Переосмысление "Арабской весны": Просто медийное событие?

 

 

"Арабская весна" представляла собой приливную волну протестов молодого поколения, которое оказалось безнадежно увязшим в социально-экономическом кризисе, политических репрессиях и отсутствии перспектив на будущее.

Приливная волна насильственного протеста, которая потрясла арабский мир десять лет назад, сметая некоторые авторитарные режимы и дестабилизируя другие государства, была названа "арабской весной" западными СМИ и научными кругами в надежде, что она откроет новую эру ближневосточной демократизации и политической стабильности, экономического процветания и больших свобод.[2]

Но произошло не это. Когда пыль осела, протесты были почти забыты, и регион вернулся к своему старому состоянию, еще раз доказав, что, к лучшему или худшему, современная политическая система Ближнего Востока на протяжении столетия более устойчива и менее восприимчива к изменениям, чем принято считать. Что пошло не так?

Новый-старый Ближний Восток

На протяжении последнего столетия неоднократно звучали разговоры о рождении нового Ближнего Востока. Чаще всего это происходило в контексте перерисовки (предположительно искусственных) границ, созданных после Первой мировой войны на руинах Османской империи. Это было предложено в качестве причины образования египетско-сирийского союза 1958-61 годов или иракской оккупации Кувейта в 1990 году, которая якобы стремилась "вернуть часть и ветвь Кувейта всему корню, Ираку". [3] Но иногда предполагаемая претензия на новый Ближний Восток основывалась на глубоких социокультурных изменениях, таких как отход от исламских традиций или принятие секуляризованной современной идентичности. В качестве примеров можно привести секуляризирующую политику Мустафы Кемаля Ататюрка или политику династии Пехлеви, направленную на замену светской национальной идентичности в Турции и Иране тысячелетней социально-политической исламской идентичностью, лежащей в основе ближневосточных обществ. Другим примером была попытка египетского Гамаля Абдель Насера создать панарабскую идентичность, которая будет доминировать в региональных делах. Ни одно из этих начинаний не увенчалось успехом: предсказания о гибели ислама оказались крайне преждевременными, так же как мечты панарабизма о величии оказались эфемерными.[4]

В начале 1990-х годов Шимон Перес предсказал, что зарождающийся палестино-израильский мирный процесс приведет к "Новому Ближнему Востоку", на котором будет преобладать политическая стабильность, устойчивая безопасность и экономическое процветание.[5] Как и предыдущие предсказания нового регионального порядка, видение Переса рухнуло в течение нескольких лет, когда в сентябре 2000 года Ясир Арафат начал свою войну террора (эвфемизированную как "Интифада Аль-Аксы"), за которой шесть лет спустя последовала тотальная война между Израилем и ливанской шиитской организацией "Хезболла". Взволнованный предполагаемыми успехами "Хезболлы" в войне, президент Сирии Башар Асад быстро провозгласил появление нового Ближнего Востока, характеризующегося сопротивлением и борьбой (мукавама) против Израиля—полная противоположность идиллическому видению Переса.[6] Вскоре Асад должен был понять, что палестинский вопрос и борьба против Израиля больше не фигурируют в повестке дня человека на улице во многих арабских государствах, включая его собственное.[7]

Исламская зима, Генеральское лето

Арабские потрясения представляли собой приливную волну протеста молодого поколения, которое оказалось безнадежно пойманным в социально-экономические трудности, политические репрессии и отсутствие перспектив на будущее из-за неспособности арабских государств и обществ преодолеть глубокий разрыв между традиционными ценностями и образом жизни и требованиями современности.[8]

Учитывая, что люди в возрасте до 30 лет составляют около двух третей населения арабского мира, [9] неудивительно, что западные ученые и эксперты эйфорически окрестили продолжающуюся турбулентность "Весной" в надежде, что эти беспорядки не только сместят местные диктатуры от власти, но и изменят социальный, экономический и даже политический порядок в регионе. Профессора Колумбийского университета Хамид Дабаши и Джозеф Массад, например, описали эти потрясения как "арабское пробуждение" (ссылаясь на влиятельную книгу Джорджа Антониуса 1930-х годов о подъеме панарабизма), направленное против Запада и Израиля, которые воспринимались как оплот арабских автократий.[10] Тарик Рамадан, профессор Оксфордского университета и внук основателя "Братьев-мусульман" Хасана Бана, аналогичным образом озаглавил свою книгу "Арабское пробуждение: ислам и новый Ближний Восток"., утверждая, что беспорядки были тотальным суннитским ответом на то, что казалось гегемонистским всплеском Ирана и шиитского мира в целом.[11] Были даже те, кто считал "арабскую весну" частью всемирного восстания географически и социально-экономически маргинализированных частей общества (будь то избирательные урны, уличные демонстрации или даже антирежимные восстания) против всемогущих и часто разрушительных сил глобализации.

Египтяне празднуют избрание Мухаммеда Мурси президентом "Братьев-мусульман" 24 июня 2012 года. После этих потрясений исламские группы воспользовались глубоко укоренившейся исламской идентичностью Ближнего Востока для достижения своих политических целей.

В одном отношении Рамадан, возможно, прав. Когда волны протеста по всему арабскому миру зашли в тупик, не сумев заменить павших автократов молодым и демократически ориентированным руководством, вновь созданный вакуум был заполнен различными исламскими группами-будь то политические партии и движения, такие как "Братья-мусульмане" или салафитские джихадистские группы, такие как ИГИЛ. Эти группы воспользовались глубоко укоренившейся исламской идентичностью Ближнего Востока, которая на протяжении более тысячелетия формировала организующий социально—политический принцип региона, для достижения своих политических целей. Они широко использовали всепроникающую исламскую инфраструктуру—мечети, религиозные учреждения, системы образования и социального обеспечения,—которая долгое время оставалась в центре арабского общества.

Эти исламские группировки вырвались на передний план политической арены и на некоторое время даже получили политический контроль в некоторых государствах. Однако, как и их демократически ориентированные соперники, их успех оказался эфемерным, поскольку они не смогли сохранить свою власть (что наглядно продемонстрировал недолговечный режим "Братьев-мусульман" в Египте), не говоря уже о том, чтобы установить долгосрочный исламский социально-политический порядок. В конечном счете, силам старого порядка—политическим и социально—экономическим элитам, "глубоким государственным" институтам, которые остались на месте, и, прежде всего, военным-удалось сдержать исламскую волну, что указывает на врожденную слабость исламских движений, когда-то воспринимавшихся как мощные силы, бросающие тень на светские, автократические арабские режимы.

Таким образом, "исламская зима", пришедшая на смену "Арабской весне", сменилась "Генералитетным летом", характеризовавшимся в одних местах полным восстановлением старого порядка, а в других-длительной нестабильностью, междоусобицами и даже внутренним коллапсом.

Что пошло Не Так?

Как же тогда большинство ученых мужей и ученых так неправильно поняли картину? Похоже, что стремление к заголовкам и сенсациям сочетается с врожденной склонностью проецировать западные или исламистские идеалы, ценности и образ мышления на арабские и исламские общества. Это породило идиллическое видение исторической вехи в переходе региона "от темной ночи к свету" (по словам французского философа Бернара-Анри Леви) [12], где будут преобладать стабильность, процветание и идеалы демократии, прогресса и терпимости.

Это правда, что, учитывая только десятилетнюю перспективу, может быть преждевременно определять, какое долгосрочное значение может иметь "арабская весна". С одной стороны, влияние и последствия революции января 2011 года на ход египетской истории могут оказаться довольно незначительными—историческая сноска в переходе от 30-летней эры Хосни Мубарака к эре Абдель Фатха Сиси, который в июне 2013 года сверг недолговечный режим "Братьев-мусульман" во главе с Мухаммедом Мурси.[13] С другой стороны, падение долго правящего диктатора Ливии Муаммара Каддафи было важным и значительным событием, которое привело к краху ливийского государства и началу гражданской войны.. Йемен предлагает аналогичный пример, хотя режим там вполне мог рухнуть сам по себе из-за накопления неблагоприятных внутренних обстоятельств.

Арабские волнения были, по сути, событием в средствах массовой информации, а не трансформирующим большим взрывом, каким он казался в то время.

В целом, волны массового протеста в конечном итоге оказались гораздо менее драматичными, чем то, что появилось на телевизионных экранах в то время. Настолько, что можно утверждать, что арабские волнения были, по сути, событием в средствах массовой информации, вызванным гигантскими масштабами, а не трансформирующим Большим взрывом, каким он казался в то время. Упав, как спелый плод, на колени средств массовой информации (особенно электронных СМИ, которые сделали огромный скачок за предыдущее десятилетие), он стал своего рода реалити-шоу. Миллионы зрителей по всему миру наблюдали за событиями по мере того, как они разворачивались или потребляли информацию в режиме реального времени об их природе и характеристиках, при этом основное повествование было о масштабной политической революции, которая изменит Ближний Восток до неузнаваемости.[14]

Оригинал