Невостребованная памятьЛеонид
Смиловицкий
Дорогие друзья!
Я возглавил в Тель-Авивском
университете новый большой проект по сбору
свидетельств личного происхождения о
Великой Отечественной войне (письма,
телеграммы, почтовые карточки,
благодарности, наградные листы, похоронные
сообщения и др.). Атмосфера, которую они с
собой несут, переживания, сознание того,
что эти листочки из того самого времени –
оставляют ощущение сопричастности. И тут я
обнаружил, что писем сохранилось очень
мало. Люди, собравшиеся в Израиль, жгли
письма и рвали фотографии. В конце 1980-х
и начале 1990-х годов из Советского Союза
ведь уезжали навсегда, без права
возвращения. Оставлять было некому.
Репатриация сняла немоту, люди начали
делиться тем, о чем молчали много лет. Но
одновременно она уничтожила документальные
свидетельства народной памяти. Остались
устные свидетельства, удивительные
рассказы, но не осталось писем …
И когда вдруг случается удача, и кто-то
приносит «треугольник» или почтовую
карточку, иногда цветной конверт (они были
редкостью, стоили дорого, взять было
негде), то я чувствую себя счастливым.
Публикация писем с войны предпринималась и
в нашей прошлой жизни. Как правило, это
были парадные издания, приуроченные к той
или иной юбилейной дате – 20, 30, 35, 40
лет Победы. Это были пронзительные
письма–прощания солдат перед боем, когда
выжить было нельзя, партизан и
подпольщиков, осужденных на казнь (и почти
никогда узников гетто). Они дышали жаждой
жизни и ненавистью к врагу. Словом, то,
что и требовалось для режима личной власти
Сталина. Все остальные свидетельства
выбраковывались военной цензурой или
передавались по списку в органы
контрразведки …
Ни разу в советское время не было издано
ни одного сборника писем о тяжелом
материальном положении в тылу,
безвозвратных потерях на фронте, отчаянном
голоде и непосильном труде эвакуированных,
вранье властей и служебных преступлениях,
эпидемиях и детской смертности, каторжном
труде в колхозах … Всё списывали на войну.
Считалось, что даже в голодном тылу лучше
– там не стреляли, не бомбили и не
взрывали. А что происходило на самом деле?
Были люди, которые вопреки всякой логике,
писали, или передавали письма с нарочным,
пользуясь случайной оказией, вели дневник
…
Как работал у людей внутренний цензор, что
приходилось приносить в жертву
самоконтролю? Военные письма (фронт и тыл)
дополнят секретные донесения, составленные
сотрудниками Министерства госбезопасности
о задержанных посланиях,
компрометировавших советскую власть.
Отдельная глава будет посвящена отношению
к политике нацистского геноцида еврейского
населения.
Письма отличались не только по внешнему
виду и содержанию. Большую роль играло то,
кто писал: мужчина или женщина, юноша или
девушка? Родители сыну или дети отцу на
фронт? Письма содержат неповторимые
детали, наивность или суровую констатацию.
Воевавшие в действующей армии вспоминают,
что политработники специально
инструктировали солдат и офицеров не
писать правду о лишениях и потерях,
избегать любой негативной информации.
Почему? С одной стороны, чтобы не выдать
«военную тайну», а с другой - не
разочаровывать родных, которые и так
выбиваются из сил, чтобы помочь фронту. На
самом деле, это было стремление скрыть
просчеты и неудачи командования,
неподготовленность и непрофессионализм,
неоправданные людские потери …
Письмо с фронта всегда было радостью, даже
если лишено содержания. Пишет, значит,
жив, есть шанс, что вернется …
Израиль в этом отношении - уникальное
место для научного поиска, сравнений,
аналогий, размышлений и выводов. Казалось,
военные письма, что особенного? Но, судите
сами, встречаю на презентации
«Иерусалимского журнала» знакомого
журналиста и напоминаю ему старую просьбу
об источниках личного происхождения.
Военные письма? Да, нет ничего, я же
говорил, хотя … Тут, он взял паузу и
сказал – есть только одно. Расскажи -
заинтересовался я.
И тут услышал, что письмо это от жениха
его матери, который погиб, чуть ли не в
первом бою. Так и осталось оно первым и
единственным. Но мама сохранила. Потом
вышла замуж, родила моего знакомого. Мама
давно умерла, а моему знакомому мы недавно
справляли его 75 лет и 50-летие творческой
деятельности …
С момента гибели молоденького солдата,
любившего, но не ставшего мужем, минуло
семь десятилетий – «косточки уже сгнили»,
как говорил мой отец. Папа прошел всю
войну, но и его уже 14 лет как нет в живых
…
А то письмо сохранилось, его привезли в
Израиль и теперь оно у меня в коллекции.
Его содержание с точки зрения
информационной нагрузки кто-то посчитает
минимальным, но зато, какой шлейф тянется
…Собственно, мой знакомый не придавал
значения этому неординарному сюжету. Когда
же я все это ему развернул, согласился –
а, ведь ты прав.
Я получаю письма и отвечаю на телефонные
звонки из разных стран, где оказались
бывшие участники Великой Отечественной
войны: Белоруссия, Украина, Россия,
Молдова, Грузия, США, Канада, Австралия…
Как правило, если люди обращаются, то есть
чем поделиться. Но самые трогательные
звонки из Германии. Это старики, которые
потянулись туда от советской и
постсоветской безысходности вслед за
детьми. Однако, несмотря на сытую жизнь,
память у них продолжает саднить.
Стоило мне опубликовать свое сообщение о
том, что Тель-Авивский университет
приступил к сбору и хранению военных
писем, как многие откликнулись. Что должен
чувствовать такой человек? Звонит ветеран
– я с первых дней был на фронте, я такое
повидал … Возьмите мои письма, детям
некогда, а внуки – уже «немцы».
Удивительно, что письма отправляют не
только заказной, но даже простой почтой -
привыкли, что в Германии все работает как
часовой механизм. Представляете,
открываешь почтовый ящик, а там подборка
из 20 писем и открыток 1942-1943 гг. и
похоронка … Оригиналы! У меня самого
сердце стучит, когда я их читаю. Первое
письмо – мама и папа, меня уже многому
научили, еду на передовую. Второе – перед
боем, третье – представлен к медали «За
отвагу» за подбитый танк, четвертое –
похоронка, пятое – письмо из госпиталя о
том, что все время был в сознании, умер и
похоронен на еврейском кладбище Харькова.
Мой отец тоже воевал. В 1941 г. – народное
ополчение в Речице Гомельской области,
только окончил девять классов. Потом из
Башкирии добровольно на фронт в 1942 г. в
семнадцать лет. Служил в противотанковой
артиллерии, которую называли «Прощай
Родина!» Возил на своей полуторке пушку-45
мм и снаряды. Был уверен, что убьют, но
выжил … Вернулся домой из Германии только
три года спустя после победы, до этого
призыв 1925 г.р. не подлежал
демобилизации. Моя бабушка Лиза (папина
мама) спрашивает отца – что делать с
письмами, которые она бережно хранила все
эти годы, привезли в Речицу из эвакуации?
Папа отвечает, так я же вернулся, живой!
Делай, что хочешь … Письма стали не нужны
и их бросили в печку. Потом спустя годы,
жалел, пропали ценные свидетельства. По
словам отца, про цензуру, когда враг
находился в 50 м., он не думал, что видел,
о том и писал. Проверить нельзя, писем нет
…
Собрать письма означает уберечь от
забвения память о многих людях и тех, кто
им был дорог. Время для выполнения этой
работы осталось немного. Нужно торопиться.
Если у вас что-то есть, поделитесь. Мне
можно позвонить 02-672-3682
(+972-2-672-3682) или послать электронное
письмо: smilov@zahav.net.il или
воспользоваться обычной почтой по адресу:
Dr. Leonid Smilovitsky, chief researcher,
The Goldstein-Goren Diaspora Research
Center,
Carter Bldg., Tel Aviv University,
Ramat Aviv, Tel Aviv 69978
ISRAEL
Заранее благодарен,
Леонид Смиловицкий, доктор исторических
наук,
ст. научный сотрудник Центра диаспоры
при Тель-Авивском университете.
|
