме молодых евреек в эту ночь было согнано в комендатуру около 15-20 евреев. Всего было доставлено около 40 человек, главным образом молодых евреек и специалистов евреев. В отборе этих евреев участвовали Ладусан, я - Ковалевский Павел, Туркс Янис, Адрицкий Михаил, Гайлан и полицейский из Звиргзденской волости.

   На рассвете все эти евреи были машиной доставлены на озеро Цирма и расстреляны. На место расстрела выезжали Янис Туркс, Михаил Адрицкий Михаил, Гайлан, Петр Долгилевич, как шофер. Я лично на месте расстрела не был, не был и Ладусан".

   После этого расстрела в Лудзе еще оставалось около двухсот евреев. О.Гришкан рассказывает, что в октябре 1941 г. около 120 евреев отправили в Даугавпилс. Часть группы оставили в Резекне, где через неделю расстреляли. Об этом рассказали Ольге, бежавшие оттуда Таубе Израелит и Рахиль Левина.

   Третий массовый расстрел проходил вечером 13 ноября 1941 г. у деревни Котани в 12 км. от Лудзы по Резекненскому шоссе. На этот раз расстреляли около 50 политических заключенных из Лудзенской тюрьмы, а также евреев - женщин, детей, стариков, привезенных на трех машинах из Резекне.

   Последние евреи-специалисты (врачи, механики, заготовщики) 26 человек, были расстреляны по сведениям О.Гришкан 2 апреля 1942 г., в Гарбаровском лесу неподалеку от города. Можно предположить, что в числе этой группы был и доктор Гуревич. Основанием для такого предположения служат сведения, полученные мной от Милиты Суэр. Она рассказывает, что "доктор Гуревич был другом моего папы и он знал, что мы собираемся спастись. Папа предложил и ему поехать вместе, а потом перебраться к партизанам. Доктор Гуревич ответил: "А как же мои больные? Я не могу уехать, оставив их". Так он их и не оставил, и его расстреляли в последней акции". Этот расстрел произошел уже после бегства из гетто 20 ноября 1941 г. Соломона Суэра с семьей и Ольгой Гришкан, у которой 27 августа были расстреляны ее мать и брат семьей.

   Но последними убитыми в городе Лудза евреями были жена и сын Виталия Эглитиса, расстрелянные в августе 1942 г.

  

  

  

   Ольга Гришкан прожила в гетто до 20 ноября 1941 г, она была нужным специалистом-фармацевтом. 27 августа 1941 г. были расстреляны ее мать и брат с семьей. Таким же нужным специалистом был вероятно и Соломон Суэр.20 ноября 1941 г. ей и семье Соломона Суэра удалось бежать из гетто.

   "У Суера был знакомый сослуживец Кукревич Антон Антонович, который взялся спасти нас. Нам удалось убежать и скрывались мы в деревне Медяшки Звиргзденской волости у Кукревич. Жили мы в яме. Семья Кукревич нас кормила и много раз их находчивость спасала нам жизнь".

   Я знал, что семья Соломона Суэра после войны жила в Риге. В 1956 году Соломон умер. После долгих поисков мне удалось связаться с его дочерью Милитой, которая вместе с 83- летней матерью, ирония судьбы, ныне проживают в Германии. И вот в январе 1999 г. я получил из Германии бандероль, в которой находилась аудиокассета с рассказом Милиты о спасении. Я ничего не изменил в повествовании Милиты, стремился сохранить ее стиль, только несколько раз дополнил ее рассказ фактами известными мне из других источников.

  

   "Мы жили в доме Макверта, на самом берегу озера у них был большой и красивый дом. Жил с нами нотариус Янитис.(Янитис Адольф в годы немецкой оккупации работал следователем в городской полиции). Мы считали его своим другом. Но, когда пришли немцы, он постарался, чтобы нас одних из первых внесли в список для отправки в гетто. Уж очень ему хотелось захватить фотолабораторию папы. Другой латыш, тоже приятель папы, нам об этом сообщил. Осенью 1941 г. мы жили в изоляторе с мамой, папой и сестричкой, которая родилась 5 июня 1941 г. Изолятор был в дедушкином доме на Вокзальной 19". Туда однажды и пришел Антон Кукревич, знакомый Соломона, работавший в полиции электриком, он сказал, что вывезет его семью, а также Ольгу Гришкан к своей матери. Там надо будет прожить несколько недель, а потом, получив документы, он отправит всех в Белоруссию и переправит к партизанам. Правда, никаких фактов или документов о подпольной деятельности Антона мне неизвестно. Одно свидетельствует в его пользу, что после освобождения Лудзы в июле 1944 года, он не подвергся никаким репрессиям, несмотря на работу в полиции, одного спасения евреев для этого было мало.

   Несколько слов о матери Антона. Ее звали Адель, в юности она работала батрачкой у богатого польского крестьянина. Хозяин влюбился в свою работницу, и они поженились. Пятеро новорожденных детей у Адели умерли прежде, чем родился Антон. Отец Антона умер до войны, оставив в наследство жене и сыновьям, после Антона родился еще один мальчик, много земли и богатый хутор. Адель согласилась спасти семью Суэр, но так была ревностной католичкой, "она не хотела спасать евреев, а считала, что спасать надо только христиан. Мы крестились. Крестил нас тогдашний лудзенский ксендз, очень приличный человек. Он знал, где мы скрываемся, и регулярно на большие праздники присылал нам корзину еды. Мне казалось, что корзина такая большая и в ней всегда было так много вкусных вещей. После войны этого ксендза арестовали и сослали в Сибирь. Папа ходил по разным инстанциям, доказывал, что ксендз в годы войны помогал спасать еврейскую семью, ничего не помогло. В году 57-58 ксендз вернулся очень больным и вскоре умер.

   Итак, мы поехали в Медяшки к Адели Кукуревич на хутор в 6 километрах от Лудзы. В Латвии хутора далеко друг от друга, это, наверное, нас спасло. Мы могли иногда даже на улицу выйти. Прожили мы у Адели почти три года. Жили частично в маленькой комнате, частично в подполье. В этом маленьком погребке мы находились весь день, так как к Адели приходили люди и надо было скрываться. Если бы нас нашли, то ей так же было бы плохо как и нам. Вообще-то мы выходили, только ночью, по нужде. Прошло пару недель, и мама должна была поехать в город и получить там документы. Мама переоделась крестьянкой, она была высокая блондинка, совершенно не похожая на еврейку, и поехала. Вот вы пишете, что Апситис был одним из основателей гетто. Но документы должен был нам сделать именно он. Он знал, где мы скрываемся, и зимой прислал нам теплую одежду. Так что у человека две стороны: одна хорошая и одна плохая. Папа, наверное, не знал об участии Апситиса в создании гетто, поэтому после войны мы страшно удивлялись, почему он бежал с немцами, т.к. считали его очень хорошим человеком.

Нам помогали некоторые люди, от которых этого трудно было ожидать. Ты ждешь помощи от хорошего друга, а он оказывается врагом, а бывает наоборот. Янитис, который оказался страшной сволочью, бежал с немцами. Говорят, что долгое время жил в Германии. Я пыталась найти его, чтобы, как говорится, плюнуть ему в лицо. Не нашла. Может, давно умер. Вот так бывает, не знаешь: от кого ожидать хорошего, а от кого плохого. Вот еще один случай. Еще до ухода в гетто меня укусила собака, и сейчас есть отметина. Надо к доктору. Идем, я с желтой звездой, мама с желтой звездой, я по тротуару, мама по дороге. Евреям запретили ходить по тротуарам, но меня ребенка все-таки не тронули. Пошли мы к доктору Рекашеву. Он история Лудзы. В его приемной, у него дома, мама сидит со мной. Он проходит через приемную, не обращая внимания на нас. А он был нашим домашним врачом. Мама рассказывала потом, что ей было так больно, что даже Рикашев отвернулся от нас, хотя бы кивнул нам. Вдруг он выходит из комнаты с баночкой меда, а у него были свои пчелы, при всех демонстративно подходит ко мне и говорит: "Вот, попей меда, тебе станет лучше". Рану, конечно, обработал, все сделал. Я хочу сказать, что он не боялся показать, как он относиться к евреям. Но это были единичные случаи.

   Итак, мама поехала и в Лудзе, на Базарной площади к ней прицепился один полицейский. Он стал пристально рассматривать ее. Мама почувствовала что-то неладное, повернула лошадь и стала уезжать. Несколько полицейских погнались за мамой. Но нам была судьба выжить. Какие-то мальчишки увидели, что женщина гонит, как сумасшедшая, а за ней полиция, и они бросили бревно на дорогу. Это задержало полицейских. А через несколько километров была развилка на три дороги, одна из которых вела к Кукуревичам. Потом Адель нам рассказывала, что две дороги и окрестности полиция два дня обыскивала, к нам даже не завернули, потому что считали, что у Кукуревичей никого не может быть, так как сын работает в полиции. Это нас спасло, конечно. После этого мы никогда не пытались поехать за документами".

   Жизнь не перестает поражать своими неожиданностями и зеркальным, порой совершенно противоположным отражением и повторением ситуаций. Так Милита вспоминает, что после войны полицейский, который гнался за ее мамой, был арестован. Многое в его судьбе зависело от показаний Соломона Суэра, которого часто вызывали как свидетеля преступлений, совершенных в годы немецкой оккупации бывшими полицейскими. Милита рассказывает: "К нам пришла мать этого полицейского, я помню, как она стояла на коленях и умоляла папу и маму не выдавать его, не свидетельствовать против него. Она говорила, что он молодой еще... Я думаю, что папа не сказал, хотя я думаю, что надо было сказать. Дело в том, что я помню, как у нас во дворе, бабушка, папина мама, в июле 41 года ползала на коленях и целовала ноги полицейским для того, чтобы они не брали в гетто ее невестку, жену папиного брата, она была беременна, чтобы оставили. Их со всеми расстреляли..."

   Да воздаст Г-сподь всем по заслугам!

   Милита вспоминает, что бывали случаи, когда они находились на волосок от гибели и только "железный и невозмутимый, сильный характер Адели помогал нам выкарабкиваться из самых невероятных ситуаций. Однажды пришедшие в дом немцы стояли у шкафа, а мы четыре человека сидели с другой стороны, а Адель даже не дрогнет и смогла их всех увести. В другом случае группа немцев зашла во двор, и я не успела спрятаться в подвал они у меня что-то спросили и я ответила по-немецки, а говорила я очень хорошо, потому, что мама и папа говорили на немецком, папа учился в Германии. Немцы не могли понять, откуда в такой глухой деревне девочка говорит на немецком языке. Адель не растерялась и сказала, что приехала племянница из Риги и привезла ребенка на пару дней".

   Многие проблемы создавал сам Антон. Он был красивым молодым человеком 21-22 лет, любил выпить, погулять. "Антон был авантюрист первого класса. Приводил домой женщин и в пьяном угаре забывал, что на хуторе прячутся евреи. Он всех привозил к матери на хутор. Хутор был красивый, дом большой и Антон с друзьями пьнствовал, а мы за тонкой стенкой сидели и боялись пошевельнуться, нам казалось, что в любой момент наш друг мог нас выдать".

   Антон Кукревич раздобыл и передал в тайник приемник, и, по словам О. Гришкан, "мы жили лишь ожиданием сообщений "в последний час". Каждая победа Красной Армии была праздником и доставляла нам самую большую радость".

  

   Из всего еврейского населения Лудзы, находившегося в городе к моменту его оккупации немцами в живых остались спасенные семьей Кукревич Семен Суэр его жена Гертруда, их дочь Милита, и Гришкан Ольга.

   Была, вероятно, еще одна попытка спасения евреев в Лудзе, закончившаяся неудачно. Мне, к сожалению, неизвестны имена тех, кто принимал в этом участие. Однако о такой попытке рассказывает в своих воспоминаниях Эсфирь Соловейчик узница рижского гетто. Она пишет, что в октябре 1941 года в рижское гетто "прибыла одна женщина, которая спряталась в Лудзе, и ее привезли в Ригу. Это была Соня Вариятова - сестра моего соученика. Соня была покрашена в блондинку, и беременная приехала к мужу". Вероятно, Соня погибла в рижском гетто. Упоминает Соловейчик и Лесю Давидову из Лудзы, которую встретила в конце июля 1941 г. в Риге. Леся работала во "временной еврейской общине, погибла ли она в гетто - не знаю, но ее нет среди живых".

   Были и псевдоспасители. Так в конце августа 1941 г. к Ольге Гришкан пришла Ладусан Моника (возможно родственница Виктора Ладусана - коменданта гетто) из деревни Айзпури Звиргзденской волости и сообщила, что у нее скрывается брат Ольги с семьей, которому, якобы удалось бежать с места расстрела. Моника "потребовала, чтобы я дала ей вещи. Я ей конечно дала. После этого она неоднократно являлась за вещами, будто она их кормит и хочет за это вознаграждение. Лишь потом я узнала, что она вымогала у меня вещи, а брат был расстрелян 27 августа 1941 г.".

   Точное число уничтоженных Лудзенских евреев установить невозможно. По данным Акта Чрезвычайной комиссии от 20 декабря 1944 г. "в городе Лудза истреблено более 1200 евреев". Из этого числа около 200 человек были беженцами из различных районов Латвии и Литвы Имена только трех человек из из этих двухсот дошли до нас. Михаил Хейфец - муж О.Гришкан, Рейнгеверт Израиль и его жена Рейнгеверт Элка, бежавшие из Краславы в Лудзу к родителям Элки - Залману Лоцеву. Эти имена своих родственников мне сообщила узница Даугавпилского гетто и лагеря Штуттхоф - Бася Цин.

   Вероятно, в лудзенское гетто были привезены и некоторые евреи из ближайших к Лудзе окрестностей. Так из деревни Ковалишки, что в 6 км. от города, "добрыми соседями" был посажен на телегу и привезен в Лудзенское гетто вместе с женой Брайной Моисеевной (парализована) Фонарев Рафаил Яковлевич 50-60 лет. Брайна Фонарева была расстреляна 17 августа 1941 года, а Рафаила использовали на различных работах до весны 1942 г., а потом тоже расстреляли

   Большинство евреев, проживавших в окрестностях Лудзы, были расстреляны на местах проживания. По показаниям Лаудера Флориана от 3 октября 1944 г. в 250 метрах от его хозяйства в деревне Ричики Звиргзденской волости в конце июля начале августа 1941 г. было расстреляно 9-10 евреев. Среди убитых была семья Лоцева: он, жена, мать и трое детей от 4 до 18 лет, и семья неизвестного торговца "колониальными товарами" с малолетним ребенком.

   Несколько еврейских семей, всего 11 человек, включая детей 9-12 лет, были убиты 16 и 27 августа 1941 г. в деревнях Болдачи и Платачи Пылденской волости.

   Судьбу евреев разделили 130 цыган, постоянных жителей города Лудза - мужчин, женщин, детей, стариков, которых в ночь с 5 на 6 января 1942 г. арестовали и заключили в помещение пустых магазинов на улице Базницас. Опасаясь возможного сопротивления со стороны цыган, было принято решение их одурманить каким-то газом. Исполнил этот приказ фельдшер горбольницы Аткалайс, работавший при немцах дезинфектором. В результате в ночь с 5 на 6 января многие цыгане ослепли, а некоторые дети умерли. Утром 6 января 1942 г. их в полубессознательном состоянии отвезли в Гарбаровский лес и всех расстреляли. За годы немецкой оккупации в Лудзе было также расстреляно около 125 коммунистов, комсомольцев, бывших советских работников, заложников - людей всех национальностей.

   В мае 1944 г. место убийства евреев в Погулянке возле озера Цирма было оцеплено немцами и строго охранялось, могила евреев была вскрыта, и в течение нескольких дней группа закованных в кандалы неизвестных узников занималась сожжением останков, после чего сами узники были расстреляны. По словам С. Суэра сохранились только небольшие могилы, в каждой из которых были расстреляны от 5-10 до 40 человек. Так, предположительно, сохранилась могила с телами евреев расстрелянных в июле-августе 1941 г. в деревни Ричики на территории хутора крестянина Лаудера, а также могила более 10 евреев расстрелянных рядом со зданием волисполкома в Пылде.

   23 июля 1944 г. город Лудза был освобожден Красной Армией.

    

   Мне невозможно быть беспристрастным в описании трагедии лудзенских евреев. 64 моих родственника было убито руками местных убийц в Лудзе, Балтинаве, Резекне, Риге... Я уверен, что у многих, читающих эти строки, не меньший, а может быть и больший мартиролог и счет к фашизму. Но я хочу сказать не о жертвах, а о тех, о ком не принято было говорить - об убийцах. Все они были нашими земляками. Никто из них не родился убийцей. Более того, у всех вполне мирные профессии. Все они убивают как бы между делом. Один - студент, становится на время каникул убийцей, а затем благополучно возвращается в учительский институт и почти два года до ареста преподает в школе. Еще один - учитель, после убийств евреев садится за чиновничий стол и служит инспектором цен, борется со спекуляцией. Есть среди убийц и фельдшер - один из организаторов гетто, а затем травивший цыган какой-то отравой, есть почтовый служащий, есть электрик, шофер - все они после убийства евреев возвращаются к своей прежней работе.

Но есть и те, кто делает убийство своей профессией. "Мне человека убить, что на охоту пойти", - говорит своему товарищу по убийствам Янис Туркс. Многие убийцы лудзенских евреев идут затем в Латышский легион. Ну, как тут не вспомнить, что в 1998 г. правительство Латвии официально заявило о новом государственном празднике - 16 марта объявлено днем легионера, борца за независимую Латвию. Какого легионера? Ливмана, Цирулиса, Рунцана... В начале полицейских, убивавших летом 1941 г. своих соседей, а потом воспылавших солдатской доблестью и ушедших на фронт сражаться "бок о бок с героическими немецкими солдатами, спасшими Латвию от русских захватчиков". Я знаю, что несколько сотен латышей были арестованы и расстреляны за нежелание служить в легионе, за дезертирство из воинской части, основу которой составили полицейские батальоны, залившие кровью Латвию, некоторые районы Белоруссии, Псковской и Калининской областей России. У нескольких сот человек хватило совести или здравого смысла не иметь ничего общего с бандой убийц ставшей органической, наиболее влиятельной частью в 15-й и 19-й латышских дивизиях СС.

   Я могу понять, но не оправдать убийств совершаемых по политическим мотивам, но женщины, дети и старики не были политическими противниками. Многие из евреев были сами противниками советской власти. Нет, летом 1941 года наружу вырвалось звериная сущность, давно скрываемое желание растоптать, унизить, убить тех, кто на протяжении многих лет вызывал неприязнь, ненависть. "Фас!" - на евреев. Все дозволено! И цепные псы антисемитизма спущены рвать, бить, грабить, убивать.

   Для меня нет, и никогда не будет однозначного ответа на вопрос, почему это произошло? Я могу долго логично и убедительно говорить о нравственных, религиозных, экономических, политических причинах антисемитизма. Могу рассуждать о сведении счетов со своими работодателями, торговцами, но рядом с богачом стоит бедняк, которому тоже нет спасения, рядом со сторонником советской или другой власти стоит еврей ее противник - и ему нет спасения...

   Все это не будет ответом на то, почему сосед берет палку и идет бить себе подобного, вернее, увы, таковым он его не считает - это еврей и этим все сказано. Но ведь я знаю, что убийцами или равнодушными зрителями были далеко не все. Война разделила мир на людей и не людей, на евреев и не евреев, на убийц и тех, кто помогал и спасал мой народ. И вовсе не классовый принцип, как учили в советской школе, лег в основу этого деления, а элементарная человеческая порядочность.

   Был в Лудзе Антон Кукревич. Моим соседом был Павел Николаевич Рутковский. Мне посчастливилось бывать у него в доме и пользоваться до самой его смерти в середине 60-х его богатейшей библиотекой. Из польских дворян, настоящий интеллигент, учитель химии в гимназии, а потом в советской школе - он с детства знал мою бабушку Соню, почти 20 лет переписывался с ней на идиш. Летом 1941 г он носил в гетто еду своим знакомым и соседям. Был в Лудзе Владимир Августович Петкевич, который передавал продукты ювелиру Кобленцу и аптекарю Гилевичу. Были бывшие латвийские полицейские, которые не пошли на службу к немцам, считая это позором и предательством именно латышского народа. Но, увы, было и выросло воронье, жаждавшее крови.

   Неожиданная возможность ощутить себя богом, решающим судьбу всего живого - вот что, наверное, вело убийц. Просто появилась возможность компенсировать свое ничтожество, свои житейские и деловые неудачи, поправить материальное положение, помните, надзирателю Ритыньшу и его "коллегам" понадобился костюм...

   Те, кто убивал, в большинстве своем были чрезвычайно далеки от всякой теории. А политика, борьба за свободу - это красивые, но чаще грязные слова, которыми на протяжении истории оправдывались самые страшные преступления человека, государства, системы. Идеологи, как правило, сами не убивают. Они воспитывают и готовят убийц.

   И сегодня в городе, районе, республике живут дети и другие потомки убийц. Конечно, они не должны нести ответственности за преступления их отцов и других родственников. Если человек придет к пониманию содеянного его предками, и испытает в зависимости от этого гордость, либо стыд - это и будет гарантом того, что трагедия не повторится. Хотя...

---

Пояснения и дополнения

Жаботинский Владимир (Зеев) (1880-1940). Поэт, переводчик, писатель, публицист, один лидеров сионистского движения, создатель ревизионистского течения в сионизме. Идеолог еврейской самообороны вплоть до силовых методов создания еврейского государства. Один из создателей «Еврейского легиона» в составе английской армии в Первой мировой войне 1914 –1918 гг. После еврейской резни, учиненной арабами в Хевроне в 1929 г. - руководитель Национальной военной организации «Иргун цваи леуми- «Эцел». В преддверии начала Второй мировой войны предупреждал евреев о грозящей катастрофе и предложил план эвакуации 1,5 млн. евреев из восточной Европы. "Бейтар" - аббревиатура от Брит Исеф Трумпельдор – Союз им. Иосефа Трумпельдора. Еврей, участник русско-японской войны 1904-1905 гг. Кавалер 4-х Георгиевских крестов, один из немногих офицеров-евреев русской армии. Погиб в бою с арабскими бандами в 1920 г., защищая еврейское поселение. В память о нем и была создана в Риге в 1923 г. молодежная организация Бейтар.

Бейтар организовал военную подготовку молодежи в целях еврейской самообороны и с целью подготовки вооруженной борьбы за создание государства Израиль. Накануне Второй мировой войны членами «Бейтара» было около 100 тысяч еврейских юношей и девушек во всем мире. В годы войны бейтаровцы принимали участие во всех восстаниях в гетто и сражались в еврейских партизанских отрядах. В Палестине бейтаровцы вели непримиримую вооруженную борьбу против арабских банд, террористов и английских властей в Палестине, нередко прибегая к методам террора. Руководителями Бейтара был в и будущий премьер-министр Израиля М.Бегин. ************

Дополнение к судьбе Фонаревых. На самом деле речь идет о Нерзенской волости Лудзенского уезда. "По свидетельству жителей Нерзы, семью моего дяди Моисея Фонарева пытался спасти местный ксендз. Некоторое время он детей с матерью прятал в приделах местной католической церкви, но соседи донесли об этом властям. Семья дяди в составе десяти человек была полностью истреблена, включая крохотную девочку Рахель - самого младшего ребенка, не только потому, что они были евреями, но и чтобы исключить каких бы то ни было наследников на 50 десятин пашни, которые мой дядя унаследовал от своего отца - моего деда Залки Фонарева" (Из письма Соломона Фонарева в Яд Ва-Шем от 05.02.1997). Есть еще одна версия происходившего: "За спасение Моисея, его жены Сони и детей взялся старый друг Фонаревых, латыш Пиманис, ставший волостным полицейским. Он повез семью в Лудзу, но не в гетто, а в дом знакомого ксендза. Две недели священник прятал семью в костеле. Затем объявил, что во имя спасения она приняла католичество. Вскоре ксендз отправил семью Моисея в его родную деревню. Но не прошло и месяца, как они были арестованы и расстреляны недалеко от деревни". (Из рассказа Соломона и Захара Фонаревых).