Каждый день мог стать последним...(1941 —1944 —1946гг) Р.А.Кочерова Часть 1
друзьями, с Васей, свадебный вечер, все это проходило здесь, в коммуналке. Наши соседи — Васильевы, Новожиловы, встретили нас сердечно. Толя, в крестьянском полушубочке, настоящий мужичок, говорит по-белорусски, все с ним ласковы. В Москве — голодно, карточки. Сестры делили свой скудный паек на четверых. У меня нет документов — попытка моя после освобождения добраться из Бигосово до той деревни, где в июле 1941г. я спрятала их, окончилась неудачей. Начала восстанавливать документы: получила копию диплома из Военно-химической академии, справку из министерства обороны, что я — жена майора, пропавшего без вести (тогда к пропавшим без вести относились подозрительно). Попытки устроиться на работу были неудачны, при упоминании: «была на оккупированной территории» отдел кадров не принимал документы. Нужна была также постоянная прописка, а у меня только двухмесячная, для получения хлебных карточек также нужна постоянная прописка — заколдованный круг! Подала документы на право получения пенсии на Толю. Необходимо иметь свидетельство о браке и рождении сына. Сын родился в Москве, но архив утерян. В министерстве обороны мне выдали справку, что на иждивении майора Кочерова В.И. находится жена и сын, 1938г. рождения. Потребовали еще подтверждения, что Толя — мой сын. Пришлось прибегать к формальной процедуре — в суде два свидетеля подтвердили, что Толя мой сын, судья спросил —покажи свою маму, он подошел, обнял меня. Итак, 6 февраля 1945г. я стала законной женой и мамой! Карточки не всегда вовремя получала, потому что оформление 2х месячной прописки часто продолжалось 2 и более месяцев. Устраивалась только на временную работу. С первых дней приезда на меня завели три «дела»: Встречи с Бирюковым, вернее манера его разговаривать, напомнила мне допросы в гестапо в Дриссе в январе-феврале 1944г. Он пытался обвинить меня в предательстве. Смотрел и говорил с ненавистью, кричал, подносил кулак к моему лицу, только что не бил. Главное обвинение: почему я, еврейка - и живая, почему немцы не повесили меня? На это я тихо сказала, что он это может сделать за немцев. Кричал, что не было никакого партизанского отряда им.Котовского, бригады им.Фрунзе, хотя я принесла ему документы: 1) что во время оккупации была агентурным разведчиком партизан;2) справка с/совета, что нет порочащих меня обстоятельств за время оккупации; 3)отзывы крестьян, семей партизан, заверенные в с/совете, что я помогала им. В это тяжелое время, когда я подвергалась дискриминации в прописке, в получении карточек, в устройстве на работу, огромной моральной поддержкой для меня служили письма от Нины Смулько (из действующей армии), от всех моих знакомых из Бигосово, от местных крестьян; я получила от них даже официальное ходатайство в НКВД, которое забрал у меня Бирюков. В сентябре 1945г. сын пошел в школу, в октябре тяжело заболел. Сначала был диагноз — туберкулезный менингит, безнадежен, потом оказался просто туберкулез в открытой форме, осложненный ревматизмом. В тяжелом состоянии находился 1,5 года в детской туберкулезной больнице в Сосновке, мне было медиками поставлено условие, чтобы постоянно находилась при сыне. Приходилось приезжать в Москву на допросы к Бирюкову. Мне все это надоело, и в начале 1946г. я пришла к Савушкину - он вел мое дело о прописке. Я попросила его помочь мне уехать в любое место, где смогу спокойно жить, работать, растить сына. Саушкин подробно расспросил меня, затем сказал: «Вы будете спокойно жить с сыном в Москве, мы получили о Вашей жизни на оккупированной территории только положительные отзывы. Немного потерпите. Что же касается Бирюкова, то, возможно, он хотел на Вас заработать орден, но не получилось, вот он и сердится». После этого разговора написала письмо в главное управление НКВД, просила о личной встрече. Через три месяца наконец меня вызвали , хорошо помню 4-х этажный дом напротив Петровского Пассажа (сейчас этого дома уже нет), при входе нет никаких табличек с названием. Вхожу в просторный кабинет, навстречу встает человек в штатском, подает руку, предлагает стул у стола (а я по привычке ищу привинченный табурет в середине комнаты). Задает вопросы о моей жизни, спросил о судьбе мужа, сердце дрогнуло, может, что-то знает? Наконец, долгожданные слова: «Мы получили положительные отзывы о Ваше жизни и деятельности на оккупированной территории, Вы получите постоянную прописку, устраивайтесь на работу, хоть министром, желаю удачи Вам и сыну». Какое счастье я испытывала, выйдя из этого дома!
Еще раз нам - мне и сыну — напомнили о войне при попытке поступления сына в 1955г. в МИФИ, сын имел способности к математике. В длинной анкете была графа: «был ли на оккупированной территории?» Сын ответил, что был
(с 3-х до 6-и лет!); дальше, конечно, все было сделано «по закону», но
почти наверняка сейчас можно утверждать, что сына из-за этого пункта
«завалили», и для него это было тяжелой моральной травмой.
Сын поступил в Московский технологический институт легкой
промышленности, с отличием закончил его, закончил аспирантуру, защитил
кандидатскую диссертацию и сейчас успешно работает в этом институте
доцентом. Я надеюсь, что изложенное здесь не будет воспринято лишь как личные
мемуары; я хотела на своей судьбе показать какие-то новые «моменты
истины», которые открываются в человеке, поставленном в нечеловеческие
условия; далее, нет «плохих» наций, есть хорошие и плохие люди, хороших
все же больше. Национализм ведет к войне, убивает в человеке душу. Это
все простые истины, но их надо повторять снова и снова, чтобы ужасы
войны, геноцид народов не повторился. *** К печати подготовил А.В.Кочеров
Коротко о себе: в настоящее время я профессор, к.т.н., заведующий кафедрой Автоматики Московского Государственного Университета Дизайна и Технологии (МГУДТ), учу студентов. У меня две дочери, двое внуков. Эту маленькую книжечку «Каждый день мог стать последним» я подготовил по ее дневнику, помог сделать компьютерную верстку книги мой друг Артур Георгиевич Бурмистров, напечатана она в типографии нашего ВУЗа с помощью директора типографии Р. В. Морозова, большое им спасибо. Как мама выдержала весь этот ужас, продолжавшийся три года? Ведь она не только спасала себя и своего ребенка, она вступила в борьбу с фашистами, она была партизанским разведчиком на ж/д станции Бигосово. Как выстояла под пытками в тюрьме гестапо в январе-феврале 1944г.? А потом, в 1946-1950гг., когда я заболел костным туберкулезом и лежал по разным больницам, мама добивалась, чтобы меня лечили лучшие врачи Москвы. До 9 класса я ходил на костылях, но мама учила меня не падать духом, держаться. В 2006г. я подал документы в Яд Ва-Шем (мемориальный комплекс в Иерусалиме, хранящий всю информацию об уничтожении евреев фашистами- историю Холокоста) на признание Анны и Яна Гутаковских «Праведниками Мира», в 2007г. поехал в Иерусалим, и в июле 2007г. получил письмо (от 21.06.2007) из Яд Ва-Шем о том, что им присвоено звание «Праведники мира» за спасение еврейки Кочеровой Риммы с сыном. Попытки розыска следов Матиаса Доренкампа: на мой запрос в посольство ФРГ пришел ответ: «…скорее всего, он был убит в 1944г. в Румынии, больше никакой информацией не располагаем». В июле 2006г. я поехал в Бигосово, там благодаря замечательному человеку Тамаре Николаевне Гендик в библиотеке есть уголок памяти военных лет, и там есть фото моей мамы и копии документов… Стенды, посвященные памяти моей маме, есть в Музее Холокоста на Поклонной Горе и в музее нашего ВУЗа. Я думаю, мы одержали победу в этой страшной войне не только за счет нашей армии, но и опираясь на наших женщин, таких, как моя мама. Мама, я помню тебя…. |
||||||
|