«ГОРОД АНТОНЕСКУ»

 

Яков Верховский,
Валентина Тырмос

 

«Вседневный страх
есть та же казнь вседневная».
Публий Сир, Римский поэт, I век до н.э.

Последействие:
Каменное Чудовище

 

 

Кривая Балка, март 1944 года

Когда они добрались до Кривой Балки была уже глубокая ночь.
Больные волчанкой сошли у главного корпуса люпозория – длинного двухэтажного здания, в котором живет большинство больных волчанкой, а Ролли с родителями Степа отвез в село, где в хате Галины и Михаила Барданова они должны были дожидаться спуска в катакомбы.

Михаил Иудович Барданов – бывший главный агроном колхоза им. Тараса Шевченко, как оказалось, был командиром партизанского отряда, располагавшегося в местных катакомбах. И именно он, Барданов, по просьбе странного человека, называвшего себя Николай Николаевичем, разрешил «в виде исключения» спустить в катакомбы еврейскую семью с ребенком.

Катакомбы…
Знаменитые одесские катакомбы…
Катакомбы Усатова, Нерубайского, Куяльника, Кривой Балки…
Сколько написано о них, сколько легенд ходит о них по свету!
Одесские катакомбы уникальны, ничем не похожи на исхоженные туристами катакомбы Рима, Парижа, Киева, которые не более как просто подземные кладбища.
Одесские катакомбы не имеют ничего общего со смертью – они связаны с Черным морем и с Белым городом, словно в сказке вынырнувшим из его ласковых синих волн.

В давние времена воды Черного моря занимали значительно большую площадь, чем в наши дни. Место, на котором сегодня стоит Одесса было морским дном, покрытым толстым слоем раковин отживших моллюсков.
Из этого слоя, спрессованного тысячелетиями, образовался камень - «ракушняк» - удивительный, светло желтый, как будто пропитанный солнцем. Именно этот созданный морем камень использовали первые поселенцы для постройки нашего города.
Одесса строилась и одновременно с этим из-под земли извлекали для этих построек камень. Постепенно с годами отдельные каменоломни, соединившись между собой, образовали огромный запутанный многоярусный лабиринт.
Ведь слово катакомбы - «kombos» по-гречески – означает «сплетение».

Карты его бесконечных петляющих коридоров не существует, компас на тридцатиметровой его глубине бесполезен и, попадая в этот каменный лабиринт, человек, не знающий значения стрелок, крестиков и цифр, нацарапанных на его стенах, теряет ориентацию, теряет чувство времени и не может найти спасительный выход на поверхность.

И кажется иногда, что катакомбы - это Каменное Чудовище, которое просто не желает выпускать человека из своих смертельных объятий, намеренно запутывает его, заставляет кружить по своим бесконечным ярусам и коридорам, забавляясь, манит призрачным плеском воды, дуновением ветра, бликами света, пока наконец не загонит в тупик, где он, окончательно обессиленный, встретит свою смерть.
Говорят, что человеческие скелеты чаще всего находят именно в тупиках.
Это и есть знаменитые одесские катакомбы, ставшие символом Одессы, как Бульварная лестница, как памятник Дюку де Ришилье, Оперный театр, Молдаванка, Дерибасовская…

Одесские катакомбы

Одесские катакомбы всегда пользовались дурной славой.
В веселые денечки порто-франко катакомбы использовали контрабандисты. В революцию здесь базировались подпольщики. И во все времена в катакомбах гнездились бездомные, скрывались воры, грабители, убийцы. И во все времена в катакомбах совершали свои первые подвиги бесстрашные одесские пацаны.
А в 1941-м одесские катакомбы решено было превратить в базу для партизан, оставляемых в нашем городе для борьбы с оккупантами.

Катакомбы тогда казались надежным убежищем – крепостью, которую невозможно будет взять ни приступом, но осадой.
На самом деле именно катакомбы, стали для партизан самым страшным врагом.

Катакомбы могли служить удобным способом переправки контрабандных товаров. Могли служить местом хранения краденного. Могли даже быть заколдованным замком, где играли в «казаков-разбойников» одесские пацаны.
Но катакомбы никак не могли служить местом длительного пребывания!
Ведь даже кратковременное пребывание в них труднопереносимо.

Окруженные врагом партизаны, лишенные возможности выбраться на поверхность даже на краткий миг, становились узниками Каменного Чудовища. Тот самый удивительный, как будто пропитанный солнцем, камень высасывал из них жизнь.
Мелкая влажная каменная пыль покрывала тело, проникала в глаза, в уши, заполняла легкие. Пропитанный этой пылью, почти неподвижный воздух лишал возможности дышать. Густая тьма, которую не могло рассеять жалкое мерцание коптилок, убивала зрение. А тишина, глухая тишина, поглощавшая любой звук, убивала слух.
И все это, вместе взятое, создавало ощущение могилы.
И все это, вместе взятое, усиленное отсутствием пищи и воды и усугубленное страхом, вело к медленной смерти.
В лучшем случае - к смерти, а в худшем…
В худшем – сводило с ума, лишало человеческого облика, вело к предательству, братоубийству, каннибализму…
Страшно сказать, но весь этот крестный путь был уготован многим одесским партизанам.

Мы не будем, конечно, здесь анализировать эффективность партизанского движения Одессы – такой анализ, как вы понимаете, выходит за рамки нашей книги. Скажем только, что много в этом движении было истинного героизма, но много и всяческой мерзости – измен и предательств.

Очень сложно разобраться, где проходит эта тонкая грань между смертельной «игрой», которую якобы вел тот или иной человек с оккупантами, и настоящим сотрудничеством с ними.
Очень сложно понять, кто действительно все эти годы был «партизаном», а кто «заделался» им только после освобождения города.
Есть, конечно, и всем известные имена, но о них как-то «не принято», говорить. Промолчим и мы.
Впрочем, одно мы просто не можем не назвать.

Речь идет об Ирине Арнаутовой – дочери хорошо известной вам по рассказам Ролли тетки Арнаутовой. Это она вдруг была «утверждена» партизанкой.

Вам, наверное, интересно будет узнать, что партизаны Одессы делились на «утвержденных» и «не утвержденных».
И человек, рисковавший много месяцев своей жизнью, не раз попадавший в лапы сигуранцы, не раз бывший узником Каменного Чудовища, мог после освобождения города по каким-либо причинам – политическим или национальным – оказаться «не утвержденным».
И, естественно, наоборот.

«Не утвержденные» были лишены всех прав, а в некоторых случаях даже подвергались репрессиям. А «утвержденные»… Ну да ладно, Бог с ними с «утвержденными», поговорим лучше о том, как все это начиналось.

А начиналось это так: летом 1941 года в Одессе, как и по всей «угрожаемой территории» Советского Союза, создавалось партизанское подполье. Здесь, у нас, эту работу почти параллельно вели несколько очень «весомых учреждений»: Центральные органы Наркомата Внутренних дел, ЦК партии Украины, руководство Красной Армии и местные советские и партийные организации.
В результате этой весьма активной деятельности, в случае сдачи города врагу, в Одессе и в ее пригородах должна была действовать хорошо продуманная и подготовленная система партизанской войны со сложной иерархической структурой. Во главе ее стоял Подпольный обком партии, которому подчинялись семь подпольных райкомов, шесть партизанских и диверсионных отрядов и еще 46 отдельных подпольных групп в порту, на предприятиях и на транспорте.
И если этого недостаточно, то прямиком из Москвы в наш город прибыла еще особая оперативная группа НКВД,
Впечатляет? Ну, да, конечно…

Одесса была буквально нашпигована подпольщиками и партизанами. (1)
В дело были вовлечены многие сотни специально отобранных и проверенных «пламенных коммунистов» и так называемых беспартийных, но тоже «пламенных», патриотов. Глубоко под землей в недоступных врагу катакомбах были созданы партизанские базы – целые подземные города со складами оружия и боеприпасов, с типографиями, лазаретами и … «ленинскими уголками», напичканными необходимой воспитательной литературой, украшенными портретами вождей и подходящими случаю, плакатами.

О партизанах Одессы даже с некоторым уважением вспоминает бывший начальник Разведывательного управления германского штаба сухопутных войск знаменитый стратег генерал Курт фон Типпельскирх:
«Оставляя осенью 1941 года Одессу, русские создали в городе надежное преисполненное величайшего фанатизма ядро…
Партизаны обосновались в катакомбах…
Это была настоящая подземная крепость с расположенными под землей штабами, укрытиями, тыловыми учреждениями всех видов вплоть до собственной пекарни и типографии, в которой печатались листовки…». (2)

Всей этой, действительно из ряда вон выходящей, структурой должен был руководить первый секретарь одесского обкома партии, в данном случае уже подпольного. Но к сожалению, глава одесского обкома - пламенный коммунист товарищ Колыбанов не имел желания оставаться в оккупации и становиться партизаном.
А посему он, как вам уже известно благополучно драпанул из Одессы, а на свое место назначил, другого пламенного коммуниста – товарища Александра Петровского. Ему же, кстати, были вручены и немалые деньги в разной иностранной валюте.
Ну, что тут можно сказать?
Все продумано, все подготовлено – оккупантов ждала в нашем городе нелегкая жизнь. Земля должна была гореть у них под ногами, камни падать на головы, но…
К несчастью, уже через несколько дней после захвата Одессы, 21 октября 1941 года, Александр Петровский был неожиданно арестован.
Ай-яй-яй! Как же так?
Александр Петровский – глава всей структуры!?
По слухам - попал в облаву.

Ну что же, вполне возможно – облавы были в Одессе в те дни обычным явлением.
Только… только уже через несколько дней, 25 октября 1941 года, Петровского почему-то… освободили.
Да, это действительно немного странно.
Но, на самом деле, и это еще ни о чем не говорит – ну откупился человек, ну «уболтал» каким-то образом румын – они ведь тогда, в те первые дни оккупации, не могли знать какая «золотая рыбка» попала в их сети!?

Удивительным было другое – буквально сразу же после этого неожиданного освобождения Петровского начались аресты подпольщиков – вначале из Ильичевского райкома партии, затем из Ленинского и так далее.
Аресты были настолько целенаправленными, что создавалось впечатление…
Да, создавалось впечатление предательства.

Да и сам Петровский после освобождения вел себя странно – то неожиданно без всякой видимой причины уведомлял товарищей, что прерывает «связь» и «ложится на дно», а то вдруг вновь возникал и начинал заваливать их какими-то абсурдными «распоряжениями».
В дальнейшем оккупанты его еще несколько раз арестовывали, но почему-то не расстреляли, как многих, а вывезли в Бухарест, где в победном 1944-м его и накрыло родное НКВД.
Александр Петровский был расстрелян, как предатель Родины.

Но вот перед нами доклад известного начальника румынской SSI генерала Эужена Кристеску. [Партархив одесского обкома КП Украины, ф. II, оп.45, д. 150, л. 20-24. Копия. Перевод с румынского].
Доклад представлен маршалу Антонеску 12 июля 1943 года по завершении «полного разгрома партизанского движения Одессы» и содержит много фактического материала, включая фамилии арестованных партизан и, что удивительно, фамилии … секретных агентов сигуранцы.
Надо же – открытым текстом фамилии секретных агентов!?
Наш товарищ Лаврентий Берия никогда себе «такого» не позволял!

Один из названных Кристеску агентов – это студент одесского сельскохозяйственного института Аркадий Дегтярев, другой некий Савелий Бантышев, который, кстати, в дальнейшем был раскрыт подпольщиками и ликвидирован.
А что пишет Кристеску об Александре Петровском?
«Среди наиболее важных арестов, проведенных нами … Александр Петровский – первый секретарь обкома, руководитель подпольной деятельности в городе. При аресте наш агент выстрелил ему в ногу. Позднее он пытался покончить жизнь самоубийством, вскрыв себе вены…».

Ничто в докладе Кристеску не указывает на то, что Петровский предатель.
И все же, наверное, не нам судить…
Скажем только, что с помощью или без помощи Петровского, большая часть оставленных в городе подпольщиков и партизан была уничтожена.

Правда ликвидировать все партизанское движение Одессы оккупантам все же не удалось.
Одним из партизанских отрядов, не пострадавших в те страшные дни, оказалась прибывшая из Москвы Особая оперативная группа НКВД, возможно именно потому, что не была связана с Подпольным обкомом партии и не подчинялась товарищу Петровскому.

Мы уже рассказывали вам о том, как ранним утром 19 июля 1941 года в нашем городе появился высокий молодой человек по имени Владимир Молодцов. Хотя в том новеньком паспорте, который он предъявил бойцу истребительного батальона на выходе из здания железнодорожного вокзала стояло совсем другое имя – Павел Бадаев. (3)

Мы уже рассказывали вам о том, как тщательно готовился капитан государственной безопасности Молодцов-Бадаев к выполнению предстоящей ему миссии, как внимательно подбирал людей для двух своих отрядов – разведывательно-диверсионного, который должен был действовать в городе, и боевого-партизанского, базой которого должны были стать Нерубальские катакомбы. Рассказывали о том, какую роль сыграли оба эти отряда во взрыве румынской комендатуры на Маразлиевской, и как отважно действовали почти четыре месяца - до февраля нового 1942 года.
А потом…

А потом совершилось еще одно предательство.
И предателями, на удивление, стали снова, как в случае Подпольного обкома партии, пламенные коммунисты, тщательно проверенные и отобранные – командиры городского и подземного отрядов, чекист Антон Федорович и горный инженер Афанасий Клименко.

В результате этого предательства был арестован Молодцов-Бадаев и около 50-ти подпольщиков и партизан.
Румыны были горды собой чрезвычайно – им удалось «очистить» Одессу.

И только после этой «великой победы» маршал Антонеску рискнул наконец впервые прибыть в захваченную им «крепость Одессу» и даже нашел несколько минут, чтобы заглянуть в Куртя-Марцилэ и своими глазами увидеть этого страшного партизана – капитана госбезопасности Владимира Молодцова, который для него, впрочем, навсегда остался не капитаном и не Молодцовым, а просто каким-то Бадаевым.

Генерал Кристеску в своих рапортах и докладах всегда с особым удовольствием подчеркивал, что засевшие в одесских катакомбах вооруженные до зубов партизаны – все, поголовно, евреи.
Это, скажем так, было несколько преувеличено.
Но среди партизан, действительно, было неожиданно много евреев, хотя советские официальные органы после войны это тщательно скрывали.
Сегодня это выглядит странно – зачем нужно было скрывать?
Что в этом было предосудительного?
Вот и в партизанском отряде Молодцова-Бадаева было несколько еврейских парней и девушек. Воевали эти ребята, по всем свидетельствам, самоотверженно, под пытками в сигуранце не дрогнули, оставшихся на свободе не выдали и на смерть пошли с гордо поднятой головой.
А вот после смерти…

После смерти их снова предали.
После смерти их предала Родина, за которую они отдали свою жизнь.
Преднамеренно и преступно Родина вычеркнула их из памяти потомков.
И только после того, как стали доступны засекреченные документы, выплыли из забвения их светлые имена: Давид Красношей, Элик Зазовский, Харитон Либензон, Даня Семберг, Шая Фельдман, Фрида Хаит.
Встанем и помолчим…

 

Дикая эта история имеет еще продолжение.
Ролли слышала от отца, что вместе с евреями из партизанского отряда Молодцова-Бадаева румынский Военный Трибунал судил еще одну группу пойманных в катакомбах евреев, хотя партизанами они не были и в катакомбы попали случайно.

В конце октября 1941-го, когда десятки тысяч евреев Одессы, оставшихся в живых после кровавой бойни на Дальнике, гнали в Транснистрию, в одной из колонн, в той самой, в которой шел Янкале с мамой Фаничкой, ташились еще несколько человек: старый еврей Гирш Фурман с женой и дочерью и два брата Бобровских – Давид и Григорий.
Также, как Фаня и Янкале, все они в предрассветной тьме сумели выбраться из колонны и спрятаться в придорожной канаве. Только Фаня и Янкале вернулись в залитую еврейской кровью Одессу, а Гиршу и его спутникам повезло – им пришел на помощь буквально первый встреченный ими человек - житель села Куяльник дядьку Василий Иванов.
Были, как видно, праведники и в те проклятые дни!

Дядьку Василий привел их в село и спрятал в своем погребе, откуда был лаз в катакомбы. Постепенно различными путями к ним прибились еще несколько человек, жизнь которых теперь полностью зависела от Василия, снабжавшего этих чужих для него людей всем необходимым. Это было, наверное, опасно и нелегко для старого и больного человека.

Но, к счастью, в один из дней на прятавшихся в катакомбах евреев наткнулись партизаны из отряда Молодцова-Бодаева и Молодцов, порядочный во всех отношениях человек, приказал поделиться с ними продовольствием. Партизаны дали евреям немного муки, ящик консервов, мешок пшена и даже одну винтовку с патронами, а евреи, со своей стороны, показали им выход из катакомб через лаз в погребе Василия Иванова.
Лаз был удобным, и партизаны пользовались им до… до самого конца.
До того проклятого дня, когда предатель Федорович показал его румынам.

Суд над Василием Ивановым и спасенными им евреями продолжался три дня – 7, 8 и 9 сентября 1942 года. Все эти дни они провели в Куртя-Марциалэ, по близости от зала суда, в той самой мужской камере на первом этаже тюремного корпуса, где сидел в эти дни и привезенный из сигуранцы едва живой Изя. Он как мог поддерживал Гирша Фурмана во время суда, видел его лицо после оглашения смертного приговора и не мог забыть всю свою жизнь…

После этого, окончательного, как казалось, разгрома, оставшиеся в живых партизаны ушли в катакомбы и затаились. Румыны знали об этом, но войти в катакомбы боялись и приняли решение – уморить партизан там, на месте, внутри Каменного Чудовища. Взорвать, завалить камнями, забетонировать все выходы на поверхность, лишить партизан пищи, воды и воздуха.
И началось…

Говорят, что к концу 1942 года было найдено и заблокировано более 400 выходов, отравлена вода в десятках колодцев, во многих случаях под землю был впущен удушливый газ...
Партизаны оказались похороненными в катакомбах.

Не все отряды, конечно, были в одинаковом положении. Те, в которых были более опытные, и скажем правду, более мужественные люди, сумели все же расчистить выходы и как-то выбраться из ловушки. Таким был, например, отряд Пригородного райкома партии во главе с Семеном Лазаревым, который вышел из катакомб и, как говорят, продолжил борьбу.
Но были и те, которые, как бы это помягче сказать, скажем – испугались, скажем – отчаялись, скажем – потеряли себя…
Такая судьба постигла оставшихся в живых партизан из подземного отряда Молодцова-Бадаева. Как в старой детской песенке-считалке, увековеченной великой Агатой Кристи, они стали просто убивать друг друга:

«Десять негритят пошли купаться в море,
Десять негритят резвились на просторе,
Один из них утоп, ему купили гроб.
И вот вам результат – девять негритят.
Девять негритят …», - ну и так далее…

Ну и так далее – до последнего партизана.

Еще летом 1941-го, когда капитан госбезопасности Владимир Молодцов только формировал свой отряд, к нему присоединилась группа сотрудников местного НКВД под командованием майора госбезопасности Всеволода Кузнецова. С первых же дней между импульсивными одесситами и высокомерными, с точки зрения одесситов, москвичами, возникли «разногласия», доходившие во многих случаях до драк. Молодцову удавалось как-то сдерживать эти смешные в создавшемся положении, страсти, но после его гибели одесситы разоружили москвичей и, заключив их вначале в дальнем припоре, стали убивать – одного за другим.
Убивать и записывать в дневник: «две пули в живот», «одна пуля в затылок», «за кражу хлеба», «за половую распущенность»,
В конце концов один из москвичей по фамилии Абрамов изловчился и убил самого Кузнецова. Теперь в живых осталось только три человека – Абрамов, Глущенко и Литвинов. Абрамов сговорился с Глущенко, и они убили Литвинова. В живых остались двое и один из них должен был умереть. Победителем вышел Глушенко - он подстерег Абрамова и пустил ему пулю в затылок.

Всю эту дикую историю рассказал оперативникам НКВД сам Глущенко, который сумел тогда выбраться на поверхность. Он же провел их в катакомбы, показал сохранившийся там склад оружия и передал дневники убитых, не подозревая, что и ему теперь не жить.
И правда - на выходе из катакомб Глущенко погиб.
Говорят, подорвался на мине, но скорее всего, был уничтожен – ведь он оставался единственным и очень неудобным свидетелем трагической судьбы подполья, организованного Молодцовым-Бадаевым.

Еще более шокирующей была судьба группы партизан под командованием Александра Солдатенко.
Солдатенко в юности работал «коногоном» в угольных шахтах Горловки и, хотя, как говорят, он не был в те дни официальным сотрудником НКВД, было решено доверить ему небольшую группу партизан и спустить в катакомбы. Мы ведь уже говорили, что Одесса была буквально нашпигована различными партизанами и подпольщиками. Видимо, идея была в том, что «чем больше, тем лучше» и, вполне естественно, что не все оставленные в городе для партизанской борьбы были пригодны к ней.

Партизаны, вошедшие в отряд Солдатенко, скорее всего «не были пригодны» и, оставшись однажды без продуктов питания, просто… съели друг друга.
Примечательно только, что свой каннибализм они начали с того, что съели прибившегося к ним еврея Бориса Бялика и его жену Женечку, а закончили тем, что поужинали трупами своего командира и его любовницы.

ИЗ ДОКЛАДА ГЛАВЫ SSI ГЕНЕРАЛА КРИСТЕСКУ
О случаях людоедства среди одесских партизан в катакомбах
Секретно, 18 апреля 1942 года
«… когда возник вопрос об оставлении Одессы советскими войсками, члены партизанской группы, оставшиеся под руководством Соддатенко Александра, получили задание войти в катакомбы на улице Дальницкой №47.
Группа в катакомбах состояла из:
1. Солдатенко Александр, ныне мертвый и съеденный наполовину,
2. Малицкая Елена, жена его, находится в таком же положении,
3. Николенко, расстрелянный Солдатенко,
4. Богушевский Михаил арестован…».

И так далее…
В конце этого чудовищного списка значится супружеская пара евреев:
«11. Бялик, убитый и съеденный полностью,
12. Женя, жена его, имела ту же судьбу.
С момента замуровывания выходов из катакомбы и до февраля 1942 года, находящиеся в катакомбе, не показывали никаких знаков жизни.
Из последующих расследований установлено, что группа в катакомбе стояла перед двумя проблемами:
1. Отсутствие продуктов.
2. Желание некоторых партизан выйти из катакомбы и сдаться…
Первая проблема была решена убийством Бялика и его жены, которые были разрезаны на куски, положены в бочки и засолены. Это продовольствие потреблялось в виде борща и жаркого.
Солдатенко, как руководитель, оставил для себя мозги…».
[ДАОО, Ф.492, Послевоенный служебный перевод документа с румынского. Орфография и литературный стиль перевода сохранены].

Когда закончилось мясо семейства Бяликов, встал вопрос, кто будет следующим?
Этот экзистенциальный вопрос заставил, наконец, партизан взять себя в руки. Они расчистили заваленный румынами выход из катакомб и двумя небольшими группами выбрались на поверхность. Но до этого все-таки еще успели убить Солдатенко и его любовницу и обглодать их руки и ноги.

Румынской SSI стал известен этот триллер из рассказа самих выбравшихся из катакомб партизан, которых они достаточно быстро изловили и, естественно, расстреляли.
В последнее время некоторые историки стали подвергать сомнению правдивость доклада Кристеску, считая, что истинная цель его - опорочить героических советских партизан в глазах «мировой общественности».
Позволим себе заметить, что доклад Кристеску помечен грифом «секретно» и предназначен не мировой общественности, а главе Румынского государства маршалу Антонеску.
И те, кто знает характер Иона Антонеску, понимают и то, что Кристеску никогда не стал бы лгать своему патрону, да еще в таком интересном для «Красной Собаки»него вопросе, как людоедство - людоедство, вообще, и людоедство в рядах советских партизан, в частности. Такая ложь могла стоить Кристеску жизни, а он, высоко квалифицированный шпион, умел уходить от опасности - сумел же после войны остаться в живых, несмотря расстрельный приговор.

К лету 1942 года большая часть оставленных в Одессе советских партизан погибли, а те, которым удалось спастись, постарались накрепко забыть о том, что были когда-то «партизанами».

Партизанское движение, фактически, прекратило свое существование - слишком шумным был Маскарад в «Городе Антонеску», слишком весело жилось здесь, чтобы можно было думать о каком-либо «партизанском движении».

Да, действительно, может быть стыдно об этом говорить, но многие, очень многие, в эти дни считали, что румынская власть утвердилась в Одессе навечно, а всем нарушителям спокойствия и так называемым «партизанам» место на старом еврейском кладбище – там, где их обычно расстреливают. Это было весьма символично – расстрел на еврейском кладбище. Это как будто бы унижало партизан, низводило их до статуса «презренных евреев».
Прошел год…

И вдруг, неожиданно, как гром с ясного неба – «Сталинград»!
Как странно, оказывается, что исход войны все еще не решен!?
Оказывается, что весьма опрометчиво было так полагаться на непобедимость великой Германии и вечность румынской власти в Одессе.
Оказывается, что весьма опрометчиво было уходить с головой в эту новую такую притягательную жизнь, с ее бодегами и комиссионками, с ее борделями и наполненными добром чужими квартирами: сбивай замочек и тащи все, что душа твоя пожелает: пианины, перины, малированные кастрюли и детские игрушки…
«Умные люди», а их как известно немало в Одессе, стали подумывать о том, что пришло время сбросить «маскарадный костюм» и стать снова «простым советским человеком».

Но не все, конечно, могли так легко это выполнить.
Некоторые вынуждены будут бежать с оккупантами, другие же, вдобавок к «смене костюма» пойдут на то, чтобы… не удивляйтесь!.. создать «партизанский отряд».
Партизанский отряд?! Разве это возможно?
Да не вопрос!
Нужно только уговорить двух-трех близких друзей, соседей или родственников, провести организационное совещание, подписать «партизанскую клятву» и … в дамках!
А бороться-то как?? Как бороться с румынами??
Не боись! Бороться пока особенно не нужно. Нужно лишь нацарапать по- быстрому какую-нибудь листовку позабористей, обращенную, скажем, к… железнодорожникам, спрятать ее подальше и спокойно ждать, как развернуться события.
Ну вот, как-то так это и началось.

К концу 1943 года в Одессе уже насчитывалось около 50 «партизанских отрядов». Часть из них были, конечно, виртуальными, вся деятельность которых закончилась на «партизанской клятве» или «листовки к железнодорожникам», а часть - вполне реальными, начавшими даже досаждать оккупантам.

По правде сказать, участие в таких «отрядах» теперь особой опасности не представляло – румынская власть уже не имела ни сил, ни желания для борьбы с этими новыми «партизанами». Так что «быть партизаном» стало как-то даже «престижно» и некоторые, с прицелом на будущее, стали даже бравировать этим.

Между тем на общей волне возобновили свою деятельность и подпольные райкомы партии – Пригородный, Ленинский, Ильичевский. Разыскали оставшихся в живых партизан, приняли новых, наметили цели, пути…
И как по волшебству на Привозе возобновились слухи о партизанах.
Только на этот раз интонация была уже другая – не устрашающая – «вот вылезут из катакомбы и всех нас порубают» - а какая-то даже, можно сказать, торжествующая, предполагавшая, что «рубать» как раз будут «фрицев и мамалыжников».
И тут вдруг в ночь на 7 ноября 1943 года на колокольне Успенской церкви – самом высоком здании Одессы – появилось красное знамя.

Это был день 26 годовщины Великой Октябрьской Революции.
И именно в этот день жители «Города Антонеску», проснувшись утром, увидели вдруг … нет это невероятно!.. красное знамя.
Удивительно, но создается впечатление, что это развевающееся над городом красное знамя видели все, от мала до велика. Его видел губернатор Транснистрии профессор Алексяну и чуть не задохнулся от злости. Видел городской голова, и начальник полиции, и глава сигуранцы, и каждый из них прежде всего стал высчитывать меру ущерба своей «блестящей карьере». Видели бабушки Лидия и Александра Александровны и видела Ролли.

В этот день, в честь великого праздника, бабушки Александровны задумали сварганить постный борщ, встали рано и отправились за овощами, как всегда, на Канатную в магазин Орджеховского и Ролли взяли с собой.
«Пусть ребенок подышит воздухом», - сказали Тасе.

Ролли любила ходить с бабушками в магазин – добрая Тося, жена хозяина, скучавшая по своим бывшим в эвакуации внукам, всегда дарила девочке какую-нибудь маленькую шоколадку.
И теперь эта девочка гордо вышагивала по Канатной, держась правой рукой за большую пухлую руку бабушки Александры Александровны, а левой – за ручку бабушки Лидии, которая тоже почему-то Александровна.
Тройка гнедых – маленькая коренная и две престарелые пристяжные - двигалась медленно – знаете, годы все-таки!

И вдруг бабушка Лидия Александровна неожиданно остановилась и громко так замяукала, заверещала: «Шюра, Шюра!», - так называла она сестру, - «Шюра, глянь, посмотри, нет не туда, сюда, сюда, вверх, Валичка, и ты тоже, подними головку, там, там, флажок, нет, флаг, знамя, конечно, знамя, красное знамя! Красное зна…».

Она бы, наверное, еще долго так верещала, если бы бабушка Александра Александровна не зашипела на нее: «Лида, уймись! Тебе что в сигуранцу захотелось? С ребенком? С этим ребенком?».
Бабушка Александра Александровна в своем шипении так подчеркнула слова: «С этим ребенком!», что каждый слышавший ее человек сразу бы понял. Понял, что она знала, давно знала, кто она эта девчонка, которая стала для них настоящей любимой внучкой.

«Разобравшись» с сестрой, бабушка Александра Александровна занялась ребенком: «Валечка!», - нежно пропела она. - «Не смотри туда, детка. Нет там ничего интересного. Ну знамя, флаг, в общем флажок какой-то, красненький. У нас, знаешь, сколько таких флажков есть? Целая коробка. Мы их на елку вешаем на Рождество. На веревочке. Вот вернемся домой, и я тебе покажу».
И снова к сестре: «Лида, шире шаг. Мы торопимся».
И они, действительно заторопились.

Медленно, медленно, шаркая стоптанными туфельками и еле волоча ноги, поплыли по Канатной в магазин за овощами для постного борща.
И только в голубых, молодых не по возрасту, глазах бабушки Лидии Александровны все еще прыгали веселые золотые чертики.
Красное знамя развевалось над нашим городом до 10 часов утра.

Румыны просто боялись снять его, боялись, что церковь заминирована.
Красное знамя над оккупированной Одессой!
Картина маслом!
И, можно сказать, что с этого дня в городе началась вторая волна партизанского движения. Возникла она на самом деле спонтанно и все же очень много для этого сделала Москва.

Это просто невероятно, но в Одессу стали прибывать … новые подпольщики. За тысячи километров, через все фронты, в самую глубь оккупированной территории!?
Об этом еще и сегодня не пишут историки, да и в рассекреченных документах лишь кое где можно встретить намек, но на наш взгляд их было не менее десятка. Причем в большинстве своем они были этническими немцами, которым, видимо, легче было обвести вокруг пальца чем-то наивную все-таки румынскую власть.
Одним из таких «новоприбывших» был майор госбезопасности Николай Гефт, о котором мы вам уже рассказывали. Одессит по рождению, он как немец был в начале войны выслан в Казахстан, а тут вдруг объявился в Одессе, с соответствующими документами, с деньгами и с обычной «судоплатовской» легендой, которая на этот раз удивительно напоминала его собственную жизнь. Жена его и двое детей при этом оставались в Казахстане и так же, как дочь Эммы Дуккарт, известной нам по николаевскому подполью, служили гарантией его «верности Родине». (4)

Прибыв неведомо как в Одессу, 35-летний подпольщик удобно устроился на Пересыпе, в доме своих родителей - Веры и Артура Гефтов, нашел старых друзей и, будучи по специальности судостроителем, выпускником одесского Водного института, начал работать в странной организации, носящей название: «Стройнадзор». Под контролем этой организации… совершенно случайно!.. был известный судоремонтный завод «Марти», занимавшийся в эти дни… совершенно случайно!.. ремонтом немецких военных кораблей.
Гефт, естественно, окопался на заводе «Марти», создал там подпольную группу и точно так же, как раннее Лягин, взрывал эти самые тщательно отремонтированные, кстати, немецкие корабли с помощью мин замедленного действия, закамуфлированных под брикеты угля.

Группа Гефта действовала удивительно успешно и продолжала действовать до самого освобождения Одессы. Правда он сам, буквально за несколько дней до этой счастливой минуты, получил новое супер-важное правительственное задание и, выполняя его, погиб.
Погиб далеко от родного города, где-то на территории Польши.
Майор госбезопасности Гефт по званию своему и по опыту был тогда, в 1943-м, самой значимой фигурой в партизанском движении Одессы. Он мог бы легко возглавить это движение, сплотить его, направить в нужное русло и очень много «проблем» создать оккупантам.
Но видимо, вследствие своей национальной принадлежности, да и вследствие исключительной важности его миссии на заводе «Марти», он не только не мог возглавить это движение, но даже не мог быть с ним связан. Скорее наоборот – он был напрочь отрезан от всяческих «партизан», реальных и виртуальных, могущих привести его к провалу. Он был так законспирирован, что даже некоторые члены его собственной группы на заводе «Марти», получая приказы на взрыв кораблей, не догадывались от кого они исходят.

Для руководства партизанским движением Одессы в начале 1944 года Москва направила совершенно другого человека – тоже, кстати, майора госбезопасности, Василия Авдеева, известного по кличкам «Дед Максим», «Донской» и «Черноморский».
Член коммунистической партии с 1917-го, Авдеев прошел со своей партией весь ее кровавый путь: воевал в гражданскую, создавал колхозы, боролся с троцкистами, пока и сам вдруг не стал «троцкистом - участником правотроцкистской террористической организации». И быть бы 40-летнему чекисту покойником, если бы на его счастье 22 июня 1941 года не началась война.

Но… война началась, и «троцкиста» Авдеева быстренько освободили и отправили на фронт. А там уже покатилось: окружение, плен, побег и партизанщина – сначала где-то в районе Ростова, затем на Донбасе и вот теперь – Одесса.

В ночь на 16 января 1944 года Авдеев-Черноморский во главе парашютно-десантной группы 3-го Украинского фронта высадился неподалеку от Одессы, в районе железнодорожной станции Затишье. Целью его было объединить всех действующих в Одессе партизан в единый мощный партизанский отряд с тем, чтобы во время боев за освобождение города предотвратить по возможности его разрушение и, естественно, оказать поддержку наступающим советским войскам.
Вначале все шло по плану: Авдеев пробрался в город, установил связь с подпольными райкомами и, как и было задумано, объединил все разрозненные отрядики и группы в один мощный отряд под названием: «Партизанский отряд имени товарища Сталина».

Но, к несчастью, уже через несколько дней после этого торжественного объединения, был арестован глава Ильичевского подпольного райкома – Дмитрий Овчаренко и…
Неужели еще одно предательство?
Еще одно предательство в этом мерзком ряде предательств?
Стыдно сказать, но – да!
Овчаренко выдал Авдеева.

И 2 марта 1944 года, всего через месяц после его прибытия в Одессу, Авдеева задержали.
Шуму эта история наделала много и, наверное, не случайно подполковник Былку в том, последнем своем разговоре с Изей посоветовал ему «связаться с партизанами».

Слухи ходили разные и очень трудно понять, где во всем этом правда.
Но, во всяком случае, можно с уверенностью сказать, что задержали посланца Москвы на улице и что во время задержания он, не желая сдаваться живым, пытался застрелиться. Его поместили в больницу и даже, как будто бы сделали операцию, но он, оклемавшись немного, все же покончил с собой – разбил себе голову о спинку железной кровати.
После гибели Авдеева весь созданный им партизанский отряд имени товарища Сталина оказался в опасности, и большая часть партизан в целях безопасности снова ушла в катакомбы.

 

Сказка о Подземном Царстве
и Волшебном Колодце

Кривая Балка, конец марта 1944 года.
Маленький партизанский отряд, фактически группа, главой которой был агроном Михаил Иудович Барданов, спустилась в катакомбы села Кривая Балка. Эта группа теперь, после мероприятий, проведенных Авдеевым-Черноморским, тоже входила в объединенный отряд имени товарища Сталина и подчинялась приказам его нового командира Кирилла Тимофеева.

Катакомбы Кривой Балки – это самая древняя и таинственная часть одесских катакомб. Они возникли задолго до рождения Одессы, поскольку и само село строилось здесь, на берегу протекавшей в урочище тощей речушки, в те дни, когда наш город был еще турецкой крепостью Гаджибей.
Существует даже легенда, по которой основатель Одессы дон Хосе де Рибас перед штурмом турецкой крепости, 14 сентября 1789 года, ночевал именно здесь, в селе, и что для этого у него было две исключительно веских причины: удивительно вкусный… пальчики оближешь!.. украинский борщ, который варили местные хозяйки, и удивительная… просто необыкновенная… красота этих самых хозяек.

Ну, что касается борща, то мы не были бы так категоричны, а вот относительно хозяек, то…
Дон Хосе де Рибас был известным любителем женщин всех сортов…

Катакомбы Кривой Балки достигали 35-метровой глубины и имели три сообщающихся между собой яруса. Самый нижний уже многие годы был затоплен водами, видимо той самой, тощенькой, ушедшей под землю речушки, а верхние – с течением лет во многих местах обвалились и стали почти непроходимыми. Считается, что общая протяженность этих катакомб составляет более 100 километров, хотя никто их, конечно, не измерял и карты, как сказано, не существует.

Партизанский отряд Барданова расположился на сравнительно небольшом наиболее известном участке этих древних катакомб, залегавшем непосредственно под селом и имевшем два «выхода-входа».
Один из них, так называемый «дальний», представлял собой едва заметную расщелину в скалистом склоне урочища той самой Кривой Балки, где протекала речушка и именем которой было названо село. Этот выход-вход был очень удобен, поскольку был связан с верхним, наиболее сохранившимся ярусом и не требовал спуска в глубину катакомб, но путь к нему по поверхности был долог и проходил по открытой трудной для прохождения местности.

Второй выход-вход находился неподалеку от главного здания люпозория, во дворе деда Зазули, но он представлял собой … колодец!?
Да, да, самый обыкновенный очень старый деревенский колодец с обязательным самодельным воротом и помятым ведром на ржавой цепочке.
Окружавший его деревянный сруб почти сгнил, трухлявым стал, черным, но, вода, вопреки запаху гнили, все еще оставалась прозрачной и, по отзывам местных жителей, необыкновенно вкусной.
Но как, каким образом этот колодец мог быть входом в катакомбы?

О, это очень интересная история и дед Зазуля после войны с удовольствием рассказал ее Изе.
Видимо, еще в давние времена дед или, скорее, прадед деда Зазули, нуждавшийся в камне для постройки своей хаты, выкопал для добычи его шахту. Шахты в те дни копали глубокие, поскольку значительно легче было втаскивать ракушняк воротом из самой глубокой шахты, чем тащить его к месту постройки хаты на своем горбу по длинным и узким коридорам катакомбы.
Так что шахта прадеда деда Зазули тоже получилась глубокой - трех-ярусной и нижний ярус ее впоследствии затопило. Ушлый прадед обнес ее жерло бревнами, пристроил ворот с ведром и цепочкой и стал пользоваться, как колодцем.

Древний деревянный колодец. Именно такой колодец стоял во дворе деда Зазули

С тех пор прошло сто лет, но этот колодец в селе продолжали называть: «шахта деда Зазули». Только мало кто знал, что в полуметре от зеркала его зеленоватой прозрачной и необыкновенно вкусной воды, в стене старой шахты сохранилась большая дыра, ведущая на второй не затопленный ярус катакомбы.
Днем возле колодца обычно бывало шумно – детишки, бабы с ведрами на коромыслах, больные из люпозория и … немцы. Да, немцы тоже, т. е. немецкие солдаты, которые заняли все соседние хаты, тоже пользуются этим колодцем.

Вечером шум стихает – мало кому придет в голову таскать из колодца воду по вечерам – и, если в небе нет луны и небо затянуто тучами, не пропускающими мерцающий свет заезд, можно спуститься в колодец и таким необычным образом добраться до тайного входа катакомбы.

Расщелиной в склоне урочища Кривая Балка пользовалась боевая группа отряда, вынужденная почти каждую ночь по своим «партизанским делам» выбираться на поверхность. Но для гражданского населения, состоящего в основном из женщин – жен и матерей партизан боевого отряда - расщелина не подходила. Трудно было незаметно вывести женщин из села, трудно было заставить их топать в ночной темноте по изрытой канавами и заваленной валунами скользкой тропинке урочища.
Так что гражданское население спускали в катакомбу через колодец.

К нему было значительно легче подвести людей, но спуск был гораздо сложнее и опаснее, поскольку легко мог быть засечен торчащими здесь немцами.

Ролли вмести с родителями тоже должна была спускаться в катакомбу через колодец.
С того самого дня, когда на повозке с больными этой нестрашной волчанкой им удалось выбраться из Одессы и добраться до Кривой Балки, они продолжали жить в хате командира партизанского отряда Барданова.
Дни проходили за днями, а в катакомбы их не спускали.

Самого Барданова они тоже не видели, из хаты не выходили и общаться могли только с его женой – толстой теткой Галиной, которая относилась к ним ласково и даже угощала тем самым знаменитым борщом, которым, по слухам, так наслаждался де Рибас, но на все вопросы о спуске неизменно отвечала:
«Да не волнуйтесь вы так, усе будет хорошо. Спустят вас, спустят. Вот вам крест, спустят! Куды ж они денутся? Завтра или, мабуть, послезавтра. Ночи-то теперь темные».

Но приходило «завтра», а потом и «послезавтра», а их не спускали, хотя ночи действительно были темные. Луна в эти дни убывала и маленький бледно желтый ее огрызок уже почти не давал света. Небо было затянуто грозовыми лиловыми тучами и звезд тоже не было видно, а они все ждали и ждали.
Ждали, конечно, ждали…
Но в то же время смертельно боялись.
Прежде всего, боялись за Ролли.

Удивительно, но они совершенно не думали о трудностях пребывания ребенка под землей, в замкнутом душном пространстве, может быть просто потому, что мало что знали о Каменном Чудовище и о его страшных, скажем, особенностях. Все их страхи касались спуска.
Ну, посудите сами - как можно спустить семилетнюю девочку ночью в черное жерло колодца?
Спустить так, чтобы она не испугалась, не заплакала, не закричала, не привлекла внимания окружающих, не привлекла внимания… немцев?
Дети вообще, как известно, бояться темноты, бояться войти в темную комнату своего знакомого до мелочей дома, боятся спать в темноте, считая, что под их собственной детской кроваткой прячутся злые волки.
А тут? А тут чужое, действительно страшное место, темная ночь, черное жерло колодца и … волки, настоящие кровожадные волки, вокруг…
Как тут не испугаться, не заплакать, не закричать, не привлечь внимания этих немецких волков?

Ролли была обычным ребенком и, несмотря на все, что пришлось пережить ей за годы оккупации, она боялась темноты и наверняка могла испугаться черного жерла колодца.
Что можно сделать, чтобы девочка не испугалась?
Изя долго думал над этим вопросом и решил…
Решил рассказать ей сказку.
Одну из тех бесконечных сказок, которыми он ограждал от страшной действительности свою маленькую дочь и, наверное, самого себя.

Сказка шла с ними рядом все эти годы, все это дни и часто бессонные ночи, когда им казалось, что смерть уже распростерла над ними свои крыла: в пылающей школе за Новым Базаром, в Тюремном Замке на Люстдорфской дороге, в камере румынского Военного Трибунала, на темных кухонных антресолях в висящей над пропастью квартиры на Софиевской…

Обычно, как вы, наверное, помните, это были сказки, построенные на сюжетах его любимых книг: Дюма, Вальтер Скота, Джека Лондона, но иногда туда неожиданно попадали герои Ильфа и Петрова, или, совсем уж невероятно, сюжеты Бальзака, Гюго, Мопассана.
Но сегодняшняя его сказка была настоящей сказочной и называлась она: «Сказка о Подземном Царстве и Волшебном Колодце».
Эту сказку он выдумал сам, но для большей убедительности призвал на помощь старых своих друзей - Андерсена, Кэрролла и Алексея Толстого.

Сказка – это всегда Чудо.
И для того, чтобы Чудо свершилось, все сказочные герои, и солдат у Андерсена, и Алиса у Кэрролла, и деревянный шалун Буратино у Алексея Толстого, отправляются в «другой мир» - сказочный, волшебный, не похожий на тот, в котором мы живем.
В этом «другом мире» в принципе все возможно. Там обитают всегда какие-то необыкновенные существа - собаки с глазами, как чайные чашки, говорящие шахматные короли и королевы, крошечные гномы, или наоборот, огромные великаны. И всегда существуют там «Добро» и «Зло», которые на смерть сражаются друг с другом, но побеждает, естественно, всегда «Добро», и все кончается общим веселым пиром, на котором присутствует и рассказчик: «И я там был, мед-пиво пил…».
Но путь в этот «другой мир» труден и необычен. Герой попадает туда, спускаясь в дупло старого засохшего дерева, падая в бездонную пропасть, протискиваясь сквозь каминное зеркало или залезая в потухший очаг.

Изя особенно сконцентрировался на сказке «Огниво», поскольку ему казалось, что приключения ее героя - возвращавшегося с войны солдата – поразительно напоминают то, что его девочке предстояло пережить. А вот Ролли понравились сказки Кэрролла, видимо потому, что Алисе в них было семь лет – ровно столько же, сколько ей самой.
В данном случае «воротами» в Подземное Царство должен был стать Волшебный Колодец.

Старые деревянные колодцы издавна пользовались дурной славой.
Сказки о них всегда были связаны с какой-то мертвечиной и часто так страшны и зловещи, что и повторять их не хочется.
Нет, в сказке, придуманной Изей, по определению не должно было быть ничего страшного – страхов дочке его достаточно было и в жизни. Эта сказка должна была, наоборот, успокоить девочку, убедить ее в том, что в спуске темной ночью в черное жерло колодца нет ни только ничего страшного, но и … смешно сказать!.. ничего странного и необычного!?
Сказка должна была помочь Ролли пережить то, действительно страшное, что ей предстояло.
Забегая вперед, скажем только, что сказка выполнила свою роль.

Все в этой сказке было так, как обычно бывает в самых сказочных сказках, все развивалось по вечным сказочным «законам».
Было «Добро» и было, конечно, «Зло».
Добрые смелые великаны-партизаны насмерть сражались со злыми и кровожадными немцами-гестаповцами и, естественно, побеждали.
Так что финал этой сказки тоже был, как положено – сказочно счастливым.
Только…
Только действие обычной сказки происходит всегда где-то в неведомых краях, в «тридевятом царстве и в тридесятом государстве», и все, что происходит там, - это «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой», а сказочные герои «живут долго и счастливо и умирают в один день» …
А «сказка», придуманная Изей, происходила здесь и сейчас и героиней в ней должна была стать сама Ролли.
И только Богу одному было известно, чем эта «сказка» закончится…

Но Ролли слушала отца с упоением. Она с головой ушла в этот сказочный мир и чувствовала себя в нем тепло и уютно - это был ее мир, населенный знакомыми и любимыми ею героями.
Это может показаться странным, но Изя тоже, в конце концов, так увлекся придуманной им самим сказкой, что почти и сам поверил в существование Подземного Царства и Волшебного Колодца.
Почти поверил в то, что ему и его девочке предстоит удивительное невероятное «приключение», и только сердился на Тасю, которая всем своим видом выказывала презрение к «этим дурацким сказкам» и называла их «уходом от действительности» и «эскапизмом».
Но они, как всегда, мало внимания обращали на «мудреные» слова Таси, которая, по их мнению, ничего не понимала в «приключениях», и оба с волненьем ждали того дня, вернее той ночи, когда их спустят в Подземное Царство через Волшебный Колодец.

И вот, наконец, где-то 24-го или 25-го марта 1944 года, поздним вечером за ними пришел партизан и, ничего толком не объяснив, повел куда-то.
Сначала Тасю, а потом и Ролли с отцом.

Ролли помнит, как они шли по узкой тропинке и слева от них росли какие-то черные мокрые палки. Скорее всего это была нескошенная осенью полусгнившая стерня кукурузы.

Ночь была темная безлунная, небо затянуто тучами.
Время было позднее, но Ролли совсем не хотелось спать. Взволнованная обещанным ей «приключением», она с готовностью топала ему навстречу по скользкой этой тропинке, вдыхая запах сгнившей стерни, омытой прошедшим недавно дождем. Этот болотный запах напомнил ей давно забытое маленькое заросшее тростником озерцо, зеленевшее среди рыжих сопок города Кокчетава, куда она, прячась от Таси, бегала с косоглазым казашонком Сабуром, и где на заходе солнца квакали огромные пупырчатые лягушки.
«Папа, а почему они здесь не квакают?», - вдруг спросила она отца.

Голос ее в тишине прозвучал неожиданно громко, и Изя почти взмолился: «Молчи, детка, молчи…», - не понимая, какого черта его неугомонная дочь вдруг вспомнила о лягушках и опасаясь, что ей вдруг захочется продолжить этот «научный диспут».

Но в это время тропинка кончилась, и они буквально уперлись в какое-то строение, нечто вроде дощатого сарая. Заскрипела ветхая дверь и провожатый бесцеремонно втолкнул их внутрь. Как оказалось, там в темноте, тесно прижавшись друг к другу, стояло множество людей. Дверь снова заскрипела и закрылась, притиснув Ролли к кому-то, стоящему у самой двери. Этот кто-то сразу же протянул руки и обнял Ролли, но она не испугалась, потому что почему-то сразу же догадалась, что обнявшие ее руки принадлежали Тасе.

Так они, прижавшись друг к другу, простояли еще некоторое время, пока эта скрипучая дверь не приоткрылась, и кто-то не потянул Ролли за руку. Тася выпустила ее из своих объятий и она, очутившись среди кукурузной стерни, сразу почувствовала на своем плече руку отца.

Они снова пошли куда-то, пробираясь на этот раз прямиком через поле больно бьющих по лицам мокрых гнилых стеблей, но вдруг кукуруза отступила, стало как-то светлее и Ролли увидела прямо перед собой на поляне… колодец!
Увидела и сразу поняла - это «он»!
Тот самый Волшебный Колодец, о котором рассказывал ей папа.
Ну, наконец, наконец!

Вот он, тот самый, Волшебный Колодец, через который они будут сейчас, сию же минуту спускаться в Подземное Царство.
У колодца их ожидали еще два партизана. Втроем они быстро, почти без слов, «усадили» Изю на «орчик», к которому был привязан тянувшийся от ворота толщенный канат.

«Орчиком» в этих краях называют часть конской упряжи - деревянную палку с железным кольцом посредине. Конская упряжь обычно хорошо отшлифована и очень прочна, что и дало партизанам возможность использовать «орчик» для спуска людей в колодец. Видимо этот «орчик» по ночам привязывали специальным канатом к вороту колодца, вместо обычного ведра на ржавой цепочке.
Сидя каким-то образом на «орчике», Изя перекинул ногу через деревянный сруб колодца и стал на узкую каменную приступку между срубом и жерлом шахты. Партизаны передали ему Ролли и он пристроил ее между собой и канатом.
Все это делалось чрезвычайно быстро и в полном молчании.
Партизаны хотели привязать Изю к канату. Но он замахал руками.
Сказал: «Все в порядке. Спускайте!».

Казалось, он был абсолютно спокоен и это его ледяное спокойствие передавалось Ролли, которая в ожидании торжественного въезда в Подземное Царство через Волшебный Колодец совсем не испытывала страха.
Партизаны напротив были напряжены и кажется даже испуганы.
«Мы рискуем жизнью», - сказал один. - «Здесь в каждой хате немцы».
«Если ребенок закричит», - сказал второй, - «мы бросим вас в воду».
«Ребенок не закричит». – ответил им Изя. – «Да спускайте же, наконец, спускайте!».
И с этими словами он крепко прижал к себе Ролли и, оттолкнувшись от стенки колодца сразу двумя ногами, прыгнул в пустоту.
От этого резкого прыжка их сильно тряхнуло, но уже через мгновенье они повисли над черным жерлом колодца и стали раскачиваться.
«Спускайте! Спускайте!», - кричал замешкавшимся партизанам Изя. Это было, конечно, против правил, и партизаны вполне, как обещали, могли бросить их в воду и скрыться.
Но не бросили, а стали крутить ворот, и спуск начался.

Спускались они медленно, рывками. Канат продолжал раскачиваться и их бросало из стороны в сторону, больно стукая о выступающие из стенок замшелые острия камней.
В конце концов Изя каким-то образом изловчился и прижался к стенке плечом. Теперь их качало значительно меньше – они как бы скользили по стенке, раздирая в клочья надетый на Изю ватник и превращая в кровавое месиво его плечо и верхнюю часть руки.
Они уже стали различать отблеск света из входного отверстия в катакомбы, когда вдруг раздался странный звук – как будто бы что-то тяжелое плюхнулось в воду. Как оказалось, это был калош, который, зацепившись случайно за камень, соскользнул с валенка, в который, несмотря на весеннюю слякоть, была обута Ролли.
Девочка очень разволновалась и потребовала от отца «немедленно остановиться и выловить из воды калош». Дело могло обернуться трагедией. Это был как раз тот случай, которого так страшились партизаны.
Но Изя умел успокаивать свою дочь.
«Бог с ним, с калошем», - сказал. - «Смотри, мы уже приехали в Подземное Царство».

Это было правда. Они действительно висели теперь почти на одном уровне с огромной дырой, откуда лился на них яркий, как им показалось, свет и видна была внутренность пещеры, в которой двигались какие-то тени, подпиравшие головами потолок и казавшиеся великанами.
«Великаны! Великаны!», - радостно закричала Ролли.
«Я же тебе говорил!», - так же радостно ответил ей Изя.

Но беда была в том, что они почему-то не задержались у этой дыры, а продолжали спускаться. Вода была уже совсем близко и у Изи даже мелькнула мысль, что партизаны не знают, когда им следует перестать крутить ворот и вполне возможно, что вскоре они очутятся в воде.
Но в эту минуту прямо на них из дыры выползла длинная железная змея багра и хищное зубастое ее острие стало делать попытки захватить канат. Это, видимо, было непросто, потому что они продолжали спускаться и одновременно с этим еще и раскачивались.

Теперь счет уже шел на секунды.
Багор то приближался к канату, то удалялся от него, проносясь над самыми их головами и одно неудачное его движение или качок каната мог стоить им жизни.
«Осторожно, ребенок!», - крикнул Изя.
И тут багор наконец зацепил канат, и они медленно поплыли внутрь катакомбы.
Так на «орчике» они въехали в Подземное Царство.

Великаны как будто бы были обрадованы не менее их и, помогая Изе освободиться от сидящей у него на руках Ролли, весело приветствовали его: «Добро пожаловать, товарищ инженер!».
Изе, наверное, все-таки нелегко дался этот невероятный спуск с ребенком в наполненный водой колодец – не таким уж он был «героем». И теперь, оказавшись, как казалось ему, в безопасности и услышав это давно забытое слово: «товарищ», он просто потерял дар речи.
За него ответила Ролли.
Неожиданно громко и радостно она прокричала: «Здравствуйте, дяденьки великаны-партизаны!».
Теперь онемели партизаны.
Несколько секунд длилось молчание, а затем раздался громовой хохот.
А главный великан-партизан, как сразу, наверное, по усам, определила его Ролли, сказал сквозь слезы: «Ну и ну! Где это вы, товарищ инженер, откопали такое чудище?».

А потом они шли друг за другом по узкому подземному коридору.
Впереди с фонарем «летучая мышь» главный великан-партизан, следом за ним Ролли, в своих огромных не по ноге валенках, на одном из которых все еще красовался калош, а за ней уже - Изя, ударявшийся с непривычки то за выступы стен, то за нависавший над их головами потолок. Замыкал это шествие еще один партизан с фонарем.
Коридор значительно сузился и стал уходить сначала куда-то вверх, а потом еще резче вниз. С потолка и со стен сыпался мелкий липкий песок. Было душно, фонарь идущего впереди партизана как-то поблек и едва освещал надвигавшиеся на них со всех сторон желтые каменные глыбы.

Партизан шел быстро и Ролли едва поспевала за ним
Она совсем выбилась из сил и уже собиралась плакать, как вдруг неожиданно коридор каким-то образом кончился, и они оказались в пещере.
Пещера называлась «припор».

Припор был достаточно высок и казался просторным – к желтым щербатым его стенам прилепились четыре каменных лежака, а посредине возвышался каменный стол, вокруг которого были разбросаны отдельные хорошо обтесанные блоки ракушечника – табуретки. Под самым потолком, в маленькой выщербленной в стене нишке, горела коптилка, но жалкий ее огонек не мог рассеять царящую здесь тьму.
Главный партизан указал Изе на ближайший к входу лежак, покрытый мохнатым старым овчинным кожухом, и неожиданно весело сказал: «Заселяйтесь!».
Это прозвучало так странно, так неуместно в этих стенах, в этих диких обстоятельствах, что Изя не смог скрыть удивленного взгляда.
Уловив этот взгляд, партизан усмехнулся и продолжал уже более деловито: «Вы здесь первые. Через час-полтора будет еще один спуск и тогда прибудет ваша жена. Жрачку получите завтра. А пока очень прошу из припора не выходить и… за девчонкой следите, а то она у вас больно шустрая».

Он прощально махнул рукой и направился к выходу, но вдруг, видимо что-то вспомнив, обернулся и сказал: «Коптилку сегодня можете не тушить. Да вот еще – уборная за стеной, в соседнем припоре. И будьте осторожны – там можно поскользнуться».
Главный партизан ушел.

А Изя и Ролли остались в этом темном пустом и почему-то холодном каменном «припоре» и Изя, подсаживая Ролли на лежак, как-то излишне весело сказал: «Ну, я думаю, что лучше всего для нас сейчас – это отправиться спать. А ты, как думаешь?».
Ролли, на самом деле, не думала ничего. Она, наверное, слишком устала и была слишком потрясена всем пережитым и увиденным, чтобы о чем-нибудь думать. И как только ее щека коснулась мохнатой внутренности старого вонючего кожуха, она провалилась в сон.
Изя присел на лежак рядом со спящей дочкой и стал ждать Тасю.

 

Волшебный Колодец
От Ролли

Кривая Балка, в ночь с 24 на 25 марта 1944 года
Около 890 дней и ночей под страхом смерти

Ух, как все это интересно!
И папа мне все-все про это рассказал.
По секрету. Так, чтобы Тася не слышала.
Оказывается, мы не просто ехали «исчезать» на подводе со страшными больными этой нестрашной волчанкой.
Мы ехали «исчезать» под землю!?
Мы ехали «исчезать» в Подземное Царство.

Там все сделано из камня, желтого, как золото, а может быть даже из настоящего золота - папа пока еще это точно не знает.
Но знает, что там нет ни окошек, ни дверей, и что темно там, как ночью.
И живут там добрые великаны, которые называются «партизаны».
А правит ими царь – главный великан-партизан. Он, конечно не похож на моего знакомого – славного царя Салтана. У него нет золотой короны на голове и нет рыжей бороды, как на картинке в моей книжке. Но зато у него есть ружье и он будет нас охранять.
Поэтому мы туда в это Подземное Царство и «исчезаем».

Он очень хороший и добрый этот главный великан-партизан, только строгий, как бабушка Александра Александровна. Все великаны его слушаются, и мы тоже должны слушаться – не баловаться и не шуметь.
Особенно не шуметь - он этого не любит.

И если мы будем хорошо себя вести, то завтра или, может быть, послезавтра, нам разрешат спуститься в Подземное Царство и сможем сами увидеть всех великанов и их царя – главного великана-партизана с ружьем.
Но послезавтра все как-то не наступало, и папа пока рассказывал мне, как мы будем в это Подземное Царство залезать.
Как оказалось, мы должны залезать … в колодец с водой!?
Я сначала удивилась и даже испугалась.
Как это мы будем залезать в колодец с водой?
Но потом подумала и вспомнила, и папа мне тоже напомнил.
«Помнишь», - сказал он, - «мы с тобой до войны читали в твоих книжках, как все наши друзья и знакомые входили в разные волшебные царства?».
Ну, конечно же, папа всегда говорит мне правду - мы читали, читали в книжках, что в волшебных царствах нет дверей и все залезают туда как-то по-другому.

Вот один солдат, который шел с войны … раз-два… раз-два… залезал через дупло в старом дереве, девочка Алиса падала в какую-то яму и пролезала сквозь зеркало, а Буратино со своим длинным носом залез в очаг и открыл там дверцу золотым ключиком.
Но я думаю, что спуститься в Подземное Царство через колодец – это еще интереснее. Особенно, если это Волшебный Колодец!
А наш колодец уж точно волшебный – он очень старый и даже черный, и папа говорит, что нам очень повезло, что здесь неподалеку есть этот колодец, как раз такой, как нам нужно.
Ой, как я уже хочу начинать спускаться!

Но вот, наконец, наступило послезавтра, и нас привели к Волшебному Колодцу. Жаль только, что я плохо его рассмотрела, потому что было темно и поздно и дяденька-партизаны спешили домой ужинать.
Папа сел своей попкой на палку с веревкой, а дяденька партизан, один из этих, которые спешили, посадил меня к нему на колени и хотел привязать, но папа не позволил. И правильно сделал – я не люблю привязываться.
Дяденька партизан рассердился и говорит: «Мы рискуу-ем-мм… Если ребенок закричит, мы вас бро-ссим-мм…».
А папа ему отвечает: «Ребенок не закричит!».
И правда, зачем это я буду кричать?
Я же знаю, что главный великан-партизан этого не любит!
Тогда дяденька партизан перегнулся через стенку колодца и сам как закричит, тихо-тихо, в самую глубину: «Май-на!».
Колодец ответил ему: «Май-на-аа! Нна-наа!», и мы стали спускаться.

Спускались мы медленно: немножко вниз и остановка, вниз и остановка.
Мы с папой молчали - я же вам уже говорила, что главный великан-партизан не любит, чтобы его гости разговаривали, и вообще тут, в колодце, очень тихо, только, кажется наш канат немного визжит: «Взы-ы… Взы-ы…».
А иногда еще что-то булькает: «Буль… Буль…».
Это, кажется, камешки отрываются от стенок и падают вниз в воду.
И я подумала: интересно, что мы будем делать, если тот дяденька –партизан, который грозился, и вправду нас бросит и мы тоже упадем?

Мне на самом деле не очень хотелось падать в эту воду, особенно потому, что она чем-то сильно пахла или может быть даже воняла, хотя Тася говорит, что мне «лучше не пользоваться этим словом», а то все подумают, что я невоспитанная.
Так мы спускались и спускались, а потом вдруг что-то ка-ак» грохнет: «Плюх-хх!». Ой, это, кажется, мой калош!
Он еще раньше спадал с валенка.
А теперь совсем спал и, наверное, утонул…
Я подумала, что папа рассердится, что я потеряла калош, и закричала: «Папа! Калош! Калош! Калош мой спал! Нужно остановиться!».
Но папа не рассердился.
Он наклонился ко мне к самому уху и говорит: «Бог с ним, с калошем. Мы, кажется, уже приехали…».

И тут вдруг в нашем колодце стало светло, как днем, и я увидела возле самых папиных ног эту зеленую воду, которая пахла и даже воняла, и прямо над ней огромную дырку в стене, а в ней…
Ой, в дырке прыгали великаны!
Настоящие великаны! Большие – до самого потолка!
Я таких никогда в жизни не видела.

Великаны зацепили наш канат каким-то крючком и втянули нас в дырку.
И все они стали здороваться с папой и помогать ему отцепиться от каната и слезть с палки. Главный великан-партизан тоже был тут – я сразу его узнала, хотя он был без короны и даже без ружья, но он на меня никакого внимания не обратил.
И другие великаны тоже не обращали на меня внимания и не спрашивали, как меня зовут и зачем это я к ним в Подземное Царство спустилась через Волшебный колодец.
Это было очень некрасиво с их стороны, и никто так в сказках не поступает.
Вот, например, гномы.
Вы знаете, что они сказали, когда увидели Белоснежку?
Они спросили ее: «Девочка, как тебя зовут и как ты попала в наш домик?».
Очень обидно мне стало, и я решила сама с ними поздороваться.
Вышла на средину этой входной пещеры и закричала громко-громко изо всех сил: «Здравствуйте, дяденьки великаны-партизаны!».

Закричала и испугалась. Думала, вот главный великан рассердится и велит нам с папой залезать обратно в колодец и подниматься наверх. Но он почему-то не рассердился, а рассмеялся и сказал, что я «Чудище».
Это не обидно. Это вроде, как: «Чюдо-юдо, рыба кит».
А потом мы все пошли смотреть Подземное Царство.
Я, конечно, шла впереди всех, сразу же за главным великаном, который нес большущий фонарь. А за мной уже шел папа и другие великаны.
Только, скажу вам по секрету, идти мне было немножко трудно, особенно, когда нужно было лезть на горку или скатываться с нее на попке.

Но, в конце концов, мы пришли в нашу новую комнату.
Там, конечно, было много интересного, но я не смогла все это рассмотреть, потому что, кажется, заснула.
Мне снился Волшебный Колодец и Подземное Царство, и великаны, и… война. Великаны сражались с немцами...

Библиография
1. «Одесская область в Великой Отечественной войне. 1941-1944». Документы и материалы. «Маяк». Одесса, 1970
2. Курт фон Типпельскирх, «История Второй Мировой войны. 1939-1945», АСТ, М., 1998
3. Яков Верховский, Валентина Тырмос, «Резидент готовит подполье», «Давидзон газета», № 40, Нью Йорк, 1 октября 2008 года
4. Яков Верховский, Валентина Тырмос, «Сталин. Тайный сценарий начала войны», ОЛМА-ПРЕСС, М., 2005