Катастрофа

Марк Солонин

На протяжении нескольких столетий на территории стран Восточной Европы – Польши, Литвы, Венгрии, Румынии, России – проживала большая часть всего еврейского народа. К моменту начала Второй мировой войны в западных областях Советского Союза, позднее оккупированных немецкими и румынскими войсками, проживало 2,15 млн евреев. В дальнейшем каждый новый шаг «активной внешней политики СССР» переводил в разряд граждан Советского Союза все новые и новые сотни тысяч евреев: 250 тысяч в Литве, 80 тысяч в Латвии, 300 тысяч в Бессарабии. Самый большой «улов» состоялся в сентябре 1939 г., когда в состав советских Украины и Белоруссии были включены обширные районы Восточной Польши, на которых проживало 1300 тыс. евреев. Таким образом, к 22 июня 1941 года на территории, которой предстояло стать оккупированной, было сосредоточено более 4 млн евреев. Кроме того, в приграничных районах находилось порядка 200–250 тыс. еврейских беженцев из западных областей Польши, Чехословакии, Румынии [159].

Позднее, уже после войны, коммунистические историки проделали нехитрый арифметический трюк и перестали считать советскими гражданами уроженцев Польши, Прибалтики, Румынии. Таким образом им удалось более чем в два раза снизить число жертв Холокоста на советской земле, «переписав» погибших в разряд жертв геноцида в Польше, Румынии и т.д. Эта постыдная шулерская игра не только противоречит всем юридическим нормам (на момент оккупации будущие жертвы были подданными СССР), но и совершенно не стыкуется с многолетними разглагольствованиями советской пропаганды о том, что «освободительные походы» имели своей целью как раз «защиту населения Польши и Прибалтики от ужасов фашистской оккупации».

Судя по тому, как развивались события лета 1941 г., тогдашним руководителям – как и позднейшим пропагандистам – была абсолютна чужда мысль о том, что государство несет какую-то ответственность за жизнь своих подданных. По сей день не обнаружено ни одного документа, ни одного свидетельства того, что советское правительство хотя бы искало пути спасения тех своих граждан, которых в условиях оккупации ждала не тяжелая, безрадостная, голодная ЖИЗНЬ, а жестокая и неминуемая СМЕРТЬ.

Директива Ставки № 45 от 2 июля 1941 г. «О порядке эвакуации населения и материальных ценностей» содержит множество пунктов и подпунктов. В пункте 9 предписано «больных лошадей не эвакуировать, уничтожать на месте». Далее, после больных лошадей, в пункте 13 сказано: «Семьи военных и руководящих гражданских работников эвакуировать ж.д. транспортом» [5, стр. 43]. И ни одного слова о том, что же делать с семьями (как правило – многодетными) евреев.

Разумеется, вывезти в считаные дни (Красная Армия отступила из Литвы, большей части Белоруссии, западных областей Украины за первые 7–10 дней войны) два миллиона человек было технически невозможно. Констатация этого бесспорного факта не должна умалять значения того, что власти не предприняли ни малейших попыток вывезти хоть кого-то, хотя бы несколько тысяч детей. Более того, в первые, самые критические для судеб еврейского населения приграничных областей дни на «старой границе» (т.е. советско-польской границе 1939 г.) продолжали действовать погранзаставы, которые задерживали всех, у кого не было специального разрешения на выезд или партбилета! [159, стр. 268].

Эта абсурдная практика эвакуации населения лишь по «разрешениям на выезд» продолжалась до тех пор, пока волна немецкого наступления не смела сами погранзаставы на «старой границе». Объяснить все это аргументами здравой логики трудно. Люди – это ценнейший «ресурс», оставлять который неприятелю нет никакого резона. Кстати, во время «второго отступления» (летом 1942 г.) эвакуация рассматривалась как патриотическая обязанность советского человека. Скорее всего, в начале войны просто сработал извечный чиновничий инстинкт: «хватать и не пущать». Любая самостоятельная деятельность – тем более такая значимая, как смена места жительства, – без специальной санкции властей представлялась нарушением всех норм и устоев.

Если спасти хотя бы часть еврейского населения было трудно, а вывезти всех – практически невозможно, то оповестить людей о грозящей им смертельной опасности было достаточно просто. Гораздо проще и дешевле, чем уничтожать больных лошадей. Черная «тарелка» громкоговорителя висела на каждой деревенской улице, не говоря уже про города. Газеты и листовки издавались и сыпались многомиллионными тиражами. Что-что, но наставлять население «на путь истинный» советская власть умела, и необходимая для этого инфраструктура была создана еще задолго до войны. Но ничего сделано не было. Абсолютно ничего. Даже в тех случаях, когда явно описывался акт массового уничтожение евреев, в газетных статьях использовались или общие формулировки («гитлеровцы согнали к противотанковому рву несколько тысяч мирных советских граждан...»), или идеологически выгодные штампы: «передовых рабочих», «комсомольцев», «родителей и жен красноармейцев».

Первая широкомасштабная информационная акция состоялась лишь 24 августа 1941 г. В тот день по Всесоюзному радио транслировался «радиомитинг еврейской общественности». Отчет о митинге поместили и все центральные газеты. Главной задачей мероприятия была активизация еврейских общин Англии и США, что должно было подтолкнуть правящие круги этих стран к оказанию более действенной помощи СССР. Но, независимо от замысла организаторов, эта радиопередача способствовала информированию евреев Советского Союза о нависшей над ними угрозе. К сожалению, информация крайне запоздала. К тому времени Прибалтика, Белоруссия, Молдавия, большая часть Левобережной Украины, западные районы Смоленщины были уже оккупированы.

Что же касается официальных заявлений руководства страны, то первое упоминание о зверских расправах с еврейским населением появилось в ноте Наркомата иностранных дел СССР от 6 января 1942 г. В этом документе целый абзац был посвящен трагедии Бабьего Яра и гибели 52 тысяч евреев Киева. Наконец, 19 декабря 1942 г. было опубликовано специальное Заявление НКИД «Осуществление гитлеровскими властями планов уничтожения еврейского населения Европы». Правда, к моменту выхода этого Заявления оповещать было уже некого. В декабре 1942 г. в гетто и концлагерях на оккупированных территориях Советского Союза доживали свои последние дни последние 250 тыс. узников [159]. Примечательно, что Заявление, фактически подведя итог реализации «планов гитлеровских властей», отнюдь не призывало местных жителей, партизанских командиров спасать тех, кого еще можно было спасти... (стало быть, все это было ориентировано вовне!)

Таким образом, единственным средством оповещения стала изустная народная молва, а основным транспортным средством беженцев – пара ног. Лошадей уже не было («неоспоримые успехи сталинской коллективизации»), личного автотранспорта еще не было. И тем не менее около 1 млн (по другим данным – до 1,5 млн) евреев смогли обогнать наступающую немецкую армию.

Спаслись главным образом жители РСФСР и восточных областей Украины – у них было больше времени, к тому же многие были вывезены в организованном порядке как работники эвакуируемых промышленных предприятий. Порядка 3 млн человек остались на оккупированной территории, в том числе: 220 тыс. в Литве, 620 тыс. в Западной и 180 тыс. в Восточной Белоруссии, 250 тыс. в Молдавии, 1500 тыс. на Украине [159].

Для уничтожения евреев на территорию СССР было направлено четыре «айнзатцгруппы» СС общей численностью порядка 3 тыс. человек. В том числе – не менее 600 человек технического персонала: водители, механики, радисты, переводчики. Для того чтобы такими силами найти, выявить и уничтожить 3 млн евреев (которые при этом всячески скрывались, подделывали документы, прятались в лесах и болотах), гитлеровцам, наверное, потребовалась бы как раз та тысяча лет, которую надеялся просуществовать Третий рейх. Другими словами, и темпы и сама возможность осуществления «окончательного решения еврейского вопроса» в огромной степени зависели от отношения к этому делу местных жителей.

История Холокоста дает примеры самых разных вариантов развития событий. Так, полностью отказались участвовать в реализации гитлеровских планов геноцида Финляндия, Испания, Болгария – страны, считавшиеся союзниками фашистской Германии. В Италии и Венгрии массовое истребление евреев началось лишь после оккупации этих стран немецкой армией (соответственно в 1943–1944 гг.). Власти и народ Дании спасли практически всю еврейскую общину своей страны, переправив по морю 8 тыс. человек в нейтральную Швецию.

В поверженной Франции накануне войны проживало 350 тыс. евреев. Порядка 100 тыс. человек укрыли местные жители и католические монастыри, еще 40–50 тыс. евреев тайно переправили в Испанию и Швейцарию. Погибло 83 тыс. человек – менее одной четвертой предвоенного еврейского населения Франции. Смогли пережить оккупацию треть еврейских общин Чехии и Сербии. Остался в живых каждый четвертый еврей Бельгии и Нидерландов – факт удивительнейший, если принять во внимание размеры этих стран, плотность населения, отсутствие крупных лесных массивов и полные четыре года немецкой оккупации.

На оккупированных территориях Советского Союза «пропорция уничтожения» повсеместно превышала 90%. Беспрецедентным по темпам, жестокости, степени вовлеченности местного населения стал Холокост в Прибалтике – там было уничтожено до 96% евреев, оставшихся в оккупации. В общей сложности от рук оккупантов и их местных пособников погибло 2825 тысяч советских евреев [159, стр. 43, 96, 167, 206].

Большая часть уцелевших приходится не на спасенных местными жителями, а на узников гетто в румынской зоне оккупации (так называемая Транснистрия, т.е. территория Украины между Днестром и Южным Бугом). В начале войны истребление евреев румынскими войсками и жандармерией носило массовый и крайне изуверский характер (так, 23 октября 1941 г. в помещении артиллерийских складов в Одессе было заживо сожжено 19 тыс. человек). Но после разгрома фашистских войск под Сталинградом румынское руководство прекратило массовые убийства, а затем даже разрешило доставку в гетто продовольственной помощи от международных организаций.

Что же касается зоны немецкой оккупации, то там погибли практически все не успевшие эвакуироваться евреи.

Даже если бы в нашем распоряжении не было никаких других документов и воспоминаний, уже одна только высочайшая «эффективность» и тотальность геноцида, достигнутая на советской земле, неопровержимо свидетельствует о том, что эсэсовские палачи нашли здесь необходимое количество пособников из местного населения. К сожалению, есть и документы, и факты, и чудом выжившие свидетели таких зверств, которые просто не укладываются в человеческое сознание. Именно палачи и изуверы из числа бывших советских граждан внесли в дело «окончательного решения еврейского вопроса» ту страсть, которой были лишены служащие бездушной машины гитлеровского государства.

4 июля 1941 г. латышские националисты в г. Рига согнали в синагогу и заживо сожгли 500 человек, в Каунасе 4000 евреев были забиты ломами или утоплены, 10 июля в западно-белорусском местечке Едвабне (ныне это территория Польши) местные жители после многодневных пыток и издевательств заживо сожгли 1600 евреев. Часто местные «активисты» спешили взяться за такую «работу», от которой на начальном этапе войны отказывались сами немцы. Так, первый массовый расстрел малолетних еврейских детей на Украине был произведен 19 августа под Белой Церковью силами местной полиции. 6 сентября 1941 г. зондеркоманда СС, уничтожив в Радомышле 1100 взрослых евреев, поручила украинской полиции убить 561 ребенка. Садистский «энтузиазм» был столь велик и заразителен, что 24 сентября командующий Группой армий «Юг» фельдмаршал Рундштедт издал приказ, запрещающий военнослужащим вермахта «участвовать в эксцессах местного населения...».

Но даже не эти ужасающие события следует рассматривать как главные различия в практике осуществления Холокоста на советской земле и в Западной Европе. Принципиально важно отметить, что на Западе геноцид евреев скрывали, а на Востоке – настойчиво демонстрировали. Почему?

Создание и эксплуатация любой фабрики – в том числе и «фабрики смерти» – требует денег. Высоченные трубы крематориев надо было построить, печи – обеспечить топливом, газовые камеры – дорогостоящими химикатами. Доставка с разных концов оккупированной Европы сотен тысяч евреев в Освенцим и Майданек отвлекала от обеспечения нужд фронта паровозы, вагоны, запасы угля. Так, летом 1944 г. немцы вывезли в Освенцим 445 тыс. евреев Венгрии. Это огромная дополнительная нагрузка на железные дороги, и Германия пошла на нее, несмотря на то что военная обстановка в то лето складывалась для вермахта немногим лучше, чем для Красной Армии летом 1941 г.! И, только евреев Советского Союза (за отдельными редкими исключениями) никуда далеко не возили, уничтожали прямо по месту жительства, открыто, на глазах населения и с привлечением всех желающих.

Одним из возможных объяснений этого странного на первый взгляд парадокса можно считать то, что для Западной Европы гитлеровцы так и не смогли придумать никакого удовлетворяющего общественное мнение объяснения целесообразности геноцида евреев. Тезис о том, что евреи являются «расово-неполноценными недочеловеками», мог только напугать и насторожить француза или венгра («а не объявят ли нас следующими?»).

Ну а старая злоба по поводу того, что «евреи Христа распяли», в цивилизованной Европе XX века уже не работала.

В результате, дабы не вызывать нежелательные для них настроения среди населения Западной Европы, нацисты пошли на огромные, крайне обременительные в условиях большой войны, транспортные расходы.

На Восточном фронте все было совершенно по-другому. «Бей жида-политрука, рожа просит кирпича». Текст этой знаменитой листовки, в огромных количествах сыпавшейся с неба на колонны отступающих советских войск, в простой, доступной, запоминающейся форме выразил самую суть дела. Не просто «жида» и не просто «политрука», а именно «жида-политрука». Маленькая черточка (вопреки всем правилам арифметики) стала знаком не вычитания, и даже не сложения, а умножения ненависти. Секретарь ЦК Белорусской Компартии товарищ Пономаренко уже на четвертый день войны докладывал Сталину: «Вся их (немцев. – М.С.) агитация, устная и письменная, идет под флагом борьбы с жидами и коммунистами, что трактуется как синонимы» [112].

Именно на доказательство тождественности понятий «еврей и комиссар», «евреи и советская власть», «евреи и НКВД» был направлен весь мощнейший пропагандистский аппарат Третьего рейха. В миллионах листовок, в тысячах газетных публикаций (а на оккупированных территориях издавалось множество газет на русском, украинском и других языках), в бесчисленных устных выступлениях проводилась мысль о том, что именно евреи являются главной действующей силой коммунистического режима, что именно они развязали «красный террор», что именно и только евреи участвовали в наведении «советского нового порядка» на аннексированных территориях Восточной Польши и Прибалтики.

В скобках заметим, что, не говоря уже об абсолютной юридической и моральной неприемлемости тезиса о «коллективной уголовной ответственности» целого народа за преступления, совершенные отдельными лицами, само утверждение о «засилье евреев» в органах советской власти и НКВД к концу 30-х годов не соответствовало реальным фактам. Да, действительно, в годы революции и Гражданской войны (1917–1921) доля евреев в руководстве левых экстремистских организаций (большевиков, эсеров, анархистов) была непропорционально велика. Выжившие в огне Гражданской войны «кадры» перешли затем на руководящие должности в партийном и советском аппарате, в органах ВЧК – ГПУ. После Большого Террора 1937–1938 г. ситуация радикально изменилась.

В 1934 г. в высшем руководстве НКВД (центральный аппарат наркомата и начальники областных и республиканских управлений) евреев было 37% [140, стр. 495]. Из 37 руководителей НКВД, получивших в 1935 г. высшие персональные звания «комиссар госбезопасности», соответственно 1, 2 и 3 рангов, евреев было 20 человек (54%). Но к 1941 г. из этих 37 «чекистских генералов» в живых осталось только двое! [196, стр. 19, 395]. Новые кадры, пришедшие в количестве 74 человек в центральный аппарат НКВД весной–летом 1938 г. (т.е. еще при Ежове), на 73% (54 человека) состояли уже из лиц славянских национальностей (русские, украинцы, белорусы). Затем большая часть «выдвиженцев Ежова» (85%) была физически уничтожена после прихода поздней осенью 1938 г. нового руководства НКВД во главе с Л. Берия [196, стр. 348, 400]. По состоянию на 1 июля 1939 г. доля евреев в высшем руководстве НКВД снизилась до 4% [140, стр. 495]. К руководству карательной системы пришли новые, весьма молодые (30–35 лет) кадры, на 80% состоящие из лиц славянских национальностей.

Не приходится говорить и об «избытке» евреев в административном аппарате «освобожденных» территорий.

Так, в Белостокской области (Западная Белоруссия) к середине 1940 г. на большие и малые должности в советском и партийном аппарате было назначено 11 598 человек, в том числе 5195 поляков, 3214 белорусов, 2431 еврей, 613 русских (РГАСПИ, ф. 17, оп. 22, д. 230, л. 69). В Дрогобычской области (Западная Украина) на административные должности назначено 3885 украинцев, 1920 русских, 336 евреев, 245 поляков (РГАСПИ, ф. 17, оп. 22, д. 3108, л. 38) [197]. Таким образом, в Белостоке доля евреев в административных органах несколько меньше, а в Дрогобыче – значительно меньше их доли в общей численности населения (в городах и местечках Восточной Польши евреи составляли 25–35% населения). Арестовывали же евреев гораздо «охотнее», нежели назначали на «теплые места», – как выше уже было отмечено, с сентября 1939 г. по февраль 1941 г. в западных областях Украины и Белоруссии было арестовано 23 тысячи евреев, 21 тысяча украинцев, 7,5 тысячи белорусов.

Разумеется, фашистская пропаганда обращалась не к цифрам и фактам, а к застарелым иррациональным антисемитским предрассудкам, соединенным с горячей волной ненависти к коммунистической власти и ее карательному аппарату. Публичное унижение, а затем и зверское истребление евреев должно было, по замыслу гитлеровских оккупантов, разжечь ненависть ко всему, что было связано с советской властью, вовлечь население оккупированных областей в активное сотрудничество с фашистами. И если умчавшееся в комфортабельных автомобилях партийное начальство было далеко и недоступно, то беззащитные многодетные еврейские семьи были рядом, и на них можно было выместить накопившуюся злобу и отчаяние.

То, что абсолютное большинство жертв геноцида не имели ничего общего с карательной системой НКВД, да и внешне совершенно не походили на «жирующее начальство», не смущало ни гитлеровцев, ни их пособников, ни (что самое главное и трагичное) рядовых обывателей. Советское общество было давно и тщательно психологически подготовлено к таким явлениям, как массовый внесудебный террор, наказание без преступления, коллективная ответственность целых групп населения за преступления (часто – вымышленные) отдельных лиц. Разве так называемые «кулаки» были похожи на валяющихся на печи «эксплуататоров»? А много ли так называемых «троцкистов» видели живого Троцкого или хотя бы прочитали какую-нибудь его книгу? Да и зачисление целых народов в разряд «подозрительных элементов» (нашедшее свое выражение в арестах и депортациях корейцев, китайцев, поляков, латышей, финнов) было для советских людей уже не в диковинку.

Будем справедливы – среди кровавого безумия нашлись люди, способные на высочайший героизм, мужество, самопожертвование. Несмотря на зверский террор оккупантов (расстрел, причем расстрел всей семьи, полагался не только за укрывательство евреев, но и за недонесение!), тысячи людей всех национальностей пришли на помощь обреченным. Израильским мемориально-исследовательским центром «Яд ва-Шем» установлено более 18 тысяч имен людей, спасавших евреев в годы геноцида. Среди них 5500 поляков, 1609 украинцев, 488 литовцев, 440 белорусов (следует уточнить, что в данном контексте термины «поляк», «украинец» обозначают скорее место действия, а не конкретную национальность спасителей).

В белорусском местечке Бреслав спасением евреев занималось 60 семей – простые крестьяне, врачи, православные и католические священники. В городе-герое Бресте из 25 тыс. евреев в живых осталось 19 человек. Шестерых из них спасла, спрятав в своем домике, семья Полины Макаренко. Житель Умани, ветеран и инвалид Первой мировой войны Александр Дятлов, спрятал в своем доме 12 евреев. Кто-то из соседей донес немцам. Расстреляли всю семью Дятловых, включая троих детей. Воспитатели детских домов Минска на протяжении трех лет оккупации скрывали от карателей более 500 еврейских детей. 12 детей спасла заведующая детским домом № 2 в Киеве. Капитан вермахта Вилли Шульц вывез на грузовой машине из минского гетто 26 человек. Бургомистр города Кременчуг Синица-Верховский был расстрелян в ноябре 1941 г. за то, что выдавал евреям подложные удостоверения личности. Крестьяне села Раковец (Западная Украина) укрыли 33 еврейские семьи. В селе Куяльник (Одесская область) колхозник В.М. Иванов спас 25 человек... [159].

Строго говоря, палачи и их активные пособники составляли самое большее 2–3% от общей численности взрослого населения оккупированных районов СССР. Не следует забывать и о том, что нормальные люди были лишены возможности выразить им хотя бы моральное осуждение – каратели были вооружены и опирались на поддержку всей военной машины гитлеровской Германии. Однако было бы неуместным и фальшивым упрощением реальной ситуации утверждать, что позиция большей часть населения была нейтральной. И дело не только в том, что отсутствие простого человеческого сочувствия (тем более – насмешки и глумление со стороны недавних соседей, сослуживцев, учеников) буквально ошеломило евреев, лишило многих из них воли к жизни и сопротивлению. Значительная часть населения, хотя и не участвуя непосредственно в убийствах, спешила занять «освободившуюся жилплощадь», охотно наживалась на грабеже еврейского имущества, на мародерской «торговле», когда за кусок хлеба выменивались фамильные драгоценности. Появились даже люди новой профессии – так называемые «шмальцовники». Так прозвали охотников за евреями, которые, обнаружив скрывающихся, вымогали у них выкуп за недонесение. Затем, отобрав у жертвы все, что возможно («вытопив смалец»), они выдавали евреев оккупационным властям [159, стр. 295].

Яркой иллюстрацией ко всему сказанному может служить такой отрывок из пространного отчета К.Ю. Мэттэ – одного из руководителей коммунистического подполья в городе Могилеве:

«...В первые месяцы оккупации немцы физически уничтожили всех евреев. Этот факт вызвал много различных рассуждений (заметьте – не ненависть к палачам, не сострадание к жертвам, а «различные рассуждения». – М.С.). Самая реакционная часть населения, сравнительно небольшая, полностью оправдывала это зверство и содействовала им в этом. Основная обывательская часть не соглашалась с такой жестокой расправой, но утверждала, что евреи сами виноваты в том, что их все ненавидят, однако было бы достаточно их ограничить экономически и политически...

...Остальная часть населения, советски настроенная, сочувствовала и помогала евреям во многом, но очень возмущалась пассивностью евреев, так как они отдавали себя на убой, не сделав ни одной, хотя бы стихийной попытки выступления против немцев в городе или массового ухода в партизаны... Просоветски настроенные люди отмечали, что очень многие евреи до войны старались устроиться на более доходные и хорошие служебные места, установили круговую поруку между собой... «И вот теперь евреи тоже ожидают помощи от русских Иванов, а сами ничего не делают», – говорили они...

...Учитывая настроение населения, невозможно было в агитационной работе открыто и прямо защищать евреев, так как это, безусловно, могло вызвать отрицательное отношение (подчеркнуто мной. – М.С.) к нашим листовкам даже со стороны наших, советски настроенных людей, или людей, близких нам...» [158].