«ГОРОД АНТОНЕСКУ»

Яков Верховский,
Валентина Тырмос

Дополнение

Открытка с того света

Все началось с почтовой открытки.
Старой выцветшей, исписанной вдоль и поперек, полученной доктором Эсфирью Пугач 13 июня далекого 1943 года.
Обнаружилась эта открытка, как это часто бывает, случайно: ее нашел наш старый друг Леня Сокол в связке бумаг, оставшихся после смерти его матери Эсфири.

Открытка с того света. Сталинабад, 1943

Странно и страшно было читать косые корявые строчки.
Речь шла о группе сотрудников одесского Санитарно-Бактериологического института. Вся эта группа - 62 человека (с женами и детьми) благополучно эвакуировалась из осажденной Одессы в глубокий и совершенно безопасный тыл. А потом, в этом «глубоком и совершенно безопасном тылу» попала в руки немецких убийц и… исчезла.
Нигде и никогда, ни в архивах, ни в исторической литературе, ни в мемуарах, мы не встречали упоминания об этих людях.
Невероятно!..
 

Но давайте уж все по порядку.
Доктор Эсфирь Пугач – талантливый человек и просто очень красивая женщина перед войной занимала престижный пост заведующего Пастеровской лабораторией знаменитого одесского Санитарно-Бактериологического института. Вела большую научную работу, готовила диссертацию.

Капитан медицинской службы Эсфирь Пугач. Западная Украина, 1939

Одесса по праву считается колыбелью российской бактериологии. Здесь в 1886 году была создана первая в России и вторая в мире (после парижской Пастеровской) частная бактериологическая станция, во главе с всемирно известными микробиологами Ильей Мечниковым и Николаем Гамалея. В 1899 году эта станция была преобразована в Санитарно-Бактериологический институт.
Защита диссертации доктора Пугач должна была состояться осенью 1941-го, и в ожидании этого важного события Эсфирь вместе с мужем, экономистом Владимиром Соколом, и восьмилетним озорником Люсиком (так называли тогда Леню Сокола), отдыхала на даче «Солнечная», на 11-й станции Большого Фонтана. В их гостеприимном доме, за круглым столом на увитой диким виноградом веранде часто собирались друзья. Чаевничали, болтали, спорили, чаще всего, конечно, о возможности войны с Германией.
Вспоминает Леня Сокол: «Серьезные опасения относительно Германии высказывал мой отец. Возможно, что знал он больше других от друга - сотрудника штаба Одесского Военного округа - Александра Кондратова. Отец говорил, что война неизбежна, и что будет она жестокой…». (1)
Но пока, до того как грянула эта жестокая война, на «Солнечной» было действительно солнечно. Весело жужжали пчелы над клумбами, и запах разноцветных петуний перемежался с непередаваемым ароматом жаренных одесских бычков. Это Мария, домработница семьи готовила праздничный обед.
Сегодня, в воскресенье, 22 июня 1941-го, на «Солнечной» ждали гостей, в том числе и Кондратова с женой.
Но, как вы сами уже, конечно, догадались, Кондратов на дачу не приехал, и праздничный обед не состоялся. Началась война…
Началась война, и муж Эсфири, Владимир, сам помчался в город – в штаб Военного округа к Кондратову. Вернулся на дачу он через два дня, уже в военной форме, и только для того, чтобы попрощаться с семьей – его ждала очень важная на тот час работа – формирование военно-санитарных поездов.
Приказ о срочном формировании военно-санитарных поездов был получен штабом Одесского Военного округа 24 июня 1941-го из Москвы от Народного комиссара путей сообщения Лазаря Кагановича. В дальнейшем этот приказ был оформлен как Постановление Государственного Комитета Обороны № 466сс от 12.08.41, и подписан председателем ГКО Сталиным. [РГАСПИ, Ф 644, ОП. 1, Д. 5, л. 163].
Военно-санитарные поезда не были новшеством. Впервые они были применены англичанами еще в 1856 году в ходе Крымской войны, а затем в Америке - в 1861-м во время Гражданской и в Европе - в 1870-м во время франко-прусской.
В Первую мировую военно-санитарные поезда стали использовать и в России. Так, в ноябре 1914-го был сформирован Царскосельский военно-санитарный поезд № 143 имени Ее Императорского величества Государыни Императрицы Александры Федоровны. Одним из санитаров этого поезда, кстати, служил мобилизованный в царскую армию крестьянин села Константинова Рязанской губернии Сергей Есенин.
Прошли годы, и грянула новая война. В течение 1941 года, в соответствии с постановлением ГКО № 466сс, было сформировано 136 военно-санитарных поездов. Каждый включал специально оборудованные вагоны-палаты для раненых, вагон-операционную, вагон-аптеку и разного рода вспомогательные вагоны, крыши которых для предотвращения бомбежек были помечены огромными Красными крестами.
Первый военно-санитарный поезд № 312 вышел из Вологды 26 июня 1941 года. Он совершил десятки рейсов на все фронты и перевез более 25 тысяч раненых. А всего за годы войны военно-санитарные поезда перевезли миллионы раненых.
Такие транспорты называли «Поездами милосердия». И они действительно были средоточением милосердия – милосердия врачей, медсестер и всего обслуживающего персонала.
Все они, «намотавшие» во время войны десятки тысяч километров по железным дорогам страны, спасали жизнь раненных, рискуя собственной жизнью, ведь самолеты Люфтваффе не ведали милосердия и с особым остервенением бомбили именно санитарные поезда с Красными крестами на крышах.
Глава советского Красного креста Сергей Колесников даже направил в Женеву, в Международный Красный крест особый протест по этому поводу:
« С 22 по 28 июня немецкие бомбардировщики атаковали и разрушили госпитали в городах Гродно, Лиде, Минске, Смоленске. Они подвергли также бомбардировке с воздуха санитарный поезд в гор. Львове и целый ряд полевых санитарных учреждений, несмотря на ясное обозначение и видимость отличительных знаков, установленных Женевской конвенцией для таких учреждений. При бомбардировке пострадал медицинский персонал, раненые и больные…».(2)
Так что подготовка военно-санитарных поездов и обеспечение их бесперебойной работы были сложным и очень ответственным делом.
Владимир Сокол теперь редко бывал на даче. Эсфирь тоже целыми днями пропадала в Бакинституте, оставляя Люсика под присмотром 92-летней прабабки Фрейды.
Меж тем в городе уже полным ходом шла эвакуация.
Бакинститут тоже готовился к перебазированию в тыл. Но дело подвигалось медленно: много времени занимал демонтаж дорогого лабораторного оборудования, отбор документов, составление списков эвакуируемых сотрудников.
Одессу пока не бомбили. Но положение на фронтах было тяжелое. И 21 июля 1941-го, фактически за день до первой бомбежки города, Владимир объявил жене, что в штабе принято решение об эвакуации семей военнослужащих округа, и ему тоже выдан литер для семьи на две полки в санитарном поезде.

Спорить было бессмысленно.
Эсфирь с Люсиком и родителями - бабушкой Шеинцей и дедушкой Мишей - стали готовиться к отъезду. А вот 92-летняя Фрейда ехать «неведомо куда» отказалась, считая, что с ней «в ее-то возрасте» уже ничего случиться не может.
Старая Фрейда осталась в Одессе и погибла.
Говорят, что убили ее, в октябре 1941-го.

А пока, в тот же день, 21 июля 1941-го, с наступлением темноты, из штаба округа пришла машина, и всю семью перевезли на станцию Одесса-Товарная, где уже стоял готовый к отправке переполненный ранеными санитарный поезд.
Владимир проводить их не смог, и Люсик увидится с отцом только в 1943-м, в Сталинабаде, куда тот примчится на два коротких дня.

А санитарный поезд шел на Восток.
Шел медленно, с длительными остановками, подвергаясь варварским бомбардировкам.
Первоначально раненых, как будто бы, должны были разместить в госпиталях Николаева, но Николаев бомбили, и поезд направили в Днепропетровск, а затем еще дальше - в Ростов на Дону. Так это часто случалось в то трудное время.
В Ростове раненых, наконец, выгрузили, а санитарный поезд отправился в обратный путь - к фронту.

Теперь доктор Эсфирь Пугач с малолетним сыном и престарелыми родителями вынуждена была продолжать свой путь на Восток самостоятельно. Были на этом пути запруженные беженцами станции и полустанки, был Сталинград, из которого им чудом удалось унести ноги, была Уфа, где они прожили целых три месяца и где Люсик несколько дней даже ходил в школу.

Но вот, наконец, и последняя станция – Сталинабад.
Маленький глинобитный городок – столица Таджикской советской республики. Один из 12 городов Союза, названный именем «великого вождя». Здесь они задержались надолго, до самого 1944-го, до освобождения Одессы.
И именно сюда 13 июня 1943 года пришла к Эсфири эта почтовая открытка.
Странная открытка.
Весточка от давно забытой ею в передрягах войны женщины – лаборантки Одесского Бакинститута Евгении Подкопаевой, которая неведомо как узнала о том, что Эсфирь находиться в Сталинабаде.
Странная открытка, как будто весточка с того света.

ПОЧТОВАЯ ОТКРЫТКА ПОДКОПАЕВОЙ
Родна Эсфир Миха 7 месяц была в плену!
Много страдала! из всех наших спаслась я и жена
Перваченко. тяжело писать: много не могу. пишите мне на все
вопросы отвечу.
62 человека из нашего инст были замучены в Пятигорске.
Освободилась я в Харькове откуда я почти пешком добиралась до моих детей
где Нейман, Ольга Марков Теплицкая и другие?
где Махликовск? [неразборчиво]
Обнимаю Вас Ваша Евген Яковле
Пишите. Ваша научн. работа есть
Где Ольга Марковна?
[Орфография документа сохранена. Личный архив авторов].

Что же так поразило Эсфирь в этой почтовой открытке, тогда, в 1943-м? И что поразило сегодня нас?
Вот она - эта фраза: « … 62 человека из нашего инст [института] были замучены в Пятигорске…».
Из этой короткой фразы ясно, что речь идет о медиках - врачах и лаборантах Бакинститута, которые тогда, в июле-августе 1941-го вместе с лабораторным оборудованием эвакуировались из Одессы.
Но, как они оказались в Пятигорске?
Это, на самом деле, можно объяснить.

В предвидении грядущей войны с Германией, задолго до «внезапного» нападения, по приказу Сталина на территориях недосягаемых для врага – за Волгой, за Уралом, в Средней Азии – были подготовлены тысячи заводов и фабрик, так называемые «предприятия-дублеры», способные «принять» на свою производственную базу аналогичные, эвакуированные из приграничной полосы. (3)
По той же собственно причине, для нужд грядущей войны, в глубоком, как будто бы, тылу - в Ставропольском крае - была создана крупнейшая госпитальная база. Основой ее стала группа курортных городов Кавказских Минеральных вод: Кисловодск, Пятигорск Ессентуки и Железноводск. Санатории, больницы и клиники этих городов превратились в эвакогоспитали – 47 госпиталей на 42.414 коек. В Кисловодске функционировало 25 госпиталей, в Пятигорске - 7, в Ессентуках – 8 и в Железноводске еще 7. Центральным хирургическим госпиталем стал кисловодский санаторий имени Кирова. А в пятигорском санатории имени Лермонтова расположились сразу два госпиталя - № 2171 и № 3185.
Всем этим госпиталям требовался квалифицированный медицинский персонал. Таким персоналом стали медики, эвакуированные из Москвы, Ленинграда, Киева, Харькова, Кишинева и …Одессы.
И так уж случилось, что к 1942 году здесь оказалось очень много евреев – местных и эвакуированных: врачей, ученых, деятелей культуры и искусства.
По некоторым данным, до 300 тысяч. Среди них была, как видно, и группа медиков Бакинститута, эвакуированных из Одессы.
Мы не знаем имен этих людей. После войны о них предпочитали не вспоминать. Не было на здании Бакинститута и обычного в таких случаях обелиска или какой-нибудь памятной доски с именами врачей, до последнего дня своего продолжавших спасение раненых в госпиталях Пятигорска и погибших, фактически, на боевом посту. Люди были забыты: вычеркнуты - не только из жизни, но и из памяти. Так было тогда, в советское время.
А сегодня и сам Бакинститут – гордость старой Одессы – уже не существует. И люди, коллеги этих врачей, давно ушли в мир иной. Некого спрашивать. Некуда обращаться.
Но мы можем проследить их судьбу.
Потому что были они евреи и разделили трагическую судьбу своих братьев-евреев, попавших в руки убийц.
Германские войска захватили район Кавказских Минеральных вод в августе 1942-го, и уже к 10 сентября весь район был «очищен» от евреев. Большая часть местного мужского населения была мобилизована еще в первые дни войны, и потому уничтожению в первую очередь подверглись эвакуированные врачи и члены их семей.
Все было сделано за 9 дней – быстро и аккуратно.
Сказался, видимо, накопленный к этому времени немалый опыт убийств:
1 сентября были «очищены» Минеральные воды;
2-5 – Ессентуки и Железноводск:
6-8 – Пятигорск и 9 – Кисловодск.
Работала Эйнзатцкомандо «ЕК-12», под командованием оберштурмбанфюрера Густава Носске, входящая в Эйнзатцгруппе «D», пресловутого группенфюрера Отто Олендорфа. (4)

Штаб Густава Носске помещался в Пятигорске, в доме партийного актива на Советском проспекте.
Ответственным за проведение операции по «очистке» был назначен подчиненный Носске - матерый убийца обер-лейтенант Роберт фон Пфайффер. По приказу Носске Пфайффер выехал из Пятигорска в Минеральные Воды и, проведя совещание с местным гестапо, уточнил все детали операции.
По словам Пфайффера, «наиболее трудным делом в проведении операции было выбрать подходящее место, подобрать нужных людей и уложиться в установленные сроки…».
Операцию решено было провести в двух километрах от Минеральных Вод у поселка Стекольного завода имени твердокаменного большевика Григория Анджиевского, повешенного белыми в 1919-м в Пятигорске. Для убийства был выбран глубокий противотанковый ров длиною в 550 метров.
Место действительно было отличное – открытое, ровное, удобное для оцепления и исключающее возможность побега. Проходящая здесь железнодорожная ветка позволяла подвоз подлежавших уничтожению евреев из всех городов Кавказских Минеральных вод. Это облегчало проведение операции и сокращало ее сроки.

В приказах особенно отмечалось, что явка обязательна не только для коренных жителей данного района, но и для эвакуированных.
Евреи начали паковать вещи - готовились к «переселению». Говорят, что даже как-то обрадовались возможностью убраться из этих опасных мест. Были, правда, и те, кто понял: «переселение» - это смерть, и принял решение принять эту смерть из собственных рук. Многие покончили с собой.
Но, так или иначе, большинство зарегистрированных юденратами евреев в назначенный день явились на указанные места сбора.
9 сентября 1942 года 1.800 евреев Кисловодска пришли на железнодорожную станцию Кисловодск-Товарная. Сдали, как было приказано, ключи от своих квартир, сдали свой тщательно подготовленный багаж и погрузились на открытые платформы ожидавшего их поезда смерти.
Особый вагон был предоставлен членам юденрата. Все они, естественно, явились на «переселение»: врачи и фармацевты - Моисей Рутенберг, Иосиф и Илья Факенбаумы, Абрам Шварцман, Петр Шробман и еврейский писатель Самуил Бергман с женой.
Был здесь и уважаемый председатель - Моисей Бененсон, так много сил приложивший для регистрации еврейского населения Кисловодска. И как же судьба бывает иногда жестока: к поезду смерти доставили на носилках смертельно больного сына Бененсона.
Как тут не вспомнить трагическую судьбу другого председателя юденрита - Адама Чернякова, который в октябре 1939-го выявил и зарегистрировал в Варшаве 359.827 евреев, поспособствовав этим заключению их в гетто. А в июле 1942-го, когда жителей гетто начали угонять в Освенцим, поняв весь ужас содеянного, оставил записку жене и принял яд.
Но вот погрузка окончена, а отправление поезда все еще задерживается – ждут «опоздавших». Испуганные задержкой евреи уже начали возмущаться и требовать от председателя юденрата ускорить выезд на «переселение».
Тем временем привезли «опоздавших» - тех самых девятерых еврейских детей, которых так удачно выявил и зарегистрировал в Детском доме № 18 юденрат.
Вот имена этих детей, так, как они сохранились в архивах:
Немировская Олечка – 6 лет
Штейнберг Розочка – 6 лет
Шопс Вовочка и Гриша – 5 и 7 лет
Шмаромер Люсик – 5 лет
Урицкие Яша, Павлик и Элла – 4, 5 и 6 лет
Клугер Николаша – 5 лет.

Детей погрузили на платформу, и поезд смерти отправился в путь.
На станцию «Минводы».
Туда, куда уже несколько дней прибывают составы из всех городов Кавминвод. (6)
Скрип тормозов… Остановка…
И эсэсовский лай в мегафон: «Вылезайт!».
Застигнутые врасплох евреи хватают детей, собирают вещи и начинают слезать с платформ. А к поезду уже бегут полицейские из расстрельной команды. Здоровые бугаи, они лихо вскакивают на платформы и, не давая опомниться, прикладами и штыками сбрасывают людей на землю, где их настигает новая команда: «Раздевайт!».
Ну, вот и все. Это конец!
После освобождения Кавминвод, в июле 1943-го, на станцию «Минводы» прибыл член Чрезвычайной Государственной комиссии Алексей Толстой. Он своими ушами слышал леденящий душу рассказ старика Фингерута, сумевшего спрятаться от убийц в бурьяне, своими глазами видел разрытый противотанковый ров у Стекольного завода, где должен был сгнить Фингерут. Уникальная для советского времени статья Толстого об ужасе Минвод под названием «Коричневый дурман» 5 августа 1943-го была напечатана в газете «Правда»:
«На Северном Кавказе немцы убили все еврейское население, в большинстве эвакуированное за время войны из Ленинграда, Одессы, Украины, Крыма. Здесь было много ученых, профессоров, врачей, вывезенных вместе с научными учреждениями…
Когда был объявлен «день переселения», евреи с величайшим облегчением собрались в указанных местах вместе с семьями, с багажом в двадцать килограммов на человека, с продовольствием на два дня…
К часу дня поезд, в котором находилось около тысячи восемьсот человек, проехал станцию Минеральные Воды, прошел на запасной путь и остановился у Стекольного завода.
«Вылезай, прыгай на землю!» - закричали немцы. Последовал приказ сдавать драгоценности. Торопливо снимали серьги, кольца, часы и бросали в пилотки охранников…
Подъехала штабная машина.
Прозвучал приказ: «Раздеться всем догола!».,.
Люди поняли, что сейчас – конец жизни, сейчас – казнь…».

Обезумевшие, голые люди, с криками ужаса, мечутся по путям.
Их ловят, сгоняют ко рву, расстреливают.
Расстреливают на путях. Расстреливают во рву. Сбрасываю в ров живыми.
Дикое, кровавое побоище. Еще более варварское оттого, что его сопровождает веселая музыка.
О том, что происходило дальше, рассказали «зрители» этого ужаса. Страшно только, что этими «зрителями» были двенадцатилетние мальчишки - ученики 5 класса местной школы: Володька Рубцов, Колька Белецкий, Гришка Курленко, Борька Сорокин, Толька Кузнецов и Сашка Зимин. (7)
В этот день занятий у них не было и они, болтаясь без дела по поселку, неожиданно услышали лай собак и побежали к железнодорожной станции. Там вдоль полотна уже стояло оцепление, и около часа дня подошел поезд.
С удивлением мальчишки увидели на открытых платформах поезда груды чемоданов и узлов и странных измученных людей, сидящих на этих узлах. В сентябре в Ставропольском крае стоят еще жаркие дни, и над головами многих были раскрыты зонтики.
Так они и сидели под зонтиками, а поезд … уже остановился.
Свидетельствуют мальчишки:
«…к вечеру, когда все кончилось, и поле затаилось, мы прокрались к самому рву. Он был заполнен расстрелянными, вперемежку женщины, и старики, и дети, и мужчины, чуть присыпанные землей и известью. И этот насыпанный слой, казалось, дышит, ходит, колышется … и стон шел из-под земли…
Мы спустились в ров, мы звали, но сверху живых не было.
Чуть в стороне ото рва, там, где людей раздевали, валялись на земле вороха документов: паспорта кипами, деньги, облигации порванные - и фотографии. Горы фотографий. Ветер уже перемешал все это…
А дальше каждый день на радиодомике и на поселковой конторе играла музыка, чтобы не было слышно, как истребляют народ. Все Рио-Риту играли и еще один фокстрот – Розамунда…
И под эту музыку стреляли у рва, и душегубка там с утра до ночи ходила, все кругами по полю, она там всю дорогу накатала.
И каждый день возвращались Тарасов с полицейскими со рва утомленные: опять работы много было, опять кидали людей в душегубки, а кто живой оставался, стреляли. И опять они ночи напролет пьянствовали в конторе, ругались, склеивали рваные деньги, вещи делили…
По ночам во рву выли собаки, и какая-то старуха ходила снимать с мертвецов исподнее…
Потом ров засыпали.
А сверху прошлись, проутюжили танками…».

Ров проутюжили танками…
Алексей Толстой:
«… есть немало людей, которые с трудом и даже недоверием представляют себе противотанковые рвы, где присыпанные землей на полметра в глубину…лежат почтенные граждане, профессора, красноармейцы вместе с костылями, школьники, молодые девушки, женщины, прижимающие истлевшими руками младенцев, у которых медицинская экспертиза обнаружила во рту землю, так как они были закопаны живыми…».

В этом хорошо проутюженном противотанковом рву нашли свою смерить тысячи.
Свидетельствует фон Пфайффер:
«Сколько всего было уничтожено, точно сказать не могу. Думаю, тысяч восемь, десять…Может быть, двенадцать…».
В этом хорошо проутюженном рву остались врачи Санитарно-Бактериологического института, эвакуированные в Пятигорск из осажденной Одессы.
Мы не можем позволить им кануть в вечность без прощального слова.
Виновником их мучительной смерти, кроме непосредственных исполнителей – палача фон Пфайффера и расстрельной команды, был, конечно, и командующий Эйнзатцкоммандо «ЕК-12» оберштурмбанфюрер Густав Носске.
Но вот незадача – оберштурмбанфюрер Носске, судимый в 1948-м в Нюрнберге Американским военным трибуналом, отрицал свою причастность к убийству в Минводах, утверждая, что покинул свой пост до убийства, в феврале 1942-го, и был заменен доктором Эрихом Мюллером. [Дело № 9 – «Соединенные Штаты Америки против Отто Олендорфа»].
Эрих Мюллер не мог себя защитить от этого обвинения, поскольку на этом процессе не присутствовал. То ли его по какой-то причине не объявляли в розыск, то ли искали, но не нашли.
А версия Носске «сработала» – вместо положенной ему смертной казни, он был приговорен к пожизненному заключению, которое в 1951-м «за хорошее поведение» заменили на 10 лет тюрьмы. Да и вообще к 1958 году в комфортабельной тюрьме Ландсберг под Мюнхеном, где Гитлер когда-то сочинял свою «Майн Кампф», а после Второй Мировой приятно проводили время кровавые эсэсовские убийцы, уже ни одного преступника не осталось - все они стали свободными (и уважаемыми!) людьми.

 

Судьба Роберта фон Пфайффера сложилась менее удачно. Его обнаружили в 1946-м в Германии, отобрали все награбленные на Кавказе ценности и даже особенно дорогой для него Железный Крест – награда от фюрера за совершенные им «подвиги», и доставили в Пятигорск на суд Военного трибунала Северо-Кавказской армии. (8)
Такие Военные трибуналы действовали во многих освобожденных городах в соответствии с Указом Президиума Верховного совета СССР № 39 от 19 апреля 1943 года «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников родины из числа советских граждан и для их пособников». Приговором обычно бывало публичное повешенье на центральной площади, причем тела повешенных оставались на виселице в течение нескольких дней, чтобы все знали, какое возмездие постигнет всякого, кто посягнет…
Спасая свою шкуру от такого конца, Пфайффер «сотрудничал со следствием». Он даже с каким-то даже дьявольским удовольствием живописал детали убийства в Минводах, пытаясь, правда, в то же время свалить вину за это убийство на Носске: «Начальник Эйнзатцкоммандо Носске поставил меня ответственным за сложную операцию разрешения еврейского вопроса в Пятигорске и в Ессентуках. Должен, однако, заметить, что, хотя это и было неудобно в моем случае, но я отказывался, за что имел выговоры…».
К несчастью для Пффайфера уловки его не имели успеха: 25 апреля 1947 года Военный трибунал приговорил убийцу к высшей мере наказания.
Не избежал возмездия и глава расстрельной команды Тимофей Тарасов – его тоже казнили, правда, только через двадцать лет - по приговору Военного трибунала, заседавшего в Минеральных Водах в феврале 1966-го.

И все же, на ком лежит основная ответственность за зверства на станции «Минводы»?
Кто дал приказ на убийство? И кто из преступников лгал?
Носске в своих показаниях на заседании американского Военного трибунала в Нюрнберге? Или же Пфайффер, витийствуя в Пятигорске?
Скорее всего, что они лгали оба.
И 45-летний вылощенный «интеллигент» оберштурмбанфюрер СС Густав Адольф Носске, который даже в американской тюрьме не расставался с белой крахмальной сорочкой и бабочкой. И откровенный убийца, жирный и краснолицый обер-лейтенант Роберт фон Пфайффер, которому в советской тюрьме пришлось-таки расстаться со своим хлыстом из сыромятной кожи.
Скорей всего, что они лгали оба.
Оба они залиты кровью.
Евреи, попавшие в руки этих убийц, были обречены.
Но как могло случиться, что евреи попали в эти грязные руки?
И снова всплывает на поверхность миф о том, что евреи просто «не успели эвакуироваться» - стремительность немецкого наступления и неразбериха первых дней войны помешала эвакуации евреев и, следовательно (как удобно!), была главной причиной их трагической гибели.
Не успели эвакуироваться? Не успели?
Но ведь убийство на станции «Минводы» произошло не в июле, не в августе и даже не в сентябре 1941-го, а сентябре 1942-го!
И не в приграничных городах, из которых, возможно, и трудно было выехать, а на Кавказе, в Ставропольском крае, удаленном от границы на две с половиной тысячи километров!
Да, действительно, на территориях Латвии, Литвы, Эстонии и в Западных районах Белоруссии и Украины уничтожение началось в июне 1941-го. Евреев Бессарабии и Северной Буковины уничтожали в июле 1941-го, а Южной Украины - в августе-сентябре 1941-го.
В октябре 1941-го пришел черед «не успевших эвакуироваться» евреев Одессы. А в ноябре-декабре 1941-го – евреев Крыма: Симферополя, Феодосии, Евпатории, Керчи и Ялты.
И только в сентябре 1942-го, через год после «внезапного» нападения Германии, убийцы добрались до Ставропольского края!
Весь этот страшный год, на всех захваченных территориях, шло тотальное уничтожения евреев.
За это время евреи МОГЛИ уже, кажется, «успеть» эвакуироваться.
Евреи ДОЛЖНЫ были «успеть» эвакуироваться!
И наверняка бы «успели», если бы…
Если бы им помогли, или хотя бы предупредили об ожидающей их мучительной смерти.
В процессе беспрецедентной сталинской эвакуации вместе с перебазированными в тыл предприятиями было эвакуировано более 17 миллионов человек.
Сколько среди них было евреев?
Эта важная для нас цифра и сегодня хранится под грифом «секретно» в архивах «Совета по эвакуации».
И не случайно!

Вскоре после окончания войны в США стали распространяться слухи о мерах, принятых Сталиным по эвакуации еврейского населения. Говорили о том, что был даже, якобы, издан специальный указ Верховного Совета СССР за подписью «самого Калинина». Говорили о том, что евреи, якобы, ехали в эвакуацию с комфортом, везя на Восток пианино, подушки и фикусы.
После всех ужасов Катастрофы необходимость спасения еврейского населения казалась такой естественной, что слухи о принятых Сталиным мерах по целенаправленной эвакуации евреев поддерживала даже еврейская печать. Так, в 1946 году в одном из бюллетеней известного благотворительного общества помощи еврейским эмигрантам «ХИАС» утверждалось:
« Не вызывает сомнений, что советские власти приняли специальные меры для эвакуации еврейского населения, или для облегчения их бегства...
Советские власти предоставляли тысячи поездов специально для эвакуации евреев, сознавая, что они являются наиболее угрожаемой частью населения».
Нет, конечно же, ничего этого не было.
Не было специального указа Верховного Совета СССР за подписью «самого Калинина».
Не было пианино. Не было фикусов.
Не было тысяч специальных поездов.
Не было даже одного специального поезда.
Не было целенаправленной эвакуации евреев.
Не было даже целенаправленной эвакуации еврейских детей.
Об этом свидетельствуем мы – авторы этой книги, брошенные на смерть в оккупированной варварами Одессе.
Миф о целенаправленной эвакуации евреев кажется особенно кощунственным на фоне миллионов уничтоженных и явно противоречит другому не менее кощунственному мифу о том, что евреи «не успели эвакуироваться».

И тут мы вновь возвращаемся к евреям, оказавшимся в сентябре 1942-го на территории района Кавминвод.
Большая часть этих людей летом 1941-го в гораздо более трудных условиях «успели эвакуироваться» из Ленинграда, Киева, Харькова, Одессы. Как же случилось, что через год после этого, когда опасность погибнуть стала в тысячу раз ощутимей, они вдруг «не успели»?
С весны 1942-го германская группа армий «Юг» неудержимо рвалась к Сталинграду.
Русские отступали.
И Гитлер, уверенный в том, что Сталинград у него «в кармане» и нет необходимости тратить на его захват так много сил, принимает решение расчленить группу армий «Юг», и одну из ее частей повернуть на Кавказ.
Командующий группы армий «Юг» генерал-фельдмаршал Федор фон Бок, тот самый Бок, который в октябре 1941-го так неудачно «брал Москву», был решительно против такого дилетантского, с его точки зрения, решения. Но Гитлер отправил его в отставку, и 13 июля 1942 года отдал свой, роковой для Германии, приказ.
Группа «Юг» была расчленена, на две части, одна из которых, под кодовым названием «А», была повернута на Кавказ. Командующим этой группы стал генерал-фельдмаршал Вильгельм Лист.
А сейчас - внимание!
Это может показаться невероятным, но в тот самый день, 13 июля 1942-го, когда Гитлер отдал приказ о расчленении группы армий «Юг», в Москве, в кабинете Сталина проходило совещание, на котором обсуждался тот же самый вопрос! (9)
Знал Сталин, или не знал, о приказе Гитлера, но факт остается фактом: на совещании в Москве обсуждался … план Гитлера по захвату Кавказа.
Знал Гитлер, или не знал, о решении, принятом на совещании в Москве, но, если бы знал, оно бы его очень удивило.
А решение было одно: отступать!
Да, да, отступать.
Продолжать отступать, сохраняя силы и втягивая врага в бескрайние Закавказские степи.
Продолжать отступать, отрывая врага от источников снабжения и заставляя встретить суровую Закавказскую зиму без необходимого обмундирования, без пропитания, без горючего и даже без боеприпасов.
Короче говоря, излюбленный Сталиным «Скифский вариант стратегического отступления» - во всей красе!
Тот самый скифский вариант, который в 1812-м предложил императору Александру I его военный министр генерал-фельдмаршал Барклай де-Толли:
«В случае вторжения его [Наполеона] в Россию следует искусным отступлением заставить неприятеля удалиться от своего операционного базиса, утомить его мелкими предприятиями и завлечь во внутрь страны. А затем, с сохраненными войсками и с помощью климата подготовить ему, хотя бы и под Москвой, новую Полтаву…».
Запланированное стратегическое отступление требовало, естественно, организованной эвакуации. Причем, учитывая специфику данного района, эвакуировать следовало не только предприятия, не только материальные ценности, население, скот, но и огромное количество сконцентрированных здесь раненых и обслуживающего их медицинского персонала.
Сверхсекретное постановление Государственного Комитета обороны за № К-З-17/СС «Об эвакуации из Орджоникидзевского [Ставропольского] края населения, оборудования, зерна и продовольствия в связи с оккупацией территории немецкими войсками» вышло 31 июля 1942 года. (10)
Удивительно, но по информации председателя крайисполкома В. А. Шадрина, направленной им в Военсовет Северо-Кавказского фронта, это сверхсрочное постановление ГКО по непонятным причинам было доставлено представителем фронта в крайисполком только 11 августа 1942-го - через две недели после его выхода!
Тем не менее, к чести председателя крайисполкома, он не стал дожидаться выхода специального постановления и на свой страх и риск 27 июля 1942-го начал массовую эвакуацию.
Так, ко 2 августа 1942-го уже был эвакуирован весь партийно-советский актив с семьями. Для их эвакуации были пригнаны грузовики и поданы специальные железнодорожные вагоны, которые затем были прицеплены к проходящим на Восток поездам.
До 3 августа было поднято к эвакуации (так в документе) около одного миллиона голов скота, до 1.600 тракторов и до 600 комбайнов. Вывезено 1.100 т. кожсырья, 963 вагона шерсти, около 8 млн. пудов зерна, все денежные знаки и запасы из отделений Госбанков.
И, наконец, 4 августа, когда все, самое важное уже было вывезено, настала очередь населения, детских домов и госпиталей.
Как докладывает председатель крайисполкома, для эвакуации раненых транспорта не хватало, а посему начали формироваться пешие колонны из тех, кто мог передвигаться самостоятельно.
Ранним утром, 5 августа 1942-го, начальники госпиталей вместе с ходячими ранеными вышли по направлению к Нальчику. А тяжелораненые и «костыльные» остались в госпиталях.
Так, из эвакогоспиталя № 2153 вышли 530 человек, а осталось 150. Из эвакогоспиталя № 2174 вышли 310, осталось 180.
Всем этим оставшимся тяжелораненым - с проникающими ранениями в грудь, череп, брюшину - требовался врачебный уход. Это поставило в трагическое положение врачей и медсестер, вынужденных для ухода за ними тоже остаться в госпиталях.
Эвакуация из района Кавказских Минеральных вод продолжалась порядка двух недель. Но если первые пять дней, с 27 июля до 2 августа, когда выгоняли скот, вывозили шерсть, кожсырье и запасы Госбанков, она проводилась достаточно организованно, то с 3 августа, когда настал черед раненых и населения, а край фактически остался без власти, поскольку партийно-советский актив просто (извините!) удрал, превратилась в повальное бегство.
Проходящие перегруженные эвакуационные поезда брались с боем, телегу с лошадью невозможно было нанять ни за какие деньги, и толпы людей уходили пешком, бросая казавшиеся уже ненужными вещи и теряя в неразберихе детей.
В этом потоке шла и 6-летняя Ирочка Гринфельд, эвакуированная в Пятигорск из Одессы. Отец ее Александр, сотрудник Бакинститута, поторопился отправить жену и дочь из осажденного города задолго до эвакуации института, с которым уедет он сам. Вначале они попали в Харьков, куда их привез на военной машине дальний родственник, а затем, поколесив по стране, добрались до Пятигорска, где встретились с отцом. И вот теперь уходили дальше - пешком, в бесконечной толпе беженцев под непрерывной бомбежкой. Во время одной из таких бомбежек девочка каким-то образом потерялась. Нашли ее через месяц в Ташкенте.
Где она пробыла этот месяц, кто помогал ей выжить, и как она попала в Ташкент, Ирина, живущая сегодня в США, уже не помнит. Единственное, что запало ей в память, это сопровождавший ее в пути верный друг – маленький плюшевый Мишка, посаженный для безопасности в грязную наволочку. (11)
Последним днем эвакуации края стало 7 августа 1942-го, так как к утру 8-го большинство городов Кавказских Минеральных вод были уже захвачены немецкими войсками.
Всего из района было эвакуировано порядка 60 тысяч человек, хотя председатель крайисполкома в своей информации Северо-Кавказскому фронту называет более высокую цифру - 100 тысяч.
Из находящихся в госпиталях 33 тысяч раненых было вывезено 18 тысяч. Примерно 12 тысяч ушли пешком, а оставшиеся в госпиталях 3 тысячи были брошены на произвол судьбы.
Согласно данным Чрезвычайной Государственной комиссии число уничтоженных в крае составило 31.645 человек.
Из них 27 тысяч евреев. Около 10-12 тысяч были расстреляны в противотанковом рву у Стекольного завода. Другие задушены в «душегубках». А остальные - уже, где придется. В знаменитом Провале у подножья горы Машук. На месте дуэли Лермонтова. В здании пятигорского гестапо, на Советской № 37. Да и просто так - на улицах.
Большая часть убитых были, как видно, прибывшие в этот «глубокий тыл» эвакуированные, поскольку в числе 122.413 зарегистрированных на 1 января 1942 года было порядка 25-30 тысяч евреев.
Эти люди, однажды уже успевшие эвакуироваться, попали в руки нацистов только потому, что на этот раз не успели.
Не успели и только потому, что эвакуация района Кавказских Минеральных вод была проведена безответственно.
Только потому, что эвакуация района Кавказских Минеральных вод была проведена преступно.
«Безобразной» назовет эту эвакуацию военный врач Борис Айзенберг в письме, направленном Илье Эренбургу. (12)
Начальник санитарного поезда доктор Айзенберг ушел на фронт в первые дни войны. Жена его Галина и десятилетний сын Сашка остались в Ессентуках.
В июле 1943-го, после освобождения Кавминвод, Айзенберг получил краткосрочный отпуск и примчался домой. Как оказалось, лишь для того, чтобы увидеть смердящий ров, где оборвалась жизнь дорогих для него людей.

ИЗ ПИСЬМА АЙЗЕНБЕРГА
Корреспонденту газеты «Красная Звезда» Илье Эренбургу
От начальника полевого подвижного госпиталя
военврача 2 ранга Айзенберга Бориса Соломоновича

Глубокоуважаемый тов. Эренбург!
При сем представляю Вам 5 офиц. актов:
1) о зверствах немцев на группе Кавминвод и истреблении еврейск. населения
2) о зверствах немцев в Ессентуках
3) о безобразной «эвакуации» в Ессентуках в 1942 г.
4) акт очевидцев умерщвления евреев у Стекольн. завода станции Мин. воды и
5) акт о состоянии в настоящее время места, где загублены 10000 евреев группы Кавминвод, посещенного 2р. мною, где мною же установлена мемориаьн. доска.
Эти акты объективный материал. Они говорят за себя.
В Ессентуках погибла моя жена Айзенберг Галина Львовна и 10 – тилетн. сыночек Александр.
Из разговоров с мест. населением и уцелевшими евреями проскальзывает, что наивные в этом отношении евреи не представляли себе точно, что немцы сделают такую коварную чудовищную расправу с невинными людьми.
Об этой опасности на группе Кавминвод не предупреждала печать, ни руководители. Отсюда вывод, что и во многих других местах население не представляет себе точно, какими зверьми – людоедами являются немцы. . .
1 экземпляр о безобразной эвакуации переслал Верховному прокурору РСФСР. . .
Надеюсь получить от Вас хоть краткий ответ. . .
Лично я прибыл с фронта в краткосрочн. отпуск… и опять убываю на фронт, где нахожусь с начала войны.
С приветом В/врач Айзенберг
Адрес: полевая почта 220222. Айзенберг Б.С.
P. S. Этот злосчастный ров только одно из мест, где убиты невинные евреи.
[Орфография сохранена. Личный архив авторов]

В этом смердящем рву нашли свою смерть и безыменные врачи одесского Санитарно-Бактериологического института, единственной памятью о которых служит почтовая открытка.
Почтовая открытка, написанная в смятении чувств, странной женщиной Евгенией Подкопаевой и отправленная ею к черту на рога в Сталинабад, без уверенности в том, что она попадет к адресату.
В 1944-м, Подкопаева вернулась в освобожденную Одессу, но на работу в Бакинститут ее не приняли. Ну, действительно, кому нужна была эта свидетельница трагедии Пятигорска? Лишенная работы и крыши над головой, женщина покинула Одессу и затерялась где-то «на просторах родины чудесной».
Судьба доктора Эсфирь Пугач сложилась более счастливо. Она вмести с сыном и родителями тоже вернулась в Одессу. Дождалась пришедшего с фронта увешенного орденами и медалями мужа. Защитила свою, написанную еще до войны, диссертацию и вновь заняла свое место начальника Пастеровской лаборатории.
Но память о друзьях и коллегах, погибших в 1942-м Пятигорске, как видно, не оставляла ее всю жизнь.
Иначе, зачем бы она привезла из Сталинабада в Одессу полученную от Подкопаевой почтовую открытку?
Иначе, зачем бы она до конца своих дней так бережно хранила ее, эту старую пожелтевшую открытку?
«Рукописи не горят!», - глаголет старина Воланд.
Почтовые открытки, видимо, тоже «не горят» - не исчезают.
Они хранятся годами, десятилетиями в запыленных связках старых писем, в жестяных, еще дореволюционных коробках от разноцветного монпансье, чтобы однажды неожиданно возникнуть и пролить свет на судьбу давно ушедшего в мир иной человека, или, быть может, оживить целую страницу, скрытой до сей поры человеческой истории.
Так случилось с нашей старой почтовой открыткой.
В 1991-м Леня Сокол, сын доктора Эсфири Пугач привез коробку с бумагами матери в Израиль и дал нам возможность добавить к числу погибших детей Одессы еще 62 безымянные жертвы.

Наш рассказ окончен.
Но история старой почтовой открытки на этом не заканчивается.
Мы продолжаем искать страшный список, составленный в 1942 году юденратом Пятигорска и переданный им во 2-е отделение германской полиции.
В этом списке должно быть 62 имени евреев, зарытых в противотанковом рву на железнодорожной станции Минводы у Стекольного завода имени товарища Анджиевского.

Они все еще лежат там. В том противотанковом рву.

И некому прочесть по ним «Кадиш».

Библиография

(1) Свидетельство Леонида Сокола. Израиль, Кирьят Бялик, 2010 . Личный архив авторов
(2) «Документы обвиняют». Сборник документов. Вып.I. Государственное издательство политической литературы, М., 1943
(3) Яков Верховский, Валентина Тырмос «Сталин. Тайный сценарий начала войны». ОЛМА-ПРЕСС, М., 2005
(4) «Die 12 Nurnberger Nachfolgeprozesse 1946-1949». CHR-NOS Berlin, 2000
(5) Яков Верховский, Валентина Тырмос « Жизнь, поставленная на перфо-карту», Тель-Авив, 2009
(6) «Черная книга», ИНТЕРБУК, Запорожье, 1991
(7) «Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941-1944)». Сборник документов и материалов. Яд-ваШем, Иерусалим, 1991
(8) Андрей Попутько, «Жизнь в аду». «Пятигорская правда», 7 августа, 2004
(9) Пауль Карель «Восточный фронт», ЭКСМО, М., 2003
(10) «Информация председателя Орджоникидзевского крайисполкома В.А. Шадрина» от 11 августа 1942 г. ГАСК.Ф.Р. – 1852 Оп.12. Д. 33. Л. 1-2
(11) Телефонное интервью с Ириной Гринфельд. США, Лос-Анджелес, 2005. Беседу вела Лиля Гиммельфарб-Сокол. Личный архив авторов.
(12) Ксерокопия письма доктора Айзенберга писателю Эренбургу. Архив Яд Ва-Шем. Папка Эренбурга 11-69. Личный архив авторов.