Глава 5. ...И пошли они, солнцем палимы … Немцы. Август 41 - июль 42.

Пару дней пробыли Мишка с мамой в убежище под 88-м домом, отошли малость, пришли в себя, собрали кое- какие вещички, попрощались с папой и соседями и пошли на завод, в эшелон. Вышли затемно, только начало сереть - ночью почти не стреляли, да и идти не жарко, до завода километра 3-4 будет. На пол-пути присели отдохнуть. Молчали... И вдруг дрогнула земля. Мишка посмотрел на запад - и ахнул: там, где-то у Днепра беззвучно вырастал, поднимался огромный, агромаднейший чёрный гриб. . . Плотина! Взорвали плотину!

 - Мама, открой шире рот!

 - Что?

 - Открой! Шире! Рот!!

И рвануло! Ох, как рвануло! Гордость наша, любовь наша, красавец наш Днепрогэс, Днiпрельстан ти наш рiдний, какой же болью в наших сердцах отозвалась твоя боль, твоя смертельная рана, что ой как не скоро зарубцуется! А сколько же ещё впереди таких ран - вот она, безносая, как размахалась своей косой, всерьёз размахалась, без дураков, без праздников и выходных, счёт на миллионы идёт, кто там следующий, подходи!!

И пошли они солнцем палимы, дождями поливаемы, ветром обдуваемы, снегом посыпаемы - на телегах, на машинах, на товарняках. . . Это ведь только на карте на географической - вот тебе Запорожье, вот тебе Ворошиловград, пол - суток езды, пересадка в Волновахе. А в этих полусутках прифронтовых - и бомбёжки, и больницы, и ночёвки в поле, и многое - многое другое; за такие пол - суток год отпуска полагается. . . Ох, не скоро ещё мама и тётя Нина обнимутся и наревутся, и отогреется Мишка у горячей «голландки», и поест несказанно вкусного борща, и ляжет спать на белой хрустящей простыне. И долго не сможет заснуть, будет слушать, как немыслимо старинные часы, гордость дяди Гриши, восстановленные им по винтику, по гаечке, звучно тикают, отсчитывая первые минуты декабря 41-го. Господи, хорошо-то как! Кончились, кажется, муки наши! Немцев-то как буцнули под Москвой! Взяли на юге Ростов и Таганрог, в Донбассе - Лозовая и Барвенково. В Крыму - Керчь и Феодосия! Под Ленинградом - Тихвин (кто его раньше знал, тот Тихвин?). Нет, пацаны, теперь только вперёд! И хоть фон Клейст со своими танками стоит в Дебальцево, 70 километров, 3 часа ходу, ну да ничего, и его черёд придет! Как сюда шли, так и обратно побегут, и сделаем папе могилку, и погуляем ещё по отстроенной плотине! Открылись, заработали школы, и пошёл Мишка в 7- й класс, за одной партой сидит с Муськой, двоюродной сестрой. И подумать не мог Мишка раньше, какое же это счастье - сидеть за партой, решать задачи, делать уроки, даже учить английский за 7-й, не зная толком немецкий за 5-й и 6-й, да пёс с ним, с английским-то, надо будет - выучим! И кончил Мишка 7-й класс, да вот только весной и летом 42-го получилось не совсем хорошо, вернее, совсем не хорошо. . .

Вот уж не думал Мишка, не гадал, что областной город, да ещё какой - город Ворошилова, краснознамённый Ворошиловград, сдадут без боя! Весной начало здорово бухать на западе, тревожно стало, но со всех сторон бросились объяснять, что рвут лёд на Донце - и так было приятно этому верить! Фронт- то рядом, и так хотелось верить, что вот- вот он двинется, громыхая, вперёд - он и двинулся, вот только не угадали, в какую сторону. . . А какая весна чудесная была, как парила земля, как пахла акация - занюхаешься! И так-то уютно было в доме вечером, при открытых окнах, за которыми трещат цикады, а уж ночная фиалка как старается вовсю! И как убаюкивает голос зашедшего «на огонёк» деда Аронсона, который так- то старательно расписывает благородство и интеллигентность немецких оккупантов образца 1918-го года:

 - Хлеб давали белый, как из золота - чтоб я так жил!

Вот так ты и жил, дед, до 1-го ноября 42-го. . . Ах, русский «Авось», русский «Авось», сколько же от тебя зла  было, есть и будет!

Ох, надо бы уезжать, ох надо бы, да как? Эшелонов нет, поезда пассажирские не ходят, а на робкие уговоры Доры, Муськи и Мишки - уходить пешком, только отмахивались. Да и куда уходить, если стреляют где-то на востоке. . . Наверное, числа 12-го (в июле уже дело было, в июле) страшно бомбили станцию, казалось, что бомбы падали рядом - жили-то на Ольховской. А через день-два заполыхала нефтебаза за заводом Артёма, над городом черно, город вымер, никого на улицах.

И соседи Шустерманы, что недавно вернулись из эвакуации, запричитали по Ташкенту, который недавно хаяли... И деда Аронсона что-то не видно, а вот немцев видно уже, идут спокойненько по обеим сторонам улицы, в касках, в зелёных френчах с засученными рукавами, с автоматами в опущенных руках, идут, переговариваются, смеются - это тебе не «Профессор Мамлок», не «Если завтра война. . . », нет, живые фашисты идут по Ольховской, тут уж дело керосином пахнет, покрепче, чем на горящей нефтебазе. . . Хорошо защитили город Ворошилова, спасибо вам, Лётчик и Танкист!

 

предыдущая глава

читать дальше