Ариадна

дочь композитора А.Н.Скрябина, участница французского Сопротивления.
Спасла более тысячи еврейских детей

 

В памяти осталась сказочно смела,
Мужеству поступков не было числа.
Страхи презирая, удавалось ей
Вырывать у смерти множество детей.

Гордой смертью храбрых умерла она
И под нею Ангел смежил два крыла.
А в далёких странах, словно ей салют,
Деточки спасённые до сих пор живут.

 

Заксенхаузен
Другу, узнику Минского гетто Льву Пашерстнику

Всё почернело, день сменился ночью
От того, что я там увидел воочью.
И страшно стало мне, и тряс меня озноб,
Казалось, заглянул я к убиенным в гроб.

Стояла предо мною призраков стена,
Сто тысяч сожженных, как один, как одна.
Застыла их мука, как каменный лёд,
Их криком искривлен от ужаса рот.

Там есть “душевые”, где сразу и разом
Травили несчастных цианистым газом.
Я видел места изощрённых терзаний,
Рыданий, стенаний и жутких страданий.

Там печи, творенья бесчестных дельцов
Всё ждут в своё чрево иных мертвецов,
И даже теперь там дышать, невозможно.
Там злость накипает и в сердце тревожно .

Там птицы с войны не выводят птенцов,
Боятся встающих в ночи мертвецов,
Там Мемориал, устрашающий взор,
Как вечный укор, европейский позор.

 

Старому казаху

Вспоминаю я город Чимкент, тот год сорок третий, войну,
Голодных и плачущих женщин, с большою бедой тишину.
Там с лёгким и грустным прищуром в карих раскосых глазах
Жил с доброй и чистой душою седой, постаревший Казах.
В изменчивом мире известно столетьями, всем и везде,
Что люди всегда познаются в нагрянувшей тяжкой беде.
Вдруг маму забрали в больницу, в глазах моих слёзы и страх,
Стоял я один на казахских, семи раскалённых ветрах.
Казах тот не бросил ребёнка, еду мне давал и не раз
Своей добротою от смерти меня, пятилетнего, спас.
Я часто его вспоминаю, святым, среди многих людей.
А был тот Казах - мусульманин, и знал он, что я иудей.
Как только глаза я прикрою, так явственно видятся мне
Глаза Старика, его руки, божественный плов в пиале.

Да сбудется светлая память Казаху во веки веков!
Будь славен народ, породивший чудесных таких стариков!

Луценко

Памяти сторожа Лукьяновского кладбища

Об этом услыхал я,
стоя на сильном ветру,
От женщины-экскурсовода в Киеве,
в Бабьем яру.
Из-под сотен тел убитых,
смерти за жизнь отомстя,
Выползло вдруг уцелевшее -
из страшного яра - дитя.
Ребёнок переполз через дорогу,
но сосед-подлец увидал,
Как старый и добрый Луценко
мальчика в домик забрал.
Среди ночи прибыли немцы,
двери закрыли и ставни окон,
Облили весь домик бензином
и - зажгли его со всех сторон.
Завыл над пожарищем ветер,
жуткой осени листья крутя,
Погибло большое семейство,
там сгорело из яра дитя.

Величье и низость не новы,
есть они теперь, и были встарь,
Блистали праведники - люди,
но жила и продажная тварь.