«Ты в гетто не ходи, я помогу вас спрятать»*
История Давида Таубкина
Цви Зильбер
12 апреля 1941 года Давиду Таубкину исполнилось девять лет. Это был беззаботный минский школьник из теплой, любящей семьи. 21 июня 1941 года вся семья должна была переехать в Москву. Но отъезд отложили, так как старшая сестра Лида очень хотела пойти на выпускной вечер в своей школе. Перенесли на 29 июня 1941 года. Если бы не это роковое стечение обстоятельств, судьба этой семьи сложилась бы по-другому.
Давид Таубкин, сопредседатель всеизраильской ассоциации «Узники концлагерей и гетто», многое пережил. Гетто, детский дом, потерю близких.
«Мне удалось выжить только благодаря добрым людям, неевреям, которые встречались мне, которые совершенно бескорыстно, рискуя своей жизнью, нас спасали. Всем, кого я помню, я добился звания «праведника народов мира» в Яд Вашем», — сказал он в интервью «Деталям».
«Когда немцы объявили о создании гетто, первым к нам пришел Клементий Лисовский, с его сыном Кимом я дружил, — вспоминает Таубкин. — Он сказал, обращаясь к маме: «Ты в гетто не ходи, я помогу вас спрятать». Мама поблагодарила его, но сказала, что нельзя ослушаться распоряжения немецкого коменданта, она не может рисковать своей семьей и семьей Лисовского. Кроме того, в самом начале немецкой оккупации никто не мог представить себе, что дело обернется полным уничтожением евреев Минска. Знали, что жизнь в гетто будет нелегкой, евреи будут ограничены в передвижении, будет голодно, но возможность работать сохранится – ведь это необходимо оккупационным властям».
Среди добрых людей, которых Давид Таубкин встретил на своем пути, была и его няня Леня – Леонарда Фердинандовна Дивалтовская, которая считалась членом семьи. Рискуя жизнью, она пробиралась в гетто, чтобы принести еды для всей семьи.
«Бежать мне удалось с помощью разных людей. Кто кусок хлеба даст, кто переночевать пустит, кто от немцев спрячет. Я никогда не забуду Елену Ивановну Николаеву, главврача детской больницы. Как и директора детского дома, в который я попал. Вера Леонардовна Спарнинг была латышкой, ее считали почти «фольксдойч», поэтому она пользовалась большим доверием оккупантов. Но, как выяснилось уже после войны, среди 120 воспитанников ее детского дома было спрятано 35 еврейских детей. Спустя много лет мы все встретились в Минске. Ну, почти все».
До конца 1942 года Давид Таубкин находился в Минском гетто. Там погибла вся его семья. Старшей сестре удалось бежать, она добралась до партизанского края, но погибла в бою. Отец служил в Красной армии, а после войны сумел разыскать сына. Отец и сын – все, что осталось от большой семьи.
«Красная Армия опоздала, — рассказывает Давид. — В Минске к ее приходу не осталось евреев. Минское гетто было окончательно уничтожено в октябре 1943 года. Больше ста тысяч его обитателей погибли от рук нацистов и их подручных – литовских, украинских, белорусских полицаев. Евреи в маленьких городах и местечках Белоруссии были уничтожены еще раньше, слухи о массовых расстрелах евреев в провинции доходили до минского гетто, но его жители тогда не хотели этому верить… После освобождения города на улицах стали появляться редкие еврейские прохожие с отрешенными «потерянными лицами» – это были вернувшиеся из партизанских отрядов немногие спасшиеся узники гетто, не нашедшие своих погибших родных и близких. Потом стали приходить соседи и приносить еду. Если бы они это сделали раньше, когда мы голодали в гетто! В большинстве своем наши соседи оказались обычными обывателями, их трудно за это винить».
А упоминание о героизме соседского мальчика Давид Таубкин нашел у Михаила Новодворского, в книге воспоминаний бывших узников гетто «На перекрёстке судеб». Она была издана в Минске в 2001 году:
«Вечером на месте нашей встречи оказалось около двадцати ребят и две девочки. На улице совсем стемнело, дул холодный ветер и шёл дождь. Неподалеку мы обнаружили большой железный бак с узким колпаком, и все залезли в него… К утру все околели от холода, даже говорить не могли. И вдруг услышали шаги, притихли, подумав, что это полицейский… и вдруг тот человек сказал: «Ребята, не бойтесь, я свой». Это был русский мальчик, лет четырнадцати, рыжий и весь в веснушках. Как оказалось, он не раз помогал некоторым из наших ребят, и они его хорошо знали. Мальчика звали Ким. Увидев, что мы совсем замерзли, он побежал домой и принёс ключ от столярки его отца, которая стояла рядом с нашим ночным убежищем. Мы залезли на чердак столярки, подложили стружки и легли спать… Когда рассвело, Ким нам принес большой чугун горячей вареной картошки».
«Большинству ребят этой группы удалось добраться до партизан и остаться в живых. Мой довоенный дворовый приятель Ким Лисовский оказался больше, чем «добрым малым», он помог спастись еврейским подросткам, попавшим в беду, а многие прошли мимо, — отмечает Таубкин.
Прошло еще несколько дней, и в дом Таубкина вбежал Ким Лисовский с радостным криком: «Твой батька идет!»
«Дверь открылась, и вошел папа, — вспоминает Давид. — Мы бросились друг другу в объятия и зарыдали… На вопрос о маме и Лиде я сказал, что, может быть, они живы. И еще сказал, что отучился картавить – это было важнейшее достижение, ибо оно помогло мне остаться в живых. Папа был одет в синие галифе, гимнастерку, подпоясанную армейским ремнем, а на ногах — сапоги, как тогда, утром 24 июня 41 года, когда он пришел попрощаться с нами в бомбоубежище. Сколько трагических событий произошло за эти три года! Подошла Леня и сказала: «Вот, сохранила вам сына».
Папа спросил о маме и Лиде, но Леня не могла ответить ничего определенного. Позднее папа пытался навести справки о судьбе мамы и Лиды. Выяснилось, что мама была арестована за пределами гетто, какое-то время содержалась в минской тюрьме по улице Володарского, допросы вел ее бывший студент. Затем ее увезли в Тростенец, где она и погибла. Все это рассказала папе мамина сокамерница, которой посчастливилось уцелеть. Мне трудно представить последние минуты жизни мамы… Лиде, по рассказу свидетеля событий, помогли раздобыть русский паспорт на имя Марии Павловец, с ним она дошла до партизан. Она погибла во время немецкой блокады партизанской зоны. Папа берег меня и не рассказал деталей всего, что ему удалось выяснить о трагической судьбе наших самых близких и любимых».
Сегодня, 12 апреля 2018 года, в День Катастрофы и героизма Давид Таубкин принимает участие в центральной церемонии в мемориале «Яд Вашем». Для него память Катастрофы – это не музейные стенды. Это образы, люди, добрые люди, злые люди.
После войны прошло уже 73 года. Уходит из жизни последнее поколение свидетелей. Нечеловеческие страдания пришлись на их детство и юность. Задача, которая стоит сегодня перед ними – передать эту память следующим поколениям. Такое не должно быть забыто.
*
Оригинал
.
Оставить комментарий
