Давид Таубкин и его Праведники*
Катастрофа унесла в небытие полтора миллиона еврейских детских душ. Давид Таубкин – один из немногих, кому удалось выжить в ее огне.
Давид Аронович Таубкин репатриировался в Израиль в 1992 году. И практически сразу стал собирать материалы для присвоения звания Праведника народов мира Елене Ивановне Николаевой и Вере Леонардовне Спарнинг. Эти имена он десятилетиями хранил в своей памяти, они грели его душу в самые трудные минуты жизни, а когда приходил черед поднимать рюмку еще за один свой день рождения, то когда вслух, а когда про себя непременно поднимал тост за этих женщин – женщин, благодаря которым он остался в живых.
В июле 1941 года всем евреям оккупированного Минска было приказано под угрозой смерти переселиться в отдельный район – гетто. За полгода восьмилетний Давид Таубкин пережил здесь три расстрельные акции и, чудом спасаясь каждый раз, бежал летом 42-го из гетто. Поначалу по просьбе его мамы, Розалии Михайловны, мальчика скрывала в детской больнице главврач Елена Ивановна Николаева. Две семьи дружили еще с довоенных времен, и хотя Николаева сознавала, на какой риск идет, укрывая еврейского ребенка, порядочность была ей дороже жизни. Она не просто укрыла его от немецких властей, но и выправила ему фальшивые документы о «славянском» происхождении: Давид стал Виктором Савицким. И потом, когда он уже находился на основании этих документов в русском детском доме и здесь намечался обход немецкой проверочной комиссии на предмет выявления евреев, Елена Ивановна вновь приютила мальчика на время в своей больнице.
Заведующая русским детским домом Вера Леонардовна Спарнинг дала приют в годы войны свыше тридцати еврейским детям. Она проводила в своем доме политику: «У нас нет евреев!» и строго наказывала за проявление «детского антисемитизма». Когда в детдоме ожидались немецкие проверки, Вера Леонардовна старалась упрятать малышей с явной семитской внешностью куда-нибудь подальше или «просто» укладывала их в постель как больных. Так что как только появилась возможность - пусть запоздало, но уже - навечно – отблагодарить своих великих спасительниц за великое дело, Таубкин обратился в институт-музей «Яд вашем». Благодаря собранным им свидетельствам имена Елены Ивановны Николаевой и Веры Леонардовны Спарнинг присоединились к именам 22 тысяч других Праведников мира.
А потом были другие имена, за которыми так же, как и за первым, стояли люди редчайшего мужества и душевного благородства. Люди, которые под угрозой собственной жизни спасали от фашистской чумы еврейских детей.
- Фамилия Орлова, - рассказывает Давид, - была среди нас, минских детдомовцев, всегда на слуху. Никто из нас не знал его лично, да и умер он довольно рано, через десять лет после войны, но то, что он, работая в немецком магистрате, выдавал направления в детские дома и еврейским детям, прекрасно зная их происхождение, мы знали. Знали от той же Веры Леонардовны, с которой я долгие годы состоял в переписке. И как только открылся «железный занавес», мои детдомовские друзья прислали в Иерусалим личные свидетельства о роли Василия Семеновича Орлова в спасении евреев в годы войны, прося присвоить ему звание Праведника народов мира.
Однако в течение десяти лет «Яд вашем» не принимал решения в отношении Орлова. Дело стопорилось потому, что Орлов являлся штатным сотрудником немецкой администрации, и Совет музея остерегался негативной реакции на свое положительное решение. Узнав об этом, Таубкин связался с директором белорусского музея еврейской истории и культуры Инной Герасимовой и попросил ее найти, по возможности, какой-либо документ, раскрывающий суть деятельности Орлова в этой администрации. И она такой документ нашла! В архиве республиканского КГБ Герасимова получила справку о том, что Орлов занимался в минском магистрате вопросами работы детских учреждений, то есть работал по сути мелким чиновником, не имея никакого отношения к злодеяниям фашистов. Даже наоборот: пользуясь предоставленной должностью, помогал выживать в годы страшного лихолетья самым слабым существам – детям. В том числе и еврейским.
- После того, - продолжает Давид Таубкин, - как я представил подобную справку в «Яд вашем», Орлову было присвоено заслуженное звание Праведника. Диплом о присвоении этого звания был вручен дочери Василия Семеновича – Галине, с которой, кстати, я тоже знаком. В годы войны девятнадцатилетняя девушка работала воспитателем в том детском доме, где пребывал и я. Я часто общался с ней, особенно, когда хотелось похвастаться своими «успехами»: раздобыл, к примеру, у немцев вот столько еды... К сожалению, после войны мы потеряли следы друг друга, но три года назад я встретился с ней в Минске и мы проговорили несколько часов...
- Она, конечно, тоже знала об еврейских детях в детдоме...
- Думаю, что знала, хотя мы не выделялись особенно. Но тут играл роль другой фактор: донести или не донести. В основном, не доносили, хотя случались и обратные факты. На моей памяти два случая, когда приходили и забирали детей. Ведь при магистрате работала особая проверочная комиссия, и главным критерием определения еврейства мальчиков служило, как вы понимаете, наличие обрезания. Многие дети были отправлены таким образом на смерть, но одному из наших все-таки повезло: Феликса Сорина, который живет сейчас в Петах-Тикве, спасла женщина – член этой комиссии, хорошо знавшая до войны и родителей мальчика, и его самого.
А еще была семья Лисовских, которая также спасала еврейских детей, бежавших из минского гетто накануне последнего погрома. И в том, что Киму Лисовскому, бывшему тогда подростком, также присвоено звание Праведника народов мира, тоже есть косвенная заслуга Давида Таубкина. При встрече в Минске с сестрой Кима, Шурой, Давид поинтересовался судьбой своего довоенного приятеля, и узнал, что тот умер от передозировки радиации, полученной во время работы с радиоактивными материалами. Шура, между тем, была свидетелем казни минской подпольщицы Маши Брускиной, материалы о которой собирала жительница Иерусалима Лина Торпусман. Давид рассказал Лине о семье Лисовских, и та упомянула их в своей газетной статье. Статью эту прочитал Феликс Сорин – один из спасенных Лисовскими. Вот так замкнулся и этот круг: Сорин, естественно, тут же обратился в институт «Яд Вашем», и вскоре Киму было посмертно присвоено звание Праведника.
Давиду Таубкину исполнилось в этом году 75 лет, и можно только удивляться его энергии, настойчивости и терпению, с которыми он добивается восстановления справедливости по отношению к тем, кто не отвернулся от евреев тогда, когда от них отвернулась почти вся Европа. Простые, сохранявшие в своих душах лучшие человеческие качества, эти люди не понимали и не хотели понять, почему гитлеровская машина истребления обрушилась в первую очередь на евреев. Но они всем сердцем отозвались на эту беду и, не задумываясь о собственной жизни, считали святым своим долгом спасти жизни других. Чудом выживший в городе, где в течение трех лет хозяйничали фашисты, Давид Таубкин по сей день стремится хотя бы частично вернуть этот долг и когда хоть краем уха слышит о еще незнакомом ему узнике гетто, тотчас пытается выяснить, как тому удалось спастись, кто помог выжить.
Самому Давиду было восемь лет, когда он вместе с мамой – преподавателем института и старшей сестрой Лидой оказался в оккупированном Минске. Отец, известный в городе врач, был мобилизован на второй день войны. Утром 24 июня он забежал домой попрощаться с женой и детьми, а через час всех жителей района позвали в срочном порядке в бомбоубежище.
- Бомбоубежище, - вспоминает Давид, - представляло собой обычный подвал, размещавшийся под двухэтажным деревянным домом. Только мы забежали туда, как услышали грохот самолетов. Они летели так низко, что от этого грохота наше «убежище» шаталось, как карточный домик. Каждую секунду мы ждали самого худшего. Так продолжалось почти три часа. Потом самолеты улетели, я вышел из подвала и увидел, что весь наш район практически цел. Только у зубоврачебной клиники разрушено одно крыло. Дело в том, что мы жили в районе, где находились заводы: кожевенный, дрожжевой, вино-водочный, механический. Здания этих заводов были кирпичные, и, скорее всего, из практических интересов немцы их не тронули. Кстати, мой дед, зажиточный человек, сдавал до революции под эти заводы землю, и наш дом, находившийся рядом, тоже не пострадал. Однако, оглянувшись назад, я увидел, что города по сути нет. Вместо него – огромный, высотой метров в десять, факел и еще более огромный столб дыма. Центр Минска просто перестал существовать.
- Никто нам не сказал, - продолжает Давид, - что из города надо уходить, но люди сами поняли это. И по Могилевскому шоссе, на восток, хлынули толпы беженцев. Среди них были и мы. Между прочим, на 29 июня у нас были куплены билеты на поезд в Москву, где нас ждала летняя дача нашего дяди, брата отца. Мы хотели поехать раньше, но задержались из-за Лиды: она закончила среднюю школу, и у нее накануне состоялся выпускной бал. Гитлер разрушил все наши планы и всю нашу жизнь.
Мы шли с толпой других людей, которые несли в руках кто котомки, кто чемоданы. Чемоданы вскоре стали бросать прямо на дороге – груз оказался не по силам. А наша мама, понимая, что идти, быть может, предстоит долго, взяла с собой только узелок с обувью и портфель с документами. Мы не прошли и часа, как вновь налетели немецкие самолеты. На бреющем полете они стали стрелять прямо по идущим людям. Мама бросилась с нами в перелесок у шоссе – по перелеску немцы уже не стреляли, и мы двинулись по проселочным дорожкам дальше, но, конечно, уже не так быстро.
За два дня такого хода мы прошли 30 километров и оказались в Смиловичах. Но 27 июня утром немцы появились и здесь. Нам был отдан приказ вернуться к месту прежнего проживания, и мы двинулись в обратный путь. Двинулись уже по обочине, поскольку шоссе было забито немецкими войсками и военной техникой: танками, вездеходами, грузовиками.
Мы тогда не знали, что уже 24 июня штаб Западного фронта, руководящие партийные и советские органы спешно и тайно сбежали из Минска, не предприняв никаких шагов для эвакуации населения и даже не сообщив ему, что нужно уходить, потому что немцы продвигаются стремительно и хваленая Красная Армия, лозунгом которой был «Будем бить врага на его территории», в панике отступает. Это безответственное и преступное поведение советских властей стало причиной гибели сотен тысяч людей и, по сути, косвенной причиной полного уничтожения еврейского населения, оставшегося на оккупированной немцами территории.
...Три года пробыл Давид в оккупированном Минске. Это были годы холода, голода и постоянного страха. Годы недетских испытаний и страданий, о которых бывший узник гетто и детдомовец сам написал книгу. Он потерял в эти годы маму – ее расстреляли в гетто, потерял старшую сестру Лиду – уйдя из гетто к партизанам, она погибла во время блокады белорусских лесов немецкими войсками. Но хочу поделиться другим наблюдением. Удивительное дело: сколько знаю людей, переживших Катастрофу – в концлагере или гетто, в трудовом лагере или в бегах, если не все они, то подавляющее большинство прожили после войны достойную жизнь. И кому Бог дал здоровье и силы, продолжают ее сейчас. Впрочем, быть может, ничего здесь удивительного нет. Страшные годы, когда счет жизни шел не на дни, и подчас даже не на минуты, научили юные души ценить каждую секундочку этой жизни. Никто не выживал в одиночку – каждому так или иначе благоволила судьба в лице конкретных людей. И уж если ты благодаря этим людям выжил, то не мог подвести ни их, ни тех, кто навеки, в отличие от тебя, сгорел в пламени Холокоста. Вот так и Давид Таубкин умело распорядился свой судьбой.
В июле 1944 года его отец, Арон Давидович, вернулся вместе с Красной Армией в Минск и разыскал сына. В 1948 году Таубкина-старшего, проявившего себя на войне как талантливого организатора медицины и работавшего к тому времени в Минздраве Белоруссии, перевели в Москву. Здесь Давид окончил школу, радиотехнический факультет института гражданской авиации, а затем долгие годы работал в научно-исследовательском институте приборостроения – в должности ведущего конструктора по разработке радиолокационной аппаратуры. Институт, как можно догадаться, был секретным и о многих вещах Давид по сей день рассказать не может. Зато охотно делится тем, что вовремя успел расстаться со своей ведущей должностью. Поняв, что из этого института дорога в Израиль ему закрыта, он сменил место работы и вскорости не без труда, но добрался до исторической родины.
Он все время ощущал себя евреем. В том числе и потому, что даже ему, классному специалисту, частенько не давали забывать о его «нерусских» корнях. Так что когда началась перестройка, он активно включился в общественную деятельность, возглавил Международную ассоциацию евреев - бывших узников гетто и нацистских концлагерей. А по приезду в Израиль эта деятельность стала приоритетной в его жизни.
Хотя, скорее всего, сам он не отдает предпочтение тому или иному занятию. В музее «Яд вашем» его хорошо знают сотрудники всех отделов. С рассказами о Катастрофе, основанными, к сожалению, и на горьком личном опыте, он выступает на семинарах для зарубежных гостей. Его часто можно увидеть в музейном архиве, библиотеке, в залах музея. Все, что касается Памяти о Холокосте, все, что может пробудить милосердие и боль в людях, малознакомых с фашистской машиной уничтожения целого народа,– все это святое дело Давида Таубкина.
Это он подвигнул Абрама Рубенчика, бывшего узника гетто и юного партизана, на написание уникальной книги «Правда о Минском гетто». Это он, работая в Фонде Спилберга, открыл немало имен настоящих героев, переживших Катастрофу. Да и я, признаюсь, многими материалами об этих героях обязан именно Давиду. Наши встречи и телефонные беседы давно стали насущной для обоих потребностью.
Многие годы Давид Таубкин избирается заместителем председателя Всеизраильской ассоциации «Уцелевшие в концлагерях и гетто» и в этом качестве немало помогает своим «коллегам» по военному детству. Достаточно сказать, что подготовка и принятие последних законопроектов о государственной поддержке бывших узников концлагерей и гетто, о признании их особого статуса также не обошлись без него. По его инициативе ассоциация открыла в Интернете и собственный сайт, где публикуются новости и воспоминания бывших узников нацизма. Обязанности главного редактора сайта добровольно исполняет опять же Таубкин.
Если вы думаете, однако, что в пылу общественной работы он забыл о своей основной специальности, то ошибаетесь. Почти сразу по приезду в Израиль группа репатриантов-инженеров организовала в Петах-Тикве товарищество, призванное приобщить «русских» детей к технике и, в частности, к физике и электронике. Естественно, среди главных инициаторов был Таубкин. И вот уже полтора десятка лет в одном из помещений Гистадрута регулярно проходят занятия с ребятами, увлеченными современными технологиями. Занятия эти насыщены как теорией, так и практикой: подростки собирают своими руками электронные схемы, конструируют различные механизмы и приборы, а повзрослев, идут в технические вузы.
Для Давида эта деятельность - тоже сионизм.
*Расширенный вариант статьи, опубликованной 18.11.08 в газете Время (приложение к Новости Недели).
