Глава 7. Ад. 3 месяца в аду. Июль – октябрь 1942

И началось. . . Ну, дед Аронсон, где же благородные немцы, где хлеб, белый, как из золота? А что такое «пейч» ты, дед, знаешь? Молчит дед. . . Мишка видел этот пейч в деле, в работе - Слава Богу, не на себе испытал, только видел и никогда не забудет.

Через пару дней после прихода немцев, среди множества плакатов, листовок, приказов, обращений появился приказ об обязательной регистрации евреев, за неявку - расстрел. Вопросы есть? Какие там, к чёрту, вопросы, когда совершенно ясно, что идёт решение еврейского вопроса, всерьёз, без дураков, и есть только один вопрос - когда? Сколько ещё проживём? Из дома дяди-тёти, где жили вшестером, вывезли всю мебель. Под угрозой расстрела - носить повязки со звездой Давида. Идёт разнузданная антисемитская пропаганда, с плакатов глядят омерзительные рожи жидов - кровопийц, исступленные призывы - бить, бить, бить. . . И бьют. Хорошо бьют. Приказ: каждый день к 8 утра приходить на биржу труда, арбайтсбегёрде. «Работодатели» разбирают по 5-10 человек, кому сколько надо. В первый же день попал Мишка на уборку мусора во дворе этой самой биржи. И где-то часов в 10-11 увидел он такое, чего не забудет до конца дней своих. На высокое крыльцо, как на трибуну, вышла группа офицеров и прихвостней во главе с комендантом Зоффнером. На середину двора вытолкнули перепуганного человечка, одетого довольно элегантно - он явно не представлял, куда и зачем его ведут. . . На расстоянии метров 10-20 друг от друга поставили возчиков с кнутами (только что во двор привезли на телегах какую-то мебель). Распоряжался всей этой церемонией завхоз биржи Стеценко, кажется. Он что-то сказал этому перепуганному человечку, и тот побежал, прихрамывая, к одному из возчиков. Тот ударил его кнутом, несильно ударил, человек ойкнул и побежал к другому возчику. . . Перепуганные возчики били с явным недолётом. Разгневанный Зоффнер что-то крикнул Стеценке и бросил ему пейч. Пейч-это длинная плеть, обтянутая кожей. Бог её знает, как там она устроена, но что вещь серьёзная, Мишка увидел сразу. . . Стеценко схватил пейч, поляк Стась, один из холуёв Зоффнера, выхватил кнут у возчика - и началась настоящая работа, сплошные прямые попадания. . . Мишка узнал этого человека - это был парикмахер с Ленинской, один раз Мишка стригся у него. . . Одежда бедняги превратилась в кровавые лохмотья, он упал на землю, что-то кричал по-еврейски, потом затих; его ещё немного потоптали ногами и волоком утащили. Публика, смеясь, разошлась. Мишка стоял в полуобмороке: он первый раз в жизни видел, как бьют взрослого человека. Проходивший мимо разгоряченный Стеценко бросил:

-   Что не работаешь, жидёнок? Тоже батогов захотел?!

-   Нет. . . - выдохнул Мишка и опять замахал метлой. . .

И пошли дни, страшные своей безысходностью, отчаянием, голодное, почти биологическое существование, полные ужаса пробуждения на рассвете, побои, издевательства. . .

И ещё один день Мишка не забудет никогда. Отсчитали 15 мужчин и подростков, посадили в огромную грузовую машину и отвезли на окраину города. На рельсах стоит дрезина, обычная дрезина с автомобильным движком. И 2 немца: обер-ефрейтор и рядовой. Приказ - дрезину разобрать и погрузить на машину. Понимайт? Випольняйт!! И выполнили. К вечеру дрезина была погружена, только вот Мишка не надеялся уж, что доживёт до этого вечера... Красивые парни были эти немцы, симпатичные, таких на плакатах рисуют: «Пейте советское шампанское!», «Летайте самолётами Аэрофлота!», «Храните деньги в сберегательной кассе!» А в руках этих симпатяг - палки в палец толщиной, и эти красавчики не бездельничали, нет!

- Эсс-л-л-яйх! Эсс-р-р-р-аух! Эсс-л-л-яйх, эсс-р-р-аух! Ферфлюхтер меньш!! - и по головам, по плечам, по рукам, по спинам, но не до смерти, нет, дрезину-то грузить надо! Мама вечером глянула на Мишку - и ей стало плохо. . .

Отто, Вилли, Ганс, Губерт - вот этот человек тебе в отцы годится, а этот, в очках - в дедушки, они же тебе не сделали ничего плохого, за что же ты их так? !

Не судите о Боге по Земле, ибо Земля - не лучшее его творение. . .

Ну вот, ещё один день прошёл - сколько осталось? Завтра воскресенье, хоть поспим подольше. . . Ужинали молча, при свете коптилки. Вареная свекла - не так уж плохо, если чуть посолить. Скоро и она кончается, но об этом старались не думать. Дверь была не заперта, и полицай вошёл без стука, вошёл по-деловому, «жидами» не обозвал, сел, развернул на коленях какие-то листы со списками:

 - Туроки и Шапиро тут живуть? - и перечислил дядю Гришу, тётю Нину, Дору, Мусю, Мишу с мамой, и, не дожидаясь ответа:

 - Завтра, 1 ноября, к 6 утра прийтить на стадион Ворошилова, самые дорогие вещи взять, ясно? В гетто будуть вас отправлять, в Сталино. . . Глядите мне, не опаздуйте, а то потом бегай, собирай вас! Ну, бувайте. . . Энти, Гох. . . во хвамилия. . . Гох-лер-не-ры в 24-м живуть? - Ушёл.

Всё дальнейшее, как во сне. Мама упала перед Мишкой на колени, и, захлёбываясь слезами и обхватив руками ноги его, выла, просила прощения:

 - Погубила я тебя, сыночек мой родненький, прости меня, прости-и-и!!

Тётя Нина исступлённо целовала девочек - и тоже просила прощения. Дядя Гриша бегал по комнате и что-то выкрикивал по-еврейски. Это длилось, наверное, минуты две. Первой пришла в себя тётя Нина, она вообще молодец, эта тётя Нина:

 - Быстро одеваемся и уходим, пока комендантский час не наступил! - и вдруг её осенило, - Дора, бери Мусю, и бегите к итальянцам, может, они вас спасут! Боже мой, бегите же быстрей!!

Похватали, что можно, и разбежались в разные стороны: тётя Нина, дядя Гриша, мама с Мишкой - через посёлок Будённого на Краснодонское шоссе, а Дора с Муськой - к итальянцам. Что за итальянцы такие, откуда? Обыкновенные итальянцы, из Италии. Будь навеки благословенна ты, прекрасная Италия, страна, приютившая и спасшая мишкиных сестёр!. . . Стояли в городе какие-то итальянские части, может, гарнизон, может, на отдыхе, может, ещё чего. Симпатичные ребята, никого не грабили, никого не убивали, славные ребята, берсальеры с петушиными перьями на касках, карабинеры в допотопных треуголках, ходившие парами, щеголеватые офицеры в элегантных светло-серых мундирах; франты-лётчики, даже моряка Мишка однажды видел. С утра до утра распевали свои неаполитанские песни и сводили с ума ворошиловградских девчат! А в кинотеатре «Октябрь» было у них что-то вроде клуба, и понадобилось им там порядок навести. Пришли они на биржу труда, отсчитали им 5 женщин, и Дора оказалась в этой пятёрке. Подметают, полы моют, а в перерыве Дора села к пианино. А была Дора студенткой Киевской консерватории и играла так, что о ней писала газета «Правда», вот так! И вот села она к пианино и заиграла, и стала она штатной уборщицей в «Октябре», и души в ней итальянцы не чаяли. И когда пришли Дора с Мусей к ним в этот страшный вечер, приютили их итальянцы, прятали, и капитан Дебени сумел отправить их в Италию, в свою семью, к синьоре Изе, где и прожили девочки, как члены семьи, до конца войны, а потом домой вернулись. Капитану Дебени и жене его Изе посмертно в музее «Яд Ва-Шем» присвоено звание «Праведник Мира». Вот такая история, а вы говорите. . .

А Мишка с мамой, тётя Нина и дядя Гриша вышли на окраину города, пересидели до рассвета в загаженной ожидалке трамвайной, а как рассвело, вышли на дорогу и пошли на восток, навстречу восходящему солнцу. На шоссе было людно, горожане шли в деревню выменивать, у кого что было, на продукты: костюм, патефон, отрез бостона, часы. . . Людно было на дороге, весело, вот и влились в этот поток. Шли весь день, шли просто так, безо всякой цели, просто умирать не хотелось. Переночевали в стогу соломы, деньки отличные были, золотые деньки. А наутро тётя Нина и дядя Гриша вернулись в город, что-нибудь узнать о девочках. Девочек, конечно, не нашли, но сами уцелели, живы остались, а спасли их соседи, Людмила Фёдоровна и Иван Николаевич Аносовы - с тем и будут не забыты, земля им пухом! Но это уж совсем-совсем другой разговор. . .

 

предыдущая глава

читать дальше