[... ]
Как вы? У нас все нормально. Витя и Виталя закончили 10 класс. Антон сдает сессию. Мы трудимся.
Дети писали реферат по истории. Училка сказала, мол если решили писать о евреях, то в названии нужно было отразить это. Я был возмущен. И сказал ребятам, что ни в коем случае ничего не нужно менять. Они отстояли и тему и название. Она поставила им по "10" баллов. Прикрепляю его отдельным файликом [...].
Сердечный привет Давиду и его семье.
Всего наилучшего!
Николай, Рая, сыновья.

Письмо пришло от нашего давнего друга Николая Илючика, с которым мы время от времени переписываемся. Николай - житель села Богдановка (Беларусь), человек известный, о нем и его семье немало рассказано на нашем сайте, и в Интернете вы найдете о нем много сведений, так что повторять его историю не буду. А вот Реферат Ильючиков-младших побуждает к размышлениям, которыми хочется поделиться.

Далеко не все, кого мы считаем людьми культурными, раличают Историю и Летопись. Запись о событиях прошлого, какой бы достоверной и подробной она ни была - еще не История. Или та "история", про которую не зря говорят, что она ничему не учит. Но фиксировать и знать "повести временных лет" необходимо, чтобы сделать следующий шаг: выделить смысл познанного в контексте, актуальном для того, кто осмысливает. Вот тогда получается история. Стало быть, историй может быть много - у каждого своя. Но общественное значение приобретает тот вариант, который больше всего помогает решать текущие общественные задачи. Он и становится Историей. Такой Истории нет надобности учить, нет, - она тихо и незаметно делает другое: заставляет направлять наши поступки на поддержку того, что мы называем "общественным благом". Это История не для того, чтобы убегать из неуютного сегодня в обжитое прошлое, а для того, чтобы жить сегодня, завтра и далее по-человечески.

В файлике, о котором упоминает Николай, содержится и Летопись высокой достоверности (до последнего абзаца), и результат ее осмысления на основе культурного понимания Истории (последний абзац). Заметьте, авторы Витя и Виталик - уже второе послевоенное поколение. Тем не менее, они понимают, что у Холокоста два лица: одно, обращенное в прошлое (Летописи), другое - с тревогой глядящее в будущее, с тревогой потому, что черты второго лица с каждым годом становятся все резче: дело не в евреях (просто мы первые попали под раздачу), то, что произошло с нами, может случиться с кем угодно и когда угодно. Мы, люди пожившие, видевшие много, кое-что в этом понимаем, но по-видимому, школа действует формально и такого понимания не обеспечивает, оно у детей - от семьи. Успехов Антону, Вите, Виталику и безмерная благодарность Рае и Николаю.

ГУО «Богдановская СШ Лунинецкого района»

Детство и юность опалённые войной.
Выполнили ученики 10 класса Ильючик Виктор и Илючик Виталий

Поскольку мы родились в Богдановке, а наша мама из Борок, Пинского района, то мы решили рассказать о событиях Великой Отечественной войны, проходивших на территориях и Лунинецкого, и Пинского района. Это историю из военного лихолетья поведал нам друг нашей семьи, проживающий в Израиле. Ему и ещё немногим людям удалось уцелеть при расправе над обитателями Погостского гетто. Несколько лет назад мы вместе с нашим отцом и Михаилом Южуком посещали урочище «Волчий лес». Эта своеобразная экскурсия оставила в наших сердцах глубокие впечатления. Мы наблюдали за Михаилом Южуком и видели в его глазах и боль, и страдания, которые оставила в его душе война. На месте землянки в Волчьем лесу и там, где похоронены погибшие, установлены памятные знаки (приложение, фотография 2, фотография 3, фотография 4). Думаем, что эта история будет интересна и назидательна для многих.

Рассказывает Михаил Южук (приложение, фотография 1), уроженец местечка Погост-Загородский, ныне житель государства Израиль:

«После того, как каратели окружили гетто в Погосте, нескольким людям удалось вырваться и убежать в лес. Ночью мы отправились в сторону Борок, в наши планы входило выйти в леса в окрестностях Богдановки, где, как нам сказали, был партизанский отряд. Из-за опасности попасться на глаза фашистам или предателям мы решили некоторое время отсидеться в лесу.
В урочище «Волчий лес» мы сделали землянку примерно 3 на 3 метра, так как с нами была жительница Погоста Ента Боброва, то мы решили построить отдельную землянку для нее самой и ее семьи. Ночью грелись у костра, на котором в глиняном горшке варили картошку. Мы копали картошку на полях ночью. Брали понемногу, тщательно маскируя то место, где её выкопали. Мы предполагали, что нам придётся зимовать в лесу и бережно сохраняли каждую картофелину, собирали ягоды, щавель, а также орехи.
Вскоре выпал первый снег. Я сидел в землянке и подшивал «гумовцы». Эта обувь делалась из старых резиновых покрышек. Я сидел у самого входа, чтобы наблюдать за тем, что происходит вокруг. На ночь мы закрывали этот вход сенником, чтобы было теплее. В тот день двое из наших, Муля Гарбуз и Лейба Бобров варили картошку на костре, вдруг откуда-то из деревьев раздались выстрелы. Мы один за другим выскочили из землянки. Враг где-то рядом за деревьями, кустами! Куда бежать? Мы затаились. И вот снова застрекотали выстрелы. Поднялась такая стрельба, что невозможно было поднять голову. Впятером мы кинулись в противоположную от выстрелов сторону. Выбежали к болоту. Но хорошо, что не успели показаться из лесу. Немцы стояли вдоль кромки леса с винтовками наперевес. Мы поняли: не пройти. Скорее назад и через просеку в другой квартал леса! Мы стали перебегать просеку поодиночке, пули свистели над головой, снег осыпался с ветвей, вниз падали кусочки коры и отстрелянный лапник. Мы находились на линии огня. Стреляли и на одном углу квартала, и наискосок от него. Бешено строчил пулемёт. Только бежать! Петляя по лесу мы опять выскочили к болоту. Я не чувствовал ног.
На пути была какая-то канава соединяющаяся с рекой Бобрик, через неё была переброшена деревянная кладка. Я поскользнулся на обледенелом дереве и угодил в канаву, проломив лёд, но тут-же подхватился и бросился бежать дальше.
Мокрый и босой я прибежал на хутор к Ильюку, дом которого стоял на отшибе в лесу, между Борками и Богдановкой. Пальцы на моих ногах стали белыми, я их не ощущал. Брат Рувен стал растирать мои ступни, а хозяин хутора дал мне какую-то ткань, которой обмотали мне ноги. Потом долго не мог ступать на обмороженные ступни и как-то приспособился ходить на пятках. Только летом мне удалось залечить язвы на моих ногах. На хуторе мы просидели сутки, потом решили вернуться к своей землянке в «Волчьем лесу» больше идти нам было некуда. Может быть там ждёт засада? Но хотелось знать, что стало с обитателями нашего лесного поселения. Сердце сжималось в предчувствии новых невзгод и переживаний.
Ночь была лунной, мы долго шли к своему лесному лагерю. Из-под обрушенного настила, который служил крышей землянки, выбивался дым. Каратели то ли подожгли наше жилище, то ли бросили внутрь землянки гранату. Почуяв неладное стали разгребать снег, перемешенный с землёй и снегом. Так и есть. Лежат чуть присыпанные, но уже окоченевшие на морозе тела Енты Бубровой, её детей Двейры и Лейбы, Шмуэля Гарбуза и Израиля Гольдмана. Землянка стала их общей могилой. Мы как смогли засыпали своих убитых товарищей и оплакали их внезапную гибель.
Нас осталось пятеро, Куда идти дальше? Где искать спасения. Голод холод и страх всё сильнее сжимали нас в своих объятиях. Голодные волки сверкали на нас из-за темноты своими хищными глазами. Мы отпугивали их криками и стуком палок о деревьях и брели дальше не зная придёт ли наконец спасение. Через несколько дней скитаний по лесу мы заметили широкий след, будто кто-то шёл на лыжах. Мы двинулись «по лыжне». След привёл нас к первому нашему шалашу, который был устроен нами ещё летом, недалеко от Борок. Заглянули в шалаш – там лежала Михля, дочь Енты Бобровой, моя одноклассница.
Когда немцы устроили на нас облаву пуля попала ей в ногу, но, несмотря на ранение, девушка сумела убежать и добраться к жилью. Превозмогая боль и страх попросила помощи у одной местной семьи в Борках. Её приютили, но оставаться у этих людей всё равно было нельзя. Потому что каждый деревенский дом или хлев - всё на виду у соседей.
Впоследствии, в Борках была расстреляна семья Тёмных, попавшая под подозрение за помощь беглецам из гетто и связь с партизанами. Выжила раненная хозяйская дочь. Двое детей отсутствовали дома во время расстрела и тоже остались в живых. Их дом был разрушен до основания. Вскоре Михле пришлось покинуть своё убежище. Раненная девушка на коленях поползла обратно в лес.
Михля умирала. Раздробленная пулей нога была поражена гангреной и стала чёрной как уголь. Черты лица заострились, глаза были закрыты. Мы стали звать: «Михля, Михля!»
Как будто своими криками могли вырвать её из рук смерти. Не открывая глаз девушка прошептала немеющими губами: «Где мама?». И в тот же миг умерла. Как и нам, Михле было всего 16 лет. Красавица с глазами-миндалинами и чёрными косами лежит мёртвая на белом снегу.
Нам снова пришлось рыть могилу. Мёрзлая земля не поддавалась, словно не хотела принять тело девушки. Михлю похоронили сбоку от нашего шалаша. Мы впятером, оставшиеся в живых, погоревали и двинулись по лесам и болотом, стараясь во чтобы то ни стало найти партизан, чтобы вместе с ними мстить врагу за смерть своих близких, за те чудовищные страдания, которые принёс на нашу землю фашизм.
Выжить в лесу стало ещё сложнее. Приходилось заходить в деревни в поисках пищи и возможности чуть-чуть обогреться. Я помню названия деревень: Борки, Богдановка, Конотоп, Чамля… Как-то ночью пришли в Борки, попросились в один из домов. Нас впустил хозяин, Жену и детей его мы не видели. Добрый человек посадил нас за стол, вынул из печи горшок с пшённой кашей и поставил перед нами. Мы не верили своему счастью. Когда посудина опустела хозяин сказал: «Ну а теперь залезайте на печь». Какое это было счастье лежать прижавшись друг к другу на тёплой печи в хате, когда за окном гудит вьюга. Мы заснули как убитые. Когда стало светать, хозяин разбудил нас и сказал: «Детки идите в лес, а то увидит сосед, скажет немцам и меня убьют и хату спалят». Мы и сами понимали: оставаться нельзя.
А в другой деревне мы ночью попали в какой-то дом. На столе горела свеча, а за столом сидел мужчина и читал Библию. Он повернулся к нам и сказал: «Будет такая война, что человек человека будет искать на земле, а те кто выживет встретятся в Иерусалиме…». Потом дал нам хлеба и мы ушли, но перед моими глазами ещё долго стоял тот человек с книгой, а в ушах звучало его страшное пророчество.
Уже почти наступила весна, когда у деревни Чамля мы едва не попали в руки немцам. Обычно мы наведывались в деревни по ночам, а в дневное время сидели в лесу где-нибудь поблизости. Моросил холодный дождь. Одежда намокла и мы продрогли до костей. Решили обсушиться у костра. Развели огонь и стали греться. Невдалеке от нас прошло стада коров. Деревенский пастушок только глянул в нашу сторону и погнал своё стадо в деревню. Мы продолжали сидеть у костра не видя в пастушке причин для беспокойства. Через некоторое в время до нас донёсся гул моторов. Мы думали, что это самолёт. В этом не было ничего необычного, ведь самолёты летали в сторону фронта и обратно. Мы смотрели в небо но ничего не видели, тем временем гул затих и раздались выстрелы. Как оказалось, пастушок привёл немцев, и гул который мы слышали, был шумом автомобильных моторов. Фашисты выскочили из кузовов автомобилей и двинулись к нам. Мы бросились бежать изо всех сил в глубину леса. Свист пуль наводил ужас. Только быстро наступивший вечер спас нас от преследователей. От колючего дождя мы спрятались в большом стоге сена.
Однажды ночью мы пришли на какой-то хутор и вдруг заметили огонёк.
Подошли поближе, и увидели большой дом у лесной дороги с высоким забором и воротами. Огонёк от лампы или свечи светил из окна. Попробовали открыть калитку – заперто. Постучали - огонёк мелькнул на секунду и погас. Скрипнула дверь на крыльцо вышел мужчина и по-деревенски позвал: «Зайдитэ в хату, дам йисты, дам пыты». Борух уже схватился за забор, чтобы подтянуться и спрыгнуть во двор. Не знаю почему, но что-то насторожило меня. Странно: в дом зовут, а калитку не отворяют... Я быстро стянул Боруха вниз и мы, на всякий случай, повернули от дома снова в лес. Вдогонку нам засвистели пули. Это была засада, а в доме находились немцы, которые устроили на нас охоту. Они собирались утром возобновить прочёсывание местности. Мы кинулись в чащу леса, мечтая об одном: поскорее встретить партизан и влиться в их ряды.
В каждой деревне, куда мы заходили: в Плотнице, Конотопе, Богдановке, Чамле мы расспрашивали: где партизаны? Нам советовали двигаться к Лунинцу, так как там, в лесах у железной дороги точно есть партизанские отряды. И мы пошли в том направлении. Наученные горьким опытом, передвигаясь лишь ночью и только лесом. Однажды мы встретили красноармейцев попавших в окружение. Передвигаться стало смелее. Через какое-то время нас остановила застава – несколько партизан, в том числе один верховой. Они передали нас другому партизанскому дозору, а те привели нас в партизанский отряд. В отряде мы встретили землячку из Погоста – Юдес Циперштейн. Она была одной из трёх женщин, кто выбрался из ямы-могилы, когда расстреливали погостское гетто и осталась в живых. Кроме неё спаслись: Ривка Гольдман - наша двоюродная сестра и Фейгля Лудская. Кстати, Ривка Гольдман была свидетелем на Нюрнбергском процессе, когда судили нацистских преступников.
Партизаны отряда, в котором мы оказались, называли себя «мишкинцами», скорее всего по фамилии своего командира. Наша надежда остаться с «Мишкинцами» не оправдалась. Партизанские отряды в то время были ещё не многочисленны. Не хватало оружия, боеприпасов, медикаментов и провианта. Семейные лагеря были редкостью, отряды перемещались с места на место, меняя дислокацию. Партизанам нужны были хорошо обученные бойцы и медицинский персонал, а безоружные люди становились для них большой обузой.
Прошло пару дней, к нам подошёл политрук и сказал: «Отряд уходит, а вы сынки оставайтесь, добывайте оружие и бейте врага.» И мы остались. В душе нам не хотелось терять ту защиту и уверенность, которую мы ощутили в отряде, но настаивать на своём мы не решились.
В начале 1943 года был организован наш еврейский партизанский отряд в лесах возле деревни Богдановка. Постепенно, каждый своим путём, сюда сошлись избежавшие смерти евреи из Погоста, Ленина и других полесских местечек и деревень. Все горели желанием мстить врагу и отстаивать своё право на жизнь своими руками. Отряд был назван именем Лазаря Когановича. Командиром выбрали жителя Погоста Давида Боброва, а комиссаром Шолома Фельдмана. Разведку доверили нашему двоюродному брату Аркадию Южуку.
У отряда была своя полевая кухня. В скором времени в отряде появилась врач. Её звали Надежда, она была родом из-под Смоленска. Во время одной из боевых операций был ранен в ногу мой брат Борух. Надежда хорошо залечила ему рану и он наравне со всеми продолжал ходить на боевые задания.
Отряд всё больше разрастался, не хватало оружия. Часть своего арсенала собирали по деревням, оно было припрятано местными жителями на всякий случай. Отбивали оружие у врага, а в партизанской мастерской ремонтировали испорченные винтовки и автоматы. Партизаны громили вражеские гарнизоны, а так же проводили диверсии на железной дороге.
В партизанском отряде я пробыл до июля 1944 года. А затем был призван в действующую армию и участвовал в наступательной операции на Берлин. Получил звание младшего сержанта, был ранен. Награждён орденом Отечественной войны и многочисленными медалями. Ежегодно, бывая в Беларуси, стараюсь побывать в тех местах и населённых пунктах, где прошло моё, опалённое войной детство и боевая юность».

История рассказанная всего лишь одним человеком очень поучительна и имеет глубочайший смысл. Мы, современные люди, никогда и ни при каких обстоятельствах не должны допустить ничего подобного, сохранять мир на планете, чтобы никогда не гибли люди. Фашизму не должно быть места в современном обществе.

Приложения


Фото 1.Михаил Южук слева.	Фото 2. Братская могила в урочище «Волчий лес».	Фото 3. Мемориальная табличка с именами погибших.	Фото 4. В «Волчий лес» можно доехать только на тракторе, так как местность сильно заболочена, кругом непроходимый лес. Лесник из Борок Степан Ребковец доставил нас в это урочище.

Предисловие. О том, что такое История

Предисловие.
О том, что такое История